— Пожалуй, — согласился Вальтер. — Да, Гуннар, ещё одна просьба… Пожалуйста, не копируй. Достаточно моих копий. Информация и так буквально расползается из под пальцев… И ещё… Большое тебе спасибо!
— Через неделю, — ответил Гуннар. — Полагаю, у тебя будет повод меня поблагодарить. Но только через неделю.
03 сентября, 1994, суббота, 01.35, окрестности Раннамыйза
Ночь.
По лесной дороге, занесённой ранним листопадом, проехал белый «Фольксваген Пассат».
Тормоза резко взвизгнули на повороте, острыми красными огоньками вспыхнули стоп-сигналы, номер в бледно-синей подсветке метнулся из стороны в сторону — и, выправившись, машина вновь стала набирать скорость.
— Не гони, Коля, слетим с дороги, — с тревогой в голосе сказал Пётр Сергеевич, схватившись мёртвой хваткой за подлокотник. — Видишь, мотает как. Асфальт влажный…
— Нормально, проскочим, — отозвался Коля. — Да не волнуйтесь, Пётр Сергеич. К отцу родному доберёмся без приключений, минут через двадцать. Я по этой дороге и зимой так ездил. И ничего.
— До поры до времени… Когда товар со склада уйдёт?
— Михеев до среды обещал отгрузить. Если…
Машину резко качнуло.
— Да сбрось ты газ то, не гонится никто! Что «если»?
— Если фура не задержится. Она же под выгрузкой сейчас.
— Вот только задержите мне, только попробуйте! Шеф мне башку оторвёт, а я вам.
— Как же отрывать то будете, Пётр Сергеич? Если сами без головы.
— Для вас уж постараюсь.
— А чего сейчас то вызывают?
— Ты за дорогой смотри… Узнаешь, в своё время.
Слившись в длинную полосу, замелькали выхваченные из темноты светом фар ветви, шатром нависшие над дорогой.
— По шоссе надо было… Не заблудиться бы.
— Сто раз ту ездил. И то…
— Стой, молчи. Телефон вроде? Точно, звенит! Ты куда его положил?
— Где был — там и остался. В пиджаке, наверное.
Пётр Сергеевич, перегнувшись через спинку кресла, пошарил рукой по заднему сиденью. Нащупал пиджак и запустил руку во внутренний карман.
— Точно, телефон верещит. Вот как чувствовал я! Ладно, гони уж!
Коля улыбнулся. Он знал заранее, что Сергеич начнёт паниковать. И обязательно попросит увеличить скорость.
Ведь так было и прежде. Это не первый ночной визит.
Поздний вечер.
Ида посмотрела в зеркало. Поправила немного сбившуюся причёску. Улыбнулась сама себе.
«Всё хорошо, глупая, всё хорошо» мысленно успокаивала она себя. «Ты ему нравишься. Он просто без ума от тебя. Честное слово, последние два часа он смотрел только на тебя. Ведь ты уверена в себе, не так ли? Ну, тогда пора!»
Она распахнула дверь и вышла в зал. В полутьме над столиками вспыхивали огоньки сигарет. Звуки едва долетали до неё, ей казалось, что бредёт она в странном тёмном тумане, внезапно заполнившем ночной корабельный бар.
На миг ей показалось даже, что пол качнулся у неё под ногами… Но, впрочем, просто в борт могла ударить волна.
Это только кажется. Или она немного пьяна?
Да, совсем чуть-чуть. Ровно настолько, чтобы побороть робость. Эту старую и порядком надоевшую подругу-робость; тихую, скромную подружку, что вечно отговаривает от авантюр («ах, нет! это же так опасно!»), опрометчивых связей («но ты же его совсем не знаешь!») и непродуманных поступков («а последствия?!»).
Вечно эта подружка забивается куда-то в тёмный угол, сжимается пугливо там в комочек и советует… Тихим, но отчего то таким ясно различимым даже на самом большом расстоянии шёпотом.
Она и сейчас пытается что-то сказать… Но туман в голове… И сквозь этот туман не прорваться резким, пугливым фразам.
Ида счастлива. Она больше не слышит докучливую свою подругу.
«Всё по другому. Сейчас всё по другому».
— Соскучился?
Ханс улыбнулся. Улыбка получилась какой-то виноватой.
— Не успел. Ты так быстро вернулась. Что-нибудь ещё закажем?
— Да, пожалуй. Какой-нибудь лёгкий коктейль. И…
— Что ещё?
— Может быть, пойдём погуляем перед сном? По палубе?
— Открытой палубе?
— Да, открытой. Прямо под небом. Так, чтобы внизу было море. А вверху — небо. И ветер.
— Ледяной осенний ветер. И бушующее море. В бледных отблесках лунного света. С непривычки это даже бывает страшно. Ида, милая, неужели тебе хочется простудиться? А завтра придётся рано вставать.
— Ханс, а где же романтика?
— Я много раз ходил на яхте на Аланды и в Северное море через Кильский канал. И один раз с рыбаками, на неделю в открытое море. Поверь мне, всё это сильно отличается от круизных прогулок. И ночная Балтика, особенно осенью… Нет, это не для каждого!
— Но мы же будем стоять на палубе! Это же совершенно безопасно!
— Ида…
— Я не простужусь. Совсем недолго.
Нет, нелёгкое это занятие — спорить с женщиной. А то и вовсе бесполезное.
— Ну, хорошо, — сдался Ханс. — Только действительно недолго. Нам ведь ещё завтра рано вставать. И…
— Что?
— И ещё коктейль. Я закажу?
Она кивнула в ответ. Её охватила вдруг такая неожиданная, внезапная, неизвестно откуда взявшаяся усталость. Полусон… Словно она прошла уже под ночным небом, отбиваясь от резких порывов холодного ветра, что подталкивает в спину и хватает за рукава. Словно успела уже вдохнуть влажный, настоянный на тяжёлых чёрно-серых волнах морской воздух.
— Всё в порядке?
— Да. Теперь я тебя подожду. Только недолго.
Ханс встал и отправился к стойке бара.
Ида провожала его взглядом до тех пор, пока её внимание не отвлёк нарастающий шум у неё за спиной.
Мужчина за соседним столиком неловко взмахнул рукой и задел бокал, что стоял на самом краю стола. Бокал упал на бок, прокатился полукругом, щедро разливая по столу остатки «Хеннеси» — и, задержавшись перед падением на долю секунды, слетел на пол, с коротким и глухим хлопком разбившись на крупные, неровные осколки.
Мужчина продолжал энергично жестикулировать, ничего не заметив. И вдруг, словно заметив или просто ощутив, что произошла какая-то неприятность, пусть мелкая, незначительная, но оттого, наверное, ещё более досадная, осёкся он резко на полуслове, остановился — и посмотрел вокруг, медленно поворачивая голову, лишь на долю секунды задерживая взгляд на лицах людей, что сидели вокруг него. И когда его взгляд встретился со взглядом Иды — она вдруг поняла, что человеку этому отчего-то страшно. Очень страшно. И страх этот не отпускает его ни на секунду, ни на миг, пусть самый малый миг передышки, отдыха, краткого забвения, забытья. Потому так весел он и развязен, что всё это: и громкая, подчас резкая речь его, и размашистые, стремительные движения, и смех, громкий и раскатистый, всё это — только демонстрация веселья, которого в реальности нет и в помине.
И резкий хлопок разбившегося бокала, быть может, даже и не замеченный сознанием, словно лёгкий, но неожиданный и оттого болезненный и неприятный толчок в грудь, выбил несчастного этого человека из шумного, бесшабашного, бездумного и потому спасительного полусна, в который он сам себя так старательно погружал уже кряду три часа.
И страх вернулся к нему снова, словно память в глубоких, болезненных, трескающихся при каждом движении рубцах проснулась вновь — и стоном напомнила вновь о себе.
— Чёрт возьми, — сказал мужчина. — Ребята, посмотрите, тут, кажется, осколки под столом. Надо бы сказать официанту…
Красные домики на сером берегу. Валуны, уходящие в море. Далеко-далеко, так что кажется, будто и само море можно перейти, лишь перескакивая с одного камня на другой. Лишь бы не поскользнуться на мокрых их, тиной заросших спинах. И тогда, там, на другом конце моря…
— Так, тут уже вовсю веселятся, — сказал Ханс, отодвигая кончиком ботинка осколок стекла, закатившийся под их столик. — Надеюсь, эта весёлая компания ведёт себя прилично? В конце концов, это же не «алкогольный маршрут».
— Ты знаешь, этот мужчина… за соседним столиком…
Ида не решалась высказать свою догадку. Ей показалось почему то, что Ханс едва ли воспримет её всерьёз. Он и так упрекал её в чрезмерной мнительности…
— … Он явно чего-то боится. Как будто чем-то сильно напуган.
— Самый лёгкий коктейль. Только чтобы ты не замёрзла… Что? Что ты сказала, — Ханс замер на мгновение, словно не мог никак сообразить, о ком именно Ида говорит. — Кто напуган?
— Он справ от тебя, — сказала Ида. — За соседним столиком. Сейчас он сидит, но ещё полминуты назад стоял. У него яркий галстук с волнистым рисунком. Ему что-то говорят, но он угрюмо отмалчивается. А минуту назад он был так весел, непрестанно произносил застольные речи и размахивал руками. А теперь он тих и напуган…
— Ну, это уж сущая ерунда, — отмахнулся Ханс и присел за столик. — Кто-то боится летать на самолётах. Один мой британский партнёр так просто впадал в ступор, стоило ему только сесть в пассажирское кресло и пристегнуть ремень. А сразу после взлёта он хватался за подлокотники и замирал, словно античная статуя. И был такой же белый…
