Со временем Алексей стал замечать, что его даже тянет к этой отвратительной теме. Когда ему случайно попалась в руки брошюра о каннибализме, он с кривой усмешкой прочитал ее от корки до корки, как детектив.
Оказалось, что формы этого феномена чрезвычайно разнообразны. Во-первых, существует так называемая некрофагия, то есть поедание трупов умерших от старости, болезни, несчастного случая, и собственно охота на людей с целью их пожирания. Во-вторых, выделяется экзоканнибализм, когда едят членов чужой, обычно враждующей группировки, и эндоканнибализм, когда в пищу употребляют сородичей. В-третьих, к некоторым формам людоедства имеют доступ все члены группы, а к другим лишь избранные: вожди, колдуны, воины.
Содрогаясь от сладострастного ужаса, Волин узнал, что по характеру мотивации различаются: обыденный (или профанный), юридический, магический и ритуальный каннибализм. Особенно поразило его людоедство как форма правосудия. У баттаков Суматры осужденного привязывали к трем столбам, после чего толпа заживо отрезала или отрывала куски его мяса и тут же поедала их с солью и лимонным соком. При наказании неверной супруги мужу предоставлялось право выбрать первый, самый лакомый кусок.
Конечно, все эти социо-кулинарные изыски относились к племенам диким, пребывающим в стадии глубокой первобытности. Цивилизованному же обществу присуща, как правило, лишь патологическая разновидность человекоядения. Именно в ее области изощрялась современная отечественная пресса.
Однако Волин скоро убедился, что обыденная действительность отнюдь не всегда укладывается в рамки научных теорий.
Однажды ранней весной город потряс чудовищный слух: не то кондитерская фабрика, не то какие-то кустари изготавливают и продают с лотков пирожки с… человеческим мясом!!!
Волину клекочущими голосами сообщили об этом сотрудницы в «конторе». Алексей, естественно, не поверил. Не голод же, в самом деле. А больших барышей на пирожках не наваришь, так что вряд ли кто-то до такого бы додумался.
— Вам что, глаз в пирожке попался? — съехидничал Волин. Но, иронизируя, он поймал себя на том, что ищет логические доводы для опровержения нелепого слуха, не исключая подобного в принципе. Стремительные и совершенно немыслимые метаморфозы бытия уже приучили его к мысли, что в этом безумном мире возможно все что угодно.
Слух между тем разрастался, как плесень на стенах заброшенного погреба, ввергая в панику все более широкие слои населения. Лоточницы, торгующие вполне доброкачественным товаром, стали с опаской появляться на улицах. Что-то невразумительное по этому поводу забормотала пресса.
Лариса, в отличие от мужа, не была склонна к иронии, наотрез отказывалась покупать пирожки с мясом и свое решение объясняла просто:
— С наших идиотов станется!
Наконец всю эту чушь разъяснил Лобанов, не утративший связи со своими бывшими коллегами из УВД. Пирожками с человечиной никто не торговал. Но не было и дыма без огня…
Как-то раз на кондитерскую фабрику явились двое забулдыг, отозвали в сторону нескольких работниц и показали им здоровенный полиэтиленовый пакет, в котором просматривался смерзшийся мясной монолит. Забулдыги просили за «говядину» вдвое меньше обычной цены. Смехотворность суммы произвела на измученных инфляцией хозяек магическое воздействие. Не побоялись они никаких инфекций. Через четверть часа довольные «коммерсанты» воровато убрались с территории предприятия. А когда мясо принесли домой и разморозили!..
— Понимаешь, — криво усмехаясь, повествовал Лобанов оторопевшему приятелю, — они, бичерня, бухали в колодце теплотрассы. Там, кстати, и жили. Потом передрались, ткнули ножом одного, он и окочурился. Вот ты что бы на их месте сделал? Ноги в руки и тикать. А они — нет. Плоды, понимаешь, рыночной экономики, вторичный, можно сказать, продукт. Решили: не пропадать же добру. Разделали, как умели, ну и… реализовали. Что интересно, их в том же колодце и накрыли. Они винища набрали, остатки трупа запихали поглубже и сидят, празднуют.
— Смешно тебе? — укоризненно спросил Волин.
— Нет, не смешно. А ты не зацикливайся, а то крыша поедет. На охоту мы с тобой соберемся когда-нибудь или нет?
Но на охоту у них не получалось. Даже посидеть за бутылкой на любимой кухне удавалось не часто. Жизнь крутила и вертела как-то бестолково, так что время утекало, словно «деревянные» на городском рынке.
Когда они подолгу не виделись, Волин начинал скучать и в конце концов разыскивал приятеля по телефону. …Выкуривая которую по счету сигарету, Алексей долго еще сидел в темной кухне, ежась, вспоминал свои вечерние похождения, время от времени прислушиваясь к ночному неспокойствию за окном. Истерика перед потаскухой, заячий побег от уличного хулиганья, еще эта собака. Приходилось признать, что нервы у него действительно подразболтались. А радостей в жизни никаких. Может, пора все-таки окончательно договориться с Лобановым об этой пресловутой охоте, на которую они все собираются и никак не могут собраться уже несколько лет? Тайга, свежий воздух, куча эмоций. Хотя какой из Волина таежник…
Глянув на светящийся циферблат стенных часов, Алексей вздохнул, погасил сигарету и поплелся в спальню.
Через день, купив по дороге на работу местную газету и просматривая ее в троллейбусе, Волин споткнулся взглядом о короткое сообщение в колонке происшествий. Прошлой ночью в глухом проходном дворе бродячая собака жестоко искусала старого, немощного бомжа, который от полученных ран и шока скончался в больнице.
Алексея пронял озноб. В сообщении говорилось про то самое место. Значит, на следующую же ночь… А если бы Костя отдал Волину деньги на сутки позже?! (Этого произойти никак не могло. В тот вечер, когда Алексей Александрович бродил по забегаловкам, Костя не вернулся домой. Его вообще больше никто не видел, и те, кто были в курсе его дел, почти не надеялись, что он объявится. Те, кто были в курсе, понимали: Костя слишком погорячился, схлестнувшись со спортсменами, которые с недавних пор оставили спорт и нашли себе гораздо более прибыльное занятие… Разумнее было заплатить «по счетчикам» и как-то договориться. Костю предупреждали много раз, а он решил по своему.
Но ничего этого Волин не знал и даже испытывал подспудную радость, что его благодетель больше не встречается ему в коридорах «конторы».) — Мужик, с тобой все в порядке? — обеспокоился рослый юнец, стоявший рядом.
— Нормально. — Алексей направился к выходу, запихивая в карман газету. Его била дрожь.
«Нет, так нельзя, — думал он, машинально раскланиваясь с сослуживцами в коридорах объединения и направляясь к своему кабинету. — Ничего же не произошло.
Пес меня потому и не тронул, что я не доходяга какой-нибудь». Но сердце билось часто и неровно.
Едва войдя к себе, Алексей взялся за телефон. Лобанов оказался на месте.
— Привет… Да, это я… — Услышав голос друга, Волин почувствовал облегчение. — Встретиться бы надо, поговорить… Вот и давай сегодня вечером ко мне.
Лешка Волин и Серега Лобанов, новоиспеченные студенты гуманитарного вуза, познакомились случайно, столкнувшись у дверей деканата, куда их вызвали с судьбоносной синхронностью. Позже ни тот, ни другой не могли вспомнить, почему вдруг соскучился декан по двум вчерашним абитуриентам, но какое это теперь имело значение? Главное, что та встреча и мимолетный разговор связали их, похоже, навсегда.
Разрешив проблемы с деканатом, парочка явилась в Лехину квартиру ополоснуть ромом «Эль Негро» по-юношески молниеносно наклюнувшуюся дружбу. Оба рослые, плечистые, патлатые по моде тех лет, в одинаковых расклешенных штанах болотного цвета из брезентухи, перехваченные в талии широкими офицерскими ремнями, они были удивительно похожи. Под карибский ром выяснилось, что схожесть не ограничивается внешним видом, в голове у того и другого бродит и бурлит одна и та же мутновато-розовая закваска из грандиозно-нелепых жизненных планов, наивных до идиотизма представлений об окружающем мире, всякой литературно-философской чепухи и томливых сексуальных мечтаний. По части секса Серега, человек более земной, уже имел некоторый опыт, Алеша же довольствовался пока духовно-платоническими переживаниями. Пить спиртное они еще не умели, но дружно пытались доказать себе и друг другу обратное. Им почему-то казалось, что постижение мировой художественной культуры начинается именно с этого.
Волины жили в огромной по обычным меркам номенклатурной «сталинке». На просторной кухне, поражавшей глаз блеском новенького, непривычного среднему обывателю румынского гарнитура, они прикончили пузатую бутылку, и Алеша принес из глубины просторной квартиры вторую, тоже с яркой заграничной этикеткой.
Отец Алеши, руководитель краевого масштаба, домой возвращался поздно, мать, игравшая в местном драмтеатре красавиц и революционерок, и вовсе задерживалась до полуночи, поэтому ничто не помешало новым друзьям перебраться в комнаты и расположиться в мягких кожаных креслах, похожих на ленивых гиппопотамов, уснувших у подножия фантастической, раскинувшейся на все четыре стены библиотеки. Серега полез было рыться в книгах, но самые интересные стояли наверху, и чертов ром едва не спихнул его с шаткой стремянки.
