— Сюда? — откликнулась Оля, не поднимая головы. — Не знаю… Наверное, потому, что я тут раньше жила. Мы с Алешей жили в одном доме… Вот в том, что напротив. Его назначили под снос, но так и не снесли, просто выселили всех жильцов. И раскидали их по городу. Так разъединились многие судьбы. А ведь я могла бы прожить такую хорошую жизнь в этом доме, в этом дворе, и с Алешей… Знаешь, я тебе одной скажу всю правду. Даже он не знал.
— Я знаю… — Катя погладила ее по голове, ощутила ласку шелковистых волос. — Я все уже знаю. Ты его любила.
Оля ничего не ответила, поймала Катину руку и тихонько пожала ее. Так они и сидели, прижавшись друг к другу, в разрушенной беседке под дождем, в темном пустом дворе. Наконец Катя опомнилась:
— Ну, что же мы будем делать? Давай-ка поедем сейчас не к следователю, тем более что следователь дома, а я его домашнего адреса не знаю. Поедем к моей маме, переночуем там, а рано утром — в управление!
— А Дима возьмет и заявится к твоей маме! Ты же сказала ему, что ты у мамы!
— Ну и что? Адреса-то он не знает! А фамилия у нее не отцовская, не Фомина… В жизни не найдет! Даже по адресной книге!
— Ну, не знаю… Зачем ее обременять? — сомневалась Оля.
— А куда нам ехать? У меня больше нет адресов… Можно было бы к Лене… Но ведь она умерла, а сваливаться на голову ее семье… У меня больше никого нет. Совсем никого. А твои знакомые?
— Я им показала корму, — ответила Оля. — Они ничего про меня не знают. Кстати, мой-то муж не собирается подать в розыск?
— Не собирается. Это очень странно!
— Это не странно. Он думает, что я ушла к Алеше. Знаешь, ты на самом деле права… На дачу ехать — полночи займет, а утром обратно. На улице ночевать, в машине? В гостиницу не примут — прописка московская… А твоя мама нас примет в такую пору?
Катя посмотрела на часы и ахнула — был второй час ночи.
— Знаешь, она пустит, конечно, но надо сперва ей позвонить. Тут есть поблизости автомат?
— Возле ресторана. А куда нам ехать?
— У, далеко! — Катя назвала адрес, и Оля даже присвистнула. — Ты сперва посмотри по карте. Карта есть?
— Карта в машине. Вот что, давай-ка ты иди звони, а я пока разберусь с картой и подберу тебя у ресторана. Я вообще в Москве очень плохо ориентируюсь, но думаю, найдем…
Так они и сделали. Катя пошла к ресторану, а Оля уселась в свою машину, зажгла свет и принялась изучать карту. Изучала она ее долго, Катя за это время успела дойти до автомата, позвонить, разбудить недовольную маму, которая сразу спросила ее: «Что случилось?» — и объяснить, что приедет через час с подругой, им надо переночевать, а больше негде. Мама пустилась в препирания и упреки. Она считала, что Катя так вообще никогда не создаст семью, раз уходит куда-то ночью от Димы… Катя доказала, что семья семье рознь и что есть люди, от которых только и следует уходить. Кончилось тем, что мама велела ей все немедленно рассказать, иначе она не пустит Катю ни с какой там подругой. Катя сказала, что придется ей пустить их, иначе она больше никогда не увидит свою дочь.
— Мама, это не пустые слова, — убеждала она ее. — Мне грозит опасность. Я не могу там ночевать! Нет, ни в коем случае ему не звони! С ним все в порядке, это со мной не в порядке! Не смей ему звонить! А если позвонишь — то убьешь меня! Я все тебе расскажу!
В этот миг она увидела машину Оли. Белый «Москвич» уже подъезжал к ресторану на большой скорости.
Катя сказала маме, что ей пора ехать, повесила трубку и двинулась к машине. Однако Оля, вместо того чтобы затормозить, только прибавила ходу, как показалось Кате, и проскочила мимо, обдав ее брызгами. Катя остановилась в недоумении. Сперва она решила, что Оля где-то подальше развернется, чтобы снова подъехать к ресторану — ведь Катя не знала, в какую им надо сторону… Но Олино лицо, когда машина пронеслась мимо… Оля в тот миг посмотрела на Катю, и как-то странно посмотрела, как будто не понимала, что с ней делается… И проехала мимо, даже не сбавив хода. Катя следила за огнями ее машины. Эти огни все удалялись, приближаясь к оживленному перекрестку… И вдруг там раздался треск, грохот, и огни погасли. Катя на ватных ногах двинулась туда, всматриваясь в то, что делалось впереди, и не веря своим глазам…
Олина машина на полном ходу проскочила красный свет и врезалась в другую машину, которая в этот миг проезжала через перекресток на зеленый… Та, другая машина была многотонным рефрижератором. На белом борту рефрижератора был нарисован знак Черкизовского мясоперерабатывающего комбината. Олина машина врезалась прямо в этот борт. Со стороны могло показаться, что от «Москвича» осталась только задняя часть. Передняя ушла внутрь рефрижератора. Катя подходила все ближе, ближе, ей уже приходилось толкать кого-то, чтобы взглянуть на машины… Движение остановилось, мало-помалу образовывалась пробка — столкновение произошло на середине перекрестка, объехать его было невозможно. Очевидцы галдели. Катя улавливала обрывки слов:
— Проскочила, сука, на красный! Без тормозов!
— Пьяная, наверное…
— Ошизели совсем, как ездят… Чего она не тормозила?! Куда ехала?!
— Милиция, милиция…
Катя двинула кого-то локтем в бок и увидела наконец белый «Москвич» совсем близко. И увидела еще кое-что. Из разодранного бока рефрижератора виднелся смятый, изуродованный нос «Москвича». А там, среди жести, стекла и металла, там виднелся розовый пластиковый дождевик — по последней моде, — откинутая в сторону тонкая рука и как-то неестественно повернутая голова девушки с длинными-длинными, такими живыми волосами.
Она была мертва — тут и сомневаться было нечего. Прибыла милиция, приехала «скорая». Кате пришлось отойти подальше — место столкновения оцепили. Она пыталась прислушаться к разговорам вокруг машин и трупа (водитель рефрижератора, бледный как мел, стоял рядом), но поняла все то же: Оля проехала на красный свет на большой скорости и врезалась. По своей вине? «Чепуха! — сказал какой-то голос в голове у Кати. Какой-то давно забытый голос. Но все же она его сразу узнала. Это был голос отца — это он говорил с ней в трудную минуту. Но слишком давно этот голос молчал. — Чепуха! Оля не была пьяна, реакция у нее была нормальная. Она была очень взволнована — это правда, только что исповедалась тебе. Вспомни ее лицо, когда она проехала мимо ресторана. Вспомни его и подумай: что было в этом лице?» — «Непонимание, — тут же ответила Катя. — Она не понимала, что происходит. И еще — какой-то напряженный взгляд в мою сторону. Она как будто не волновалась, просто ничего не понимала. Может быть, еще не успела понять…» — «Что не успела? — ухватился за оброненное ею слово голос. — Значит, у ресторана она вдруг что-то обнаружила, а понять не успела? И посмотрела на тебя, как бы ища объяснений? Что же это было? Что ей надо было понять? И почему она поехала дальше, почему не тормозила у перекрестка?»
— У нее тормозов не было, — вдруг сказал кто-то над самым Катиным ухом.
Она вздрогнула и повернулась. Мужчина, который сказал это, оказался довольно симпатичным, средних лет, с русой бородкой и озабоченными глазами. Он только что отошел от оцепления, за которым милиция осматривала машину, что-то промеряла и зарисовывала.
— У нее не было чего? — спросила его Катя. — Как вы сказали?
— Тормозов, — спокойно ответил мужчина, даже не взглянув на нее толком. — Тормоза вышли из строя. Она, наверное, сама этого не знала. Иначе не села бы за руль. Набрала скорость, а скинуть не смогла, так и влетела в фургон. Да, страшное дело! Она, наверное, так ничего и не поняла…
— Значит, у нее испортились тормоза? — Катя все еще ничего не понимала. — Но почему вдруг так сразу?
— А кто их знает, но вообще-то дело нехорошее… Ни с того ни с сего тормоза не испортятся.
— Значит, кто-то должен был их испортить? — продолжала расспрашивать Катя. — Так получается?
— Значит, должен был… — меланхолично отозвался мужчина. — Да уж, влетел я… Теперь тут и через час не проедешь. Пробочка. А вы тоже застряли?
Катя пожала плечами. Он продолжал:
— Уже два часа почти. Может быть, в объезд попробовать? Через тротуар выбраться?
— А милиция? — машинально ответила Катя.
— А что милиция? Мне тут не ночевать… А вам куда?
— Мне далеко… — Катя едва шевелила губами.
В голове у нее постепенно наступало прояснение, и странное это было прояснение, какое-то последнее, окончательное. В глупой надежде она оглядывалась по сторонам, но серого «Вольво» среди машин, попавших в пробку, не увидела. И сама усмехнулась: «Как же, будет он ошиваться тут, поблизости! Значит, он все же выследил меня… Когда и как? Ну, мог просто выйти за мной, увидеть, как я сажусь в машину, завести мотор и рвануть следом. Я его вряд ли заметила бы — не в том настроении была. Да и не верила тогда, что он будет следить за мной. Ни во что я тогда не верила и ни о чем не догадывалась. Хотя история с притоном в Джакарте и исчезновением того парня мне тоже не понравилась. Но я просто думала, что Дима его шугнул, чтобы тот больше не показывался… А шугнул он его, наверное, неслабо! И Дима видел, как я подошла к машине Оли. Видел, как мы немного отъехали и вошли во дворик. Может быть, даже пошел следом за нами… Нет, это невероятно, ничего он не слышал. Я же ясно видела подворотню, видела освещенную улицу… Это он не смог бы найти нас в темном дворе, да еще во время дождя, а мы-то его увидели бы сразу, когда он входил с освещенной улицы в темный двор. Значит, он не подходил к нам. И зачем ему подходить? Он обо всем, буквально обо всем догадался. Знал, что сейчас Оля рассказывает мне обо всем, буквально обо всем. И не мог ей помешать. И зачем бы ему вбегать во двор? Что бы он мог сделать? Убить нас обеих? Обеих — потому что я уже успела что-то узнать? А если бы не успела — как бы он убил Олю на моих глазах? Как бы объяснил мне это?! Нет, все объяснения кончены, больше он ничего не смог бы мне объяснить, выкручиваться было поздно. Он мог только удержать меня, когда я выходила из дому, но он этого не сделал. Наверное, догадался, кто меня вызвал на свидание, хотел выследить Ольгу. Потому что уже знал, что Оля опасна, все про него знает и скрылась — ее не найти… Это был единственный выход — найти ее, чтобы она назначила мне встречу. На этом он и настаивал, когда велел звонить ей. Я была приманкой. Приманка вышла из дому, поехала куда-то, явно соврала, что к маме… Он поехал следом. Увидел меня с Олей. Мы вошли во двор. Понял, что все кончено. Понял, что ему осталось только убить нас… Нас двоих. Вот его любовь! Вот она! Пока мы разговаривали, он испортил ей тормоза. В машинах он здорово разбирается, это я знаю… Как он отключил сигнализацию? А включала ли ее Оля? Не помню, нет, кажется… Она сразу вышла и заперла машину… Значит, он спокойно портил машину, пока мы говорили, и был уверен, что нам потребуется немало времени, чтобы объясниться, мог не торопиться, не нервничать. Знал, что мы выйдем вместе и вместе сядем в машину. Вместе поедем куда-то и вместе погибнем на первом же перекрестке, при первой же потребности затормозить… Или не погибнем, а здорово покалечимся? Это промашка… Кто-то мог остаться в живых, фургона он не мог предусмотреть… Автокатастрофа — не слишком надежный способ, чтобы все погибли, нужны многие причины, стечение обстоятельств… Тем более ночью, когда движения мало. На что он надеялся? Или уже ни на что? Может быть, туго соображал… Во всяком случае, он выбрал машину как способ убийства. Но он не мог предусмотреть, что в машину мы сядем не вместе. Где он был в то время, когда Оля тронулась с места? Он следил за ней или нет? Если решил скрыться, тогда он думает, что я уже мертва… А если следил, тогда сейчас видит меня и знает, что я уцелела. Я — ходячая опасность, живой свидетель, который знает все, все. И в любую минуту он готов меня убрать. Где он?! Где он?! Он должен торопиться, ведь я могу прямо сейчас обратиться к милиции. Вот она — милиция, прямо передо мной. Он должен действовать быстро, очень быстро, у него совсем нет времени…»
