— Так в чём дело?
Её манеры, как всегда, были бесцеремонными. Когда она впервые появилась на кампусе, мы пошли пообедать. Это не было свидание. Это было скорее «давай посмотрим, захотим ли мы встречаться». Здесь есть некое тонкое различие. После этого свидания, она решила не продолжать, и я был согласен.
— Мне нужно одно одолжение.
Шанта кивнула, приглашая меня продолжать.
— Я ищу кое-кого. Старого друга. Я испробовал все стандартные методы: гугл, звонок семье, и так далее. Я так и не смог заполучить адрес.
— И ты понял, что я со своими старыми контактами смогу тебе помочь.
— Что-то в этом духе. Ну, вообще-то, именно так и есть.
— Её имя?
— Я же не сказал, что это она.
Шанта нахмурилась.
— Имя?
— Натали Эйвери.
— Когда ты видел её в последний раз, или у тебя был её адрес?
— Шесть лет назад.
Шанта продолжала идти вперёд, резко и очень быстро в военном стиле.
— Она та самая единственная, Джейк?
— Извини?
На её губах появилась слабая улыбка.
— Знаешь, почему я не захотела продолжения, после нашего первого свидания?
— Это было не совсем свидание. Это было скорее «давай посмотрим, захотим ли мы встречаться».
— Что?
— Не бери в голову. Я думал, что мы не продолжили встречаться, потому что тебе было это неинтересно.
— Уф, не в этом дело. Вот, что я увидела тем вечером. Ты замечательный парень, весёлый, умный, у тебя работа с полной занятостью и голубые глаза, за которые можно умереть. Ты знаешь, сколько одиноких порядочных парней с такими качествами я встречала?
Я не знал, что сказать, поэтому просто промолчал.
— Но я почувствовала это. Вот что значит быть обученным детективом. Я изучала язык жестов. Я обращаю внимание на мелочи.
— Почувствовала что?
— Что ты испорченный товар.
— Вот здорово, спасибо.
Она пожала плечами.
— Некоторые мужчины продолжают сохнуть по своим бывшим, и некоторых ребят, не многих, но некоторых, это пламя поглощает полностью. Это не приносит им ничего, кроме долговременных проблем.
Я ничего не ответил.
— Так эта Натали Эйвери, которую тебе вдруг так срочно понадобилось найти, и есть то пламя?
Какой смысл было врать?
— Да.
Она остановилась и посмотрела на меня снизу-вверх.
— Это очень больно?
— Ты себе даже не представляешь.
Шанта Ньюлин кивнула и пошла дальше, оставив меня позади.
— Я найду её адрес до конца дня.
По телевизору детектив всегда возвращается на место преступления. Или, если подумать, то, может быть, это преступник делает так. Неважно. Я был в тупике, поэтому решил вернуться туда, откуда всё началось.
Усадьбы в Вермонте.
Лэнфорд был всего лишь в сорока пяти минутах езды от границы Вермонта, и ещё два часа до того места, где мы с Натали впервые встретились. Северный Вермонт — сельская местность. Я вырос в Филадельфии, а Натали была из Нью-Джерси. Мы не знали такой сельской жизни. Да, сторонний наблюдатель может отметить, что в таком уединённом месте любовь будет процветать. Возможно, я даже соглашусь, или, возможно, я укажу на то, что в отсутствии других отвлекающих факторов, как, скажем… всех отвлекающих факторов, любовь может задохнуться под тяжестью чрезмерной близости, что является доказательством того, что это было нечто больше, глубже, чем просто курортный роман.
Солнце начало садиться к тому времени, когда я подъехал к своей старой усадьбе по 14-ой дороге. Натуральным хозяйством, расположившемся на шести акрах, управлял Дарли Уонатик, писатель в уединении, который подвергнул критике работу усадьб. Для тех, кто не знает, натуральное хозяйство — это хозяйство, которое обеспечивает основные нужды его владельца и семьи без излишков для продажи. Короче говоря, вы выращиваете урожай, едите его, но не продаёте. Для тех, кто не знает, кто такой писатель в уединении, и почему это человек может критиковать ваши тексты, и это означает, что Дарли владел собственностью и вёл ежедневную колонку о покупках в бесплатной местной газете «Бакалейщик Крафтборо». В усадьбе бывало по шесть писателей одновременно. У каждого писателя была своя спальня в главном доме и хижина или «коттедж для работы», в котором они могли писать. Мы все встречались вечером за ужином. И всё. Здесь не было интернета, телевизоров, телефонов, да, был свет, но не было автомобилей и ни одного предмета роскоши. Лишь коровы, овцы и курицы бродили вокруг. Сначала это было успокаивающим и расслабляющим, и я наслаждался отсутствием связи с внешним миром и уединением где-то, эм, три дня, а потом мои мозги начали ржаветь. Кажется, идея заключалась в том, что, если заставить писателя смертельно скучать, он или она, чтобы спастись от скуки, будет много писать в блокноте или на ноутбуке. Это работало какое-то время, а затем у меня появилось ощущение, как будто меня заперли в одиночной камере. Однажды я провёл остаток дня после обеда за наблюдением за колонией муравьёв, которые носили хлебные крошки по полу «коттеджа для работы». Я был настолько очарован этим развлечением, что разложил хлебные крошки по разным углам, чтобы создать некое подобие эстафеты для насекомых.
И даже ужин с моими коллегами по писательскому уединению был не очень-то хорошим отвлечением. Они все были псевдоинтеллектуалами, которые писали новый великий американский роман, а тему моей диссертации подбросили вверх, и она приземлилась на кухонный стол с глухим стуком кучей ослиного навоза. Иногда все эти великие американские писатели, напустив драматизма, читали свои работы. Их работы были претенциозными, утомительными, заключающими в себе всё внутреннее дерьмо авторов, написанное в прозе, лучшем описанием им могло бы послужить: «Посмотрите на меня! Пожалуйста, посмотрите на меня!» Естественно, ничего такого я не произнёс вслух. Когда они читали, я сидел с застывшим на лице самым своим глупым восхищённым выражением, и кивал через равные интервалы времени, делая вид, что увлечён, а фактически спасал себя от того, чтобы начать клевать носом. Один парень по имени Ларс писал поэму на шестистах страницах про последние дни Гитлера в бункере от лица собаки Евы Браун. Его первое чтение состояло из десятиминутного лая.
— Это создаёт настроение, — объяснил он. И он был прав, если хотел создать настроение ударить его по лицу.
Усадьба Натали была другой. Она называлась «Поселение творческого восстановления» и явно имела больше склонность к защите природы, конопле, хиппи и «Камбайя».[3] Они делали перерыв, чтобы поработать в саду, выращивая всё без химических удобрений (в данном случае я говорю не только о еде). Они собирались вечером у костра и пели песни о мире и гармонии, песни, которые бы заткнули за пояс Джоан Баэз.[4] Они, что интересно, опасались незнакомцев (возможно, потому что выращивали кое-что), а границу владений благоговейно охранял персонал. Площадь территории была более чем сто акров, на которых располагался главный дом, настоящие коттеджи с каминами и личными столами, бассейн, оформленный под пруд, кафе с фантастическим кофе и большим выбором сандвичей, которые на вкус были словно ростки, покрытые древесной стружкой, а на границе с самим городом Крафтборо — белая часовня, в которой, если пожелаете, можно пожениться.
Первое, что я заметил, над входом не было надписей. Исчезла ярко окрашенная вывеска «Творческое восстановление», которая была похожа на рекламу детского летнего лагеря. Толстая цепь преградила путь моему автомобилю. Я съехал с дороги, заглушил двигатель и выбрался из машины. Было несколько знаков «ВХОД ВОСПРЕЩЁН», но они всегда были здесь. С новой цепью и без вывески «Добро пожаловать в „Поселение творческого восстановления“», знаки «ВХОД ВОСПРЕЩЁН» приобрели зловещий вид.
И что делать дальше?
Я знал, что главный дом в полукилометре отсюда. Так что я мог оставить машину здесь и пройтись. Посмотреть, что к чему. Но какой в этом смысл? Я не был здесь шесть лет. Вероятно, земля продана, а новые владельцы желали уединения. Это бы всё объяснило.
И всё же казалось, что что-то здесь не так.
«Что плохого, — думал я, — в том, чтобы я пошёл и постучал в дверь главного дома?» Но опять же, толстая цепь и запрещающие знаки не похожи на коврики «добро пожаловать». Я всё ещё пытался решить, что делать дальше, когда рядом со мной остановился автомобиль крафтсборской полиции. Из него вышли два полицейских. Один — маленький и коренастый с раздутыми в тренажёрном зале мышцами. Другой — высокий и худой с зачёсанными назад чёрными волосами и маленькими усиками парня из немого кино. У обоих были солнечные очки, поэтому я не мог видеть их глаза.
Маленький и коренастый подтянул штаны и сказал:
— Вам помочь?
И оба посмотрели на меня тяжёлыми взглядами. По крайней мере, я так думаю. Я же говорил, что я не видел их глаза.
