— Никак не поживает, — выдавила девушка, всё же посмотрев на бабушку. — Никак.
Бабушка будто осела, разом передумав выяснять отношения. Как бы плохо к друзьям внучки ни относилась, уж точно не желала их смерти. Да, они были группой подозрительных личностей, особенно этот самый Егор — Павловне вечно казалось, что он Таню портит, нагло пользуется доверчивым характером, но была в корне не права. Помимо того, что той самой «Тани» уже не существовало. Наивной Таша перестала быть давно.
— Ты в порядке?
— Всё нормально, — Ташка улыбнулась. — Он оставил квартиру мне, так что нужно пожить в ней хотя бы месяц. Ну, знаешь, правила, бюрократия... Всё хорошо. Я буду тебе звонить.
Врала бессовестно. Дикий оставил своё жилище не только ей, а всем. У каждого из членов компании было написано завещание на собственное имущество. Они понимали, где живут и как, понимали риски, а теперь затея, придуманная по пьяни, себя оправдала. Не она бы, так квартиру оттяпало бы государство и продало на торгах подороже или отдало госслужащему в местной администрации.
Женщина заторможено, рассеянно кивнула.
— Тебе помочь собрать вещи, солнышко?
— Я сама, — поспешно ответила девушка и под удивлённым взглядом ретировалась в комнату. Уже там, в темноте задёрнутых наглухо штор, она дала волю эмоциям, так прочно засевшим в глотке. Таше ужасно хотелось достать заветное лезвие и, если не вскрыться тут же, прямо на кровати, то хотя бы оставить парочку глубоких порезов. А взгляд Дикого — осуждающий, грустный, — останавливал.
Алиса тоже будет шипеть змеёй, хватать за руки и ругаться. Подруга обязательно проверит запястья, как Таша вернётся. Или приказным тоном отправит в ванну, заставит показать остальное тело.
«Это не выход, — раздавалось колоколом в голове, пока Таша сбрасывала вещи в потрепанную спортивную сумку, давилась слезами и сдерживалась от крика, — не выход, не выход, не выход...»
Дополнение. Цветок, взращённый кровью. ч.1
— Я вам её не отдам! — Пожилая женщина спрятала маленькую девочку себе за спину. — Тебе на неё всё равно, так не губи ребенку жизнь!
Её собеседница, высокая и худая девушка, всем своим серьёзным видом напоминающая учителя, поджала красные губы, скосила взгляд на девочку и картинно вздохнула.
— Забирай. Я откажусь, оформлять опеку сама будешь.
Женщина облегчённо прикрыла глаза, тут же встрепенулась. Сова — такую ассоциацию у девочки вызывала бабушка. Большая, но не толстая — большая и тёплая, в свободных одеждах. Плечи покрывала самая настоящая, непривычная взгляду шаль.
— Мама?
Девушка отвернулась, скрылась в комнате. Разговор происходил в коридоре квартиры с хорошим ремонтом. Белые стены, строгая мебель — никакого уюта, сплошной комфорт, если его можно было так назвать. Девочка недоумённо моргнула, подняла голову и вгляделась в морщинистое лицо.
— Куда пошла мама?
Ей было шесть лет, и она была достаточно умной, чтобы понять, что именно произошло, но в доверчивом детском сознании не было места для мысли о предательстве. Непроизвольно текли слёзы из больших серо-голубых глаз.
— Не бойся, милая, всё хорошо, — пожилая женщина присела рядом, извлекла из сумки платок и принялась вытирать девочке слёзы. — Всё теперь будет хорошо, Танечка. Ты только не бойся. Сейчас мама соберёт вещи и мы навсегда уедем. Ты их больше не увидишь.
Танечка хлюпнула носом, насупилась. Через десять минут вернувшаяся девушка пихнула в руки бабушке спортивную сумку и молча открыла входную дверь магнитной картой. На дочь даже не взглянула. У Ксении, как её звали, всегда были дела поважнее. Но потом Таня забудет. И её имя, и отчима со старшим братом, и эту квартиру. Даже плохо будет помнить, как её мама выглядит, и «мамой» будет называть Дарью Павловну.
Таня уехала из квартиры с хорошим ремонтом в старую панельку в другом городе. Долго приспосабливалась к новой среде обитания, да и в принципе после этого стала ребёнком замкнутым. У неё было два друга — бабушка-Сова и ненастоящий кот Себа со сбоем в программе. Новая модель, которую каким-то ветром занесло в их район, когда девочка шла со школы. Такие даже умели говорить, но Себа не умел. Букву «н» в имени новой хозяйки заменял на шипящий звук сломанной системы, и получалось то ли «Таса», то ли «Таша» — от раза к разу. Потом кот сломался окончательно, перестал даже передвигаться, и пришлось выбросить его в мусорку. От него у девочки осталось только странная симпатия к тому, как устройство её называло, и она начала представляться всем Ташей. Дарья Павловна такое не особо одобряла, но в итоге смирилась — чем бы дитё ни тешилось, как говорится.
Шли дни, месяцы. Однажды девочке подарили долгожданные краски. До этого она обходилась карандашом и ручкой, а теперь странные рисунки-абстракции заиграли яркими цветами. Ташке тогда было уже тринадцать. Девочка никак не хотела воспринимать мир и жизнь всерьёз, мечтала о разном, в том числе и высоком, витала в облаках. Рисовала цветы, силуэты людей, и ей бесконечно нравились одни — одинокие гладиолусы, белые, с розовой каймой на лепестках. На бумаге они всегда выходили особенно лёгкими, светлыми и свободными.
— Татьяна, задержись, — окликнул её как-то учитель после урока. — Есть разговор.
Она отказывалась помнить. Последнее, что врезалось во всё ещё наивное сознание — писк магнитной двери класса. А потом мужчина двинулся к ней, дернув плотно сидящий галстук на шее.
— В этом нет ничего такого, Сернина. — Он гладил её по голове и давил на плечи, чтобы опустилась на колени. — Но, если об этом кто-то узнает, тебе не поздоровится, а твою выжившую из ума бабку не найдут.
По слухам, витающим среди старшеклассников, учитель истории был связан с криминалом. Таша перечить не стала — испугалась. Не сразу поняла, что от неё требуется, долго училась, но когда мужчина хвалил — отпускало. Страх стал полноценным спутником её жизни. Только-только делающая первые шаги к социализации, она снова закрылась в себе, опустила голову, поникла плечами и полюбила толстовки. Потом случился инцидент-с-кипятком. Первая паническая атака, произошедшая в учительской. Воспоминания смазались, но, когда Таша себя осознала — выла от боли и смотрела на трясущиеся обожжённые руки. Оба предплечья представляли из себя красное пятно, а учитель спешно застёгивал ремень брюк и торопился к ней.
— Идиотка, — бормотал он, поднимая её на ноги. — Не ори, пойдём.
Медпункт, школьные коридоры и волнующаяся бабушка, которая очень хотела знать, что именно произошло. Но Таша не знала, а про учителя говорить не могла. Поэтому на вопрос, что делала в учительской, пришлось соврать, получить выговор, встать на школьный учёт и отработать пятьдесят часов уборки территории учебного заведения. После этого встречи с учителем перенеслись к нему домой, а на зажившие ожоги добавились шрамы. Новый день — новый порез. Сидя подолгу в задрипанной ванне, Таша смотрела на проступающую кровь и давилась слезами бессилия.
Всё закончилось в один день. И мечты Дарьи Павловны о хорошей жизни для внучки — в том числе.
— Мне больно! — девочка дёрнулась вперёд, вырвалась и отступила на шаг назад. — Не надо, пожалуйста. Я не хочу!
— Раньше надо было думать, у тебя был шанс отказаться. Сама виновата. А сейчас не смей со мной спорить, Таня, — мужчина наступал, а его взгляд темнел. — Повернись обратно. Иначе будет и вправду больно.
Она упёрлась в кухонный гарнитур, вжалась в него, приподнимая подбородок. Учитель высился над ней скалой — огромной и страшной, ненавистной. Руки сами начали шарить по столешнице в поисках, чем бы защититься, и нашли.
Его ухмылка, потом крик, попытка отбиться… но зашкаливающий адреналин был на стороне слабой Таши.
— Где тебя носит?! Ночь на дворе! — взволновано затараторила взявшая трубку бабушка. — Живо домой! Уроки не...
