По-видимому, он правильно все понял и кивнул.
Синтия села за руль своего «мустанга». Я поместился рядом, бросив напоследок Кенту:
— Я, может быть, звякну оттуда. Не вешайте носа.
Синтия включила первую скорость пятилитрового «мустанга», сделала разворот, и через шесть секунд на пустынном полигонном шоссе она уже выжимала шестьдесят миль в час.
Я прислушивался к рокоту мотора. Мы оба молчали. Потом Синтия сказала:
— Знаешь, мне не по себе.
— Страшная штука, — согласился я.
— Отвратительная! — Она взглянула на меня. — Привык к таким?
— Слава Богу, нет... Да и не часто они случаются, убийства. А уж такое...
Синтия кивнула, потом глубоко вздохнула и произнесла:
— Думаю, я буду тебе полезна. Но не хочу стеснять тебя.
— Не стеснишь. Но у нас всегда остается Брюссель.
— Где?
— В Бельгии. Столица Бельгии.
Ах ты, сучка, подумал я. Мы помолчали, потом она спросила:
— Но почему?
— Почему Брюссель — столица Бельгии, или почему он остается?
— Нет, Пол. Почему ее убили?
— А-а... Вероятными мотивами для убийства, — начал говорить я, — являются корысть, месть, ревность, желание скрыть ранее совершенное преступление или избежать позора и унижения, а также врожденная склонность убивать. Так говорится в наставлении.
— Но сам-то ты что думаешь?
— Как тебе сказать... Если убийству предшествует насилие, то обычно это ревность, месть или же попытка насильника скрыть свою личность. Она, очевидно, знала его или узнала, если он был без маски и не переменил внешность. Однако, — продолжил я, — наш случай похож на убийство из-за полового вожделения, то есть дело рук убийцы-насильника, человека, который получал сексуальное наслаждение от самого убийства, даже не беря ее. Трудно сказать наверняка.
Синтия молча кивнула.
— Ну а ты что думаешь? — спросил я.
Она подумала, прежде чем сказать.
— Ясно, что убийство предумышленное. У преступника был целый набор средств для насилия: палаточные колья, шнур и, очевидно, предмет для забивания кольев в землю. Преступник должен быть вооружен, он знал, что может наткнуться на сопротивление.
— Интересно. Продолжай.
— Преступник неожиданно накинулся на Энн, заставил бросить пистолет, потом вынудил ее раздеться и идти на стрельбище.
— Допустим. Но я стараюсь представить, как ему удалось, не выпуская Энн из рук, вбить колья и привязать ее к ним. Она не из тех, кто легко сдается.
— Ах, это трудно представить, но их могло быть двое. Кроме того, я не спешила бы с выводом, что преступник — или преступники — был «он».
— Да ладно тебе. — В это утро я путался в личных местоимениях. — Почему нет никаких следов борьбы со стороны жертвы и следов жестокости со стороны преступника... или преступницы? Как ты это объяснишь?
Синтия покачала головой:
— Не знаю. Обычно следы жестокости имеются... Но обмотать шею нейлоновым шнуром — это не назовешь дружественным актом, правда?
— Да, но преступник не испытывал к Энн особой ненависти.
— Но и особой любви тоже.
— Как знать... Послушай, Синтия, ты же этим зарабатываешь на жизнь. Тебе приходилось видеть что-нибудь подобное или, может быть, слышать о таком убийстве?
Она задумалась, потом ответила:
— Тут есть признаки того, что у нас называют подготовленным изнасилованием. Нападавший намечал изнасилование. Но мне неясно, знал он Энн или просто проезжал мимо и она оказалась случайной жертвой.
— Нападавший мог быть в форме, вот почему она не приняла мер предосторожности.
— Вероятно.
Я смотрел в открытое окно, вдыхая свежесть росы и тумана, чувствовал, как пригревает мне щеку поднимающееся солнце. Закрыв окно, я откинулся на спинку сиденья, стараясь представить, что предшествовало виденной нами картине, словно пустил кино назад: вот Энн Кемпбелл распростерта на земле и привязана, потом стоит голая, потом идет к джипу и так далее. Многие кадры просто не стыковались. Синтия прервала ход моих мыслей:
— Пол, на форме была нашивка с ее именем, на нательном жетоне значится ее имя. Оно же может быть написано внутри фуражки и ботинок. Возникает вопрос: что общего у пропавших вещей? Ответ: ее имя. Верно я говорю?
— Верно. — Чего только не приносят на вечеринку женщины! И это хорошо. Правда хорошо.
— Выходит, этому мужику нужны были... что? Трофеи? Свидетельства? Сувениры? Во всяком случае, это соответствует психологии подготовившегося насильника.
— Да, но он не взял ни ее белье, ни сумку, — возразил я. — Ты задаешь вопрос: что общего между пропавшими вещами? Отвечаю: все эти вещи — предметы военного обихода, включая кобуру и пистолет. На них, кстати, ее имя не значится. Нет, он не взял предметы гражданского обихода, включая часы и сумку, в которой много вещей с ее именем. Улавливаешь?
— Ты решил устроить состязание?
— Нет, Синтия, это расследование убийства. Нас попеременно осеняет какая-нибудь блестящая идея.
— Ты прав, извини. Наверное, так и должно быть между напарниками.
— Вот именно — между напарниками!
Синтия произнесла после минутного молчания:
— А ты разбираешься в таких делах.
— Надеюсь.
— Хорошо, но зачем он взял только военные вещи?
— В старину воины сдирали с поверженного врага доспехи и брали его оружие. Нижнюю одежду не трогали.
— Поэтому он и взял военные вещи?
— Может быть. Но это только догадка. Не исключаю, что он взял вещи для отвода глаз, чтобы запутать следствие. Не исключено, что он страдает каким-нибудь неизвестным мне психическим расстройством.
Не отрывая глаз от дороги, Синтия искоса взглянула на меня.
— Возможно, он ее и не насиловал, — продолжал я. — Распял и привязал только для того, чтобы подчеркнуть сексуальную природу своего поступка, хотел обесчестить ее тело, выставить наготу напоказ.
— Зачем?
— Пока не знаю.
— Правда не знаешь?
— Надо еще подумать. Я начинаю подозревать, что он знал ее. — Собственно говоря, я был уверен, что он ее знал. Мы проехали еще некоторое расстояние молча. Потом я продолжил: — Не знаю, почему это случилось, но вот моя версия того, как это произошло: Энн Кемпбелл покидает караульное помещение штаба и отправляется на стрельбище, не доехав значительного расстояния до того места, где дежурит рядовой Роббинз. Здесь у нее свидание с возлюбленным. Они часто устраивают такие вылазки. Изображая вооруженного бандита, он как бы нападает на нее, заставляет раздеться, и тут начинаются садомазохистские игры в самых различных положениях. — Я посмотрел на Синтию. — Понимаешь, что я имею в виду?
— Я ничего не знаю о половых извращениях. Это по твоей части.
— Вот это припечатала!
— В твоем сценарии чувствуются мужские эротические фантазии. Я хочу сказать — какое удовольствие женщине от того, что ее распяли на холодной земле и связали?
Впереди у нас был долгий, трудный день, а у меня еще маковой росинки во рту не было.
— Ты знаешь, почему он подсунул под шнур на горле трусы?
— Нет. Почему?
— Читай руководство по раскрытию убийств, раздел «Удушение на сексуальной почве».
— Непременно прочитаю.
— А ты заметила пятно от асфальта на подошве ее правой ноги?
— Нет. Если это пятно от дорожного покрытия, то почему Энн была босиком на дороге?
— Он заставил ее раздеться и разуться в джипе или около него.
— Тогда откуда на стрельбище ее лифчик и трусы?
— Он, видимо, заставил ее раздеться около джипа, а потом кто-то из них — она или преступник — понес их туда, где она лежала.
— Зачем?
— Это просто деталь в общей сволочной задумке. У насильников буйная, изощренная фантазия. Могут придумать, что нормальному человеку в самом страшном сне не приснится. Любая по виду невинная деталь может быть наполнена для него эротическим смыслом. Взбрело в голову заставить женщину раздеться и пройти голой с собственным бельем в руках, а потом изнасиловать.
— Откуда ты все это знаешь? — спросила Синтия.
— Кажется, я не единственный, кто разбирается в половых извращениях.
— Я знакома с патологией половых отношений, с преступными наклонностями в этой сфере. А в части половых извращений на основе обоюдного согласия познания у меня никудышные.
Я решил не возражать, только заметил:
— Временами различие это весьма зыбко.
— Не верю, чтобы Энн Кемпбелл добровольно участвовала в таких вещах. И разумеется, она не хотела, чтобы ее задушили.
— Всякое бывает, — промолвил я. — И не стоит придерживаться какой-либо одной версии.
— Нам нужны результаты анализов, нужно вскрытие, нужно допросить людей.
Опять «нам». Я смотрел на расстилающийся вокруг пейзаж и старался припомнить все, что я знал о Синтии. Она родилась и выросла в сельском захолустье Айовы, окончила университет штата, потом в каком-то другом университете в рамках армейской программы расширения технологических знаний получила степень магистра криминологии. Многим женщинам, равно как и представителям национальных меньшинств, служба в армии давала больше денег, образования, престижа и возможностей сделать карьеру, нежели они могли рассчитывать у себя на ферме, в городском гетто или захудалой провинции. Синтия всегда относилась к армии положительно. Еще бы: переезды с места на место, новизна впечатлений, материальная обеспеченность, общественное признание... Совсем неплохо для девчонки с фермы.
