Человек, на встречу с которым явился священник-шифровальщик, терпеливо дожидался его в первом из дюжины помещений архива, сидя за простым деревянным столом на простом деревянном стуле в окружении глубоких стеллажей, заполненных стопками документов. Маленькое окошко выходило на дворцовый двор. Звали этого человека Карлос, кардинал Абруцци, и в настоящее время он занимал должность кардинала-падроне, вторую по значению в Ватикане после самого Папы. На деле же, как прекрасно знал священник, Абруцци обладал гораздо большим могуществом, чем хрупкий старец, восседавший на престоле Святого Петра. Все нити власти в конечном итоге сходились в руках Абруцци, и он перебирал их, как струны хорошо настроенной арфы. В отличие от большинства верующих католиков и даже большей части католического духовенства он понимал, что Ватикан является не столько религиозным, сколько деловым и административным центром. Фактически этот город-государство был штаб-квартирой второй по величине корпорации в мире, причем корпорации, в орбиту деятельности которой были вовлечены два миллиарда человек различных национальностей. Люди, нуждавшиеся в руководстве, по крайней мере в духовном.
— Что у тебя есть для нас, Фрэнк? — спросил Абруцци, использовав уменьшительное от первого имени священника.
Тот в ответ вручил ему расшифрованную депешу.
— Надо же, Краули убит, — пробормотал кардинал. — Какое несчастье. — В тоне его голоса не чувствовалось ни малейшего сострадания или сожаления. — Марокканский кинжал?
— Боюсь, что так.
— Тогда мы знаем, кто убийца.
— Да.
— Ну что, пусть по прошествии столь долгого времени, но он все же пришел к свету.
— Только вот обставлено это с избыточным драматизмом.
— Его необходимо найти и разобраться с ним прежде, чем до него доберется полиция.
— Да.
— Практикантка сфотографировала один из рисунков Микеланджело?
— Да.
— Откуда нам это известно?
— Это зафиксировала камера наблюдения службы безопасности музея.
— Была ли предпринята попытка забрать фотографии?
— Да, но провалилась.
— Эту девушку тоже необходимо остановить. — Кардинал продолжал задумчиво смотреть на записку. — Это могло бы открыть для нас колоссальные перспективы, особенно теперь, когда Краули не стало.
Он помолчал.
— Прослеживается ли какая-либо связь между этой смертью и девушкой?
— Сомнительно.
— Однако можно сделать так, чтобы это выглядело подобным образом.
— Предположительно.
— Кто тебе потребуется?
— Сорвино.
— А он в пределах досягаемости?
— Да. Он ждет приказа вашего преосвященства.
— Приказывать будешь ты, Фрэнсис. Ты должен понять: я не могу иметь к этому отношения.
— Конечно, ваше преосвященство. Если дела пойдут не так, вся ответственность падет на него и на меня.
— Хорошо, если бы нам удалось покончить с этим раз и навсегда. Очень многое поставлено под удар, и не в последнюю очередь репутация Церкви.
— И канонизация одного из ее пап, — указал священник.
— Если ты справишься с этим, то и сам можешь быть причислен к лику блаженных. — Кардинал улыбнулся. — Нам не помешает еще один святой Франциск.
Священник улыбнулся в ответ, но улыбка его была невеселой.
— Святые, ваше преосвященство, не бывают ввергнуты в адское пламя. А вот меня, боюсь, после того, как это будет сделано, ждет именно такая судьба.
— Не исключено, — согласился кардинал. — Но может быть, я сумею добиться того, чтобы ты, пока пребываешь в здешнем, земном аду, носил епископскую митру. Ты ведь хотел бы этого, Фрэнсис?
— Я не ищу наград, ваше преосвященство, а лишь исполняю свой долг. В этом заключается моя служба.
— Ничей долг, Фрэнсис, ни человека, ни священника, не может заключаться в том, чтобы вычищать нравственные испражнения за тем, кому следовало бы быть образцом морали.
— Всякий священник не более чем человек, ваше преосвященство. От рождения до смерти он человек. А Папа всего лишь священник.
Кардинал мягко улыбнулся.
— И ты будешь учить меня религиозной этике?
— Это простая доктрина.
— Которую мы все усвоили давным-давно, еще в семинарии. Однако обычного человека сочли бы извергом за то, что совершил этот викарий Христа. В прежние времена его бы сожгли. А ныне ему предстоит стать святым.
— Прошу прощения за банальность, ваше преосвященство, но пути Господни неисповедимы, и нет предела чудесам Его.
— Сомневаюсь, Фрэнсис, что это имеет отношение к Господу или Его чудесам, — заметил кардинал. — На сей счет я очень сильно сомневаюсь.
Дилэни и Финн остались в квартире одни. Он присел рядом с ней на кушетку, а когда заговорил, голос его оказался тихим и мягким, с оттенком сочувствия, каковое, по ее разумению, не могло быть искренним, потому что этот человек явился из «Адской кухни» Нью-Йорка, а не с дублинской Фейд-стрит. Впрочем, по правде сказать, и о том и о другом месте она знала лишь понаслышке. Просто-напросто природный здравый смысл уроженки Среднего Запада заставлял ее настороженно относиться к людям, демонстрирующим избыточную отзывчивость без видимых на то причин. Мать с детства учила ее не доверять незнакомцам, предлагающим сладкие конфеты.
— Возможно, это был всего лишь наркоман, искавший денег или чего-нибудь на продажу, — сказал детектив. — Страшное дело, конечно, но это убийство и убийство доктора Краули кажется ужасным совпадением. Я уверен, вы это понимаете. К тому же у вас с ним сегодня вышел спор, ну и все такое.
— Не понимаю, какая тут может быть связь.
— Я тоже, Финн. Я для того и пришел сюда, чтобы разобраться, есть связь или нет.
— Ее нет.
— А из-за чего у вас вышел спор?
— Расхождение во мнениях относительно искусства. Я нашла рисунок, застрявший в задней части ящика для хранения. Я была уверена в том, что он принадлежит Микеланджело. Доктор Краули думал иначе. Мы поцапались. Он меня уволил.
— Расхождение во мнениях вряд ли может послужить причиной для увольнения.
— Согласна.
— Тогда почему он так поступил? — спросил Дилэни, спокойно улыбаясь. — Непонятно, Финн, не так ли? Опять загадка.
— Мне кажется, его возмутило то, что какая-то зеленая практикантка посмела ему возражать. Самомнение у него было размером с небоскреб.
— Он был знаком с этим молодым человеком, Питером?
— Точно не скажу, но думаю, что не был.
— У вас нет соображений насчет того, кто мог так разозлиться на Краули, чтобы пойти на убийство?
— Я не очень хорошо знала директора.
— А что случилось с рисунком Микеланджело?
Финн нахмурилась. Вопрос показался ей странным, о чем она тут же и сказала.
— Полагаю, рисунок Микеланджело должен представлять ценность, — пояснил Дилэни.
— Конечно.
Он пожал плечами.
— Вот вам и мотив для убийства.
— В последний раз, когда я видела рисунок, он был в руках у Краули. Я бы положила его обратно в обложку…
— А зачем вы вообще его вынули? — резко спросил Дилэни.
Финн заколебалась. Почему его так интересует рисунок? Ей казалось, что он не имеет никакого отношения ни к смерти Питера, ни даже к смерти Краули. Она сняла обложку, чтобы получить при фотографировании более четкое изображение, но об этом решила умолчать. Во всяком случае, пока.
— Я хотела получше его рассмотреть. В общем, тут она не солгала.
— Но рисунок был снова в обложке, когда он держал его?
— Да.
— И тогда вы видели его в последний раз?
— Да.
— Он не положил его обратно в ящик?
— Может быть, и положил после того, как я ушла.
— Но вы не видели, как он делал это?
— Нет.
Дилэни откинулся назад на диванчике и посмотрел на Финн. Красивая ирландская девушка с лицом невинным, как у ребенка, и будь он проклят, если может определить, лжет она или нет. Может быть, что-то прояснится завтра, после того как он просмотрит имеющиеся материалы и поговорит с несколькими людьми.
— Вы сообразительная молодая леди, не так ли, Финн?
— Хотелось бы надеяться, что так.
— Как вы думаете, кто убил вашего бойфренда и почему этот кто-то захотел сделать это столь ужасным способом?
— Я не знаю.
— А что бы вы думали, будь вы на моем месте?
— То, что вы, очевидно, и думаете: что существует какая-то связь между этими двумя смертями.
— Не смертями, Финн. Убийствами. Это большая разница.
— А разве эта связь непременно должна существовать? — спросила Финн. — Разве не может это быть просто совпадением, невероятным стечением обстоятельств?
Ее голос звучал почти умоляюще. Она была настолько вымотана, что усталость причиняла ей почти физическую боль и подавляла, заставляя чувствовать себя чуть ли не преступницей, а не жертвой.
Дилэни смерил ее долгим, задумчивым взглядом, помолчал, а потом спросил:
— А что, по-вашему, произошло бы, вернись вы на полчаса позже? Вот это действительно вопрос, верно? Или что бы случилось, вздумай вы пойти к Питеру?
