— Я же не идиотка! Вот только интересно, что это за типы.
— Подвыпившие стражи революции.
— Сомневаюсь. Ты обратил внимание на часы Али? Я никогда не видела, чтобы пасдаран[14] выставлял напоказ «Патек-Филип» за пять тысяч евро. Тем более тайваньскую подделку.
Роман ощутил легкое покалывание в боку.
— Что за чепуха?
— Никакая не чепуха. Я хорошо знаю товар: у меня был приятель, который как раз его сбывал. Знаешь, я думаю, что нам очень повезло. Или эти типы хотели сэкономить боеприпасы, или они боялись, что кто-то услышит выстрелы, но могу тебя заверить: к Комитету они никакого отношения не имеют!
Связь неожиданно прервалась, послышалось потрескивание и шипение. Роман досадливо выругал аппарат. День оказался слишком уж насыщен событиями.
В общем, все сводилось к одному — задержать их. Прямо как в каком-нибудь старом фильме, где соперники участвуют в забеге и используют все возможные средства, чтобы команда противников оказалась дисквалифицирована. С одним только отличием: насколько им известно, по этой дороге они едут одни. Или, может быть?.. Могло ли случиться, чтобы, сама того не ведая, экспедиция играла некую роль в военной игре?
Он бросил быстрый взгляд в зеркало заднего вида. «Серебряный Рейнджер» следовал за ними след в след, а пикап исчез, скрывшись за горной грядой.
— Как там у них все прошло?
Ян наклонился вперед. Роман пожал плечами:
— В целом нормально. Он хотел конфисковать фотографии Лейлы, но она всучила ему какую-то ненужную пленку.
— У того типа, что проверял документы у нас, был довольно странный акцент, — задумчиво заметил Ян.
— Какой? — поинтересовался Маттео Сальвани.
— Не знаю. Не думаю, что он иранец. Эта манера тянуть гласные…
Он был в явном недоумении.
— Я бы сказал, есть тут какая-то нелепость…
— Только не ты, Шерлок! — поддела Татьяна.
— Нет, в самом деле, если бы я его не видел, я бы подумал о семье балтийских языков.
— Что? Неужели литовец? — изумленно спросил Д'Анкосс, подняв голову от своих дорогих листочков.
— Гм… Но его лицо… Странная смесь! — сделал заключение молодой ученый и откинулся назад, облокотившись на спинку сиденья.
Стражи революции. Балтийский акцент. Тайваньские часы. Казалось, на запотевшем переднем стекле ярко-красной краской само написалось слово «наркодилер». Да, похоже, они еще дешево отделались.
— Проклятый денек! — внезапно пробормотал Влад, выразив общее мнение.
Три часа подряд они ехали без всяких происшествий по хаотичному ландшафту, где огромные темно-красные куски горных пород нависали над сверкающими на солнце соляными озерами.
— Преддверие Даште-Кевира, — сообщил Влад.
— По последней теории, Большая соляная пустыня и ее младшая сестра, пустыня Луг, — это остатки внутреннего моря, где город Йезд был островом, — заметила Татьяна.
— Ох уж мне этот славянский романтизм! — хохотнул Ян. — А случайно забредшие сюда кельты бросили свои алебастровые рукописи в воду, чтобы мы их случайно выудили три тысячи лет спустя.
— Татьяна права, — заметил Маттео. — Впрочем, мне не терпится взять кое-какие образцы.
— Когда видишь эту пустыню, трудно себе представить, что человеческие существа могли поселиться в таких неприветливых местах, — заметил Д'Анкосс, поправляя узел своего шелкового шейного платка небесно-голубого цвета.
— Чудо канатов[15], профессоре, шедевр ирригационных сооружений, не правда ли, Татьяна?
Маттео повернулся к женщине, по-прежнему погруженной в изучение листочков.
— Весьма примечательно и изобретательно, — ответила она, не поднимая головы. — Когда подумаешь, что этим сооружениям более трех тысяч лет… Подземные каналы! Просто и эффективно! Я написала об этом монографию…
— Да, я ее читал. Очень интересно…
Роман слушал их беседу, между тем небо медленно темнело, а соляные озера мраморно поблескивали уже при свете луны, молчаливые, словно огромные могилы.
Влад зажег фары.
— Через час будем в Кутчахе, — объявил он. — Нужно будет там остановиться и предупредить Сефир Руда, что мы прибудем на место только завтра утром.
— Ладно, — согласился Роман, чувствуя, как спину сводит судорога.
Путь заканчивали в полном молчании. Наконец в лунном свете стали вырисовываться приземистые силуэты домов крошечного поселения Кутчах, похожие на игрушечные домики. Остервенело залаяли черные собаки, бросаясь к машинам, которые постепенно замедляли ход. Влад затормозил возле общинного колодца, за ним остановился автобус, и все с удовольствием стали мыться, между тем как собачий лай, казалось, стал вдвое громче и яростнее. Роман подумал, что сейчас, наверное, весь поселок выскочит посмотреть, что происходит, но почему-то не открылась ни одна дверь.
Он спрыгнул на землю, и собаки отбежали назад со вздыбленной шерстью. Они боялись людей. «Убирайтесь!» — бросил он им, щелкнув языком, этому фокусу его научил Уул; собаки отбежали еще дальше.
Влад долго потягивался, а остальные разгружали имущество, чтобы начать устраиваться на ночь.
— Я спрошу у них, можно ли разбить палатки возле хлева, — сказал Роман, направляясь к ближайшему дому; собаки плелись за ним, обнюхивая его сапоги, низко наклонив головы и опустив хвосты.
— Я с тобой.
Лейла уже обогнала его, предусмотрительно набросив на лицо край платка.
Что-то здесь не так, подумал Роман. Он слышал, как Омар шутит с Уулом, Ли ругается, Влад помогает Татьяне выйти из автобуса, Маттео и Д'Анкосс продолжают свой вечный спор, Ян насвистывает песню «Команданте Че Гевара», насвистывает крайне фальшиво, но главное, что он воспринимал, была тишина, совершенно неестественная тишина.
Он постучал кулаком в старую деревянную дверь, выкрашенную в ярко-синий цвет. Ответа не последовало. Какая-то собака стала громко выть, обнюхивая дверь, потом принялась яростно скрести створку, которая со скрипом открылась на несколько сантиметров. Лейла на мгновение застыла от удивления, затем повернулась к Роману: она, женщина, первой заговорить не могла.
— Есть кто-нибудь? — крикнул Роман. — Можно войти?
Ответа по-прежнему не было. Он легонько нажал на створку, и она распахнулась. Комната была погружена в полумрак. Собака прошмыгнула между их ног и принялась глухо ворчать, затем с визгом отпрянула, волоча по земле хвост.
Лейла тут же вытащила карманный фонарик и зажгла его, направив желтый пучок света на глинобитные стены, утоптанный земляной пол, застланный пластиковыми циновками, зеленой и синей, самодельный низкий деревянный столик, мягкие кожаные сиденья и два тела в черных платьях.
— Боже мой! — воскликнул Роман, бросаясь к женщинам, лежащим на земле лицом вниз.
Сбивчиво дыша, он склонился над той, что лежала ближе к нему, и осторожно перевернул ее на спину. Огромные черные глаза смотрели на него поверх хиджаба. Он слегка приподнял платок. Кровь медленно сворачивалась на открытом горле, длинные ярко-красные струйки текли по белоснежной шее женщины. Он заметил, что его рука, которую он положил ей на грудь, запачкана темно-красным, и, прежде чем перевернуть другое тело, вытер ладонь о джинсы. Вторая женщина оказалась старше — мать и дочь? — но когда он приподнял хиджаб, то увидел такие же раны.
Он слышал, как Омар снаружи произнес: «Darbm aspirin, у меня есть аспирин». — «Спасибо, — ответил Д'Анкосс, — проклятая мигрень…»
— Они мертвы? — спокойно спросила Лейла.
— Да. Перерезали горло.
— Следов борьбы нет, — заметила Лейла все так же спокойно. — Думаешь, они были знакомы с теми, кто напал на них?
Роман, стоя на коленях возле трупов, вздохнул, чувствуя, как у него скрутило живот.
— Не знаю. Я не могу понять, где же мужчины.
— Думаю, они тоже мертвы, — прошептала Лейла. Роман выпрямился:
— Пойдем посмотрим в другой комнате.
Она пошла за ним, без особого волнения перешагнув через два трупа, и Роман сказал себе, что ценит ее в том числе и за это тоже. Не то чтобы она была холодной или безразличной. Просто она привыкла к войне, к смерти во всех ее проявлениях и умела сдерживать свои порывы в обстоятельствах, когда ни в коем случае нельзя было давать волю эмоциям, следовало беречь энергию. В этом заключалась своего рода система самозащиты, которую ему самому удалось выработать на практике за долгие пятнадцать лет.
Они вошли в комнату размером поменьше первой, где находились двуспальная кровать, покрытая темно-коричневым шерстяным одеялом, большой кожаный сундук, пластиковый поднос, разрисованный ярко-красными вишнями, на котором стояли три глиняные пиалы, где еще оставался чай. В углу помещения занавеска закрывала альков, за ним находилась кровать поменьше и примитивная этажерка, на которой стояла алюминиевая кружка, лежали черепаховый гребень и Коран на маленькой белой салфетке.
