Дверь резко открылась. У порога Стив плюхнул на пол большую сумку, скользнул по жцам вс просительным взглядом и вошел в комнату.
— Гляжу, что за черт, незнакомая машина у ворот, значит у нас ранние гости? — спросил он и доброжелательно улыбнулся.
Нет, я не увидел тревоги в его глазах, на лице ясно читалось, что сегодня воскресенье, после ударной работы следует прилично отдохнуть.
— Вижу бухгалтера из Садов и двух мужчин явно силового типа. Вы, наверное, пришли недоимки собирать? Тогда скажите, в чем мы провинились — мы за электричество или за дороги не заплатили? — скалил он зубы, глядя на Рублеву.
Вдруг Стив замолк на полуслове. В дверях стояла мать и молча, глазами, полными боли, смотрела на сына. Глаза ее ярко полыхали, таким взглядом можно было прожечь рельс.
Сын выдержал взгляд, подошел, участливо спросил:
— Мама, что с тобой?.. Ты заболела?
Глаза у матери потухли, плечи опустились. Ни слова не говоря, она снова легла на неразобранную кровать и повернулась лицом к пестрому ковру.
Сын заботливо укрыл ее клетчатым шотландским пледом, беззвучно закрыл дверь и обеспокоенно спросил у нас:
— Что произошло? Вы сидите словно вареные, и мать не в себе.
Во мне крепло нормальное человеческое желание — встать и уйти, по-моему, единственно правильный ход в подобной ситуации. Но Грай взглядом приковал меня к стулу, мол, работа продолжается.
Бухгалтер Рублева предположила, что мы в замешательстве, и начала сама:
— Эти люди, Слава, частные детективы, ищут убийцу-маньяка, который переполошил наши не знавшие горя Сады.
Мы представились.
— Понятно, — пробормотал он. — А к нам зачем пришли?
— Вы, я вижу, — начал Грай, — человек бывалый, крепкий, наверное, немало повидали в жизни.
— Я Афган прошел, не надо меня готовить, братишки, говорите прямо.
— Этой ночью убит ваш брат.
— Убили-таки, — помертвевшими губами прошептал он. — Ему давно мафия грозила… Как убили?.. Кто, вы узнали?
Руки его предательски задрожали, он рывком открыл буфет, выхватил бутылку шотландского виски, со звоном поставил перед нами стаканы, плюхнул в них понемногу, а себе сразу целый, и в несколько глотков выпил. Потом подошел к окну и неподвижно стоял минуты две. Вернулся к нам уже с помутневшими глазами:
— Раз вы пришли, значит хотите задать вопросы. Я готов на них ответить, спрашивайте.
С жадностью посмотрел на бутылку, сделал прямо из горла несколько глотков.
— Извините, я к вашим услугам.
— Расскажите, как приехали сюда жить, как строили дом, о себе, о брате, — попросил Грай.
Стив взглянул на свои руки, увидел — дрожат, спрятал под стол. Стал вспоминать, как двадцать два года назад мать взяла тут участок. Отец их бросил, и они, мальчишки, сами вырубали кусты, валили деревья, заманивали тракториста, чтобы выкорчевал пни. Жили во времянке, кое-как сбитой ими из горбыля под руководством соседа. Подрабатывали, где могли, купили этот стандартный дом. Были голодны и веселы.
Силенок у него, у Стива, было маловато, соседские ребята обижали, чтобы постоять за себя и младшего брата, он начал заниматься карате. А потом его «шлифанул» Афган.
Геннадий с детства хотел учиться, просил: «Мама, достань денег, займи, я отработаю, хочу поступить на подготовительные курсы». И действительно, еще студентом, успевал работать сразу в четырех местах — дворником, ночным сторожем, сантехником и еще кем-то. Началась перестройка — сразу подался в ларек. Потом в магазин товароведом, вот тогда уж поработал — уходил с рассветом, возвращался поздно ночью, падал в кровать и тут же засыпал.
Придумал мощный ход — взял у города в аренду Садовую улицу, поставил на ней пятьдесят ларьков и резко пошел в гору. Открыл свой банк, планировал открыть второй. Отпуск проводил уже не в Садах, а в Швейцарии.
— И вот… В большом бизнесе жестокая конкуренция. Если его конкуренты наняли профессионалов, допустим, пригласили киллера из соседнего города, вы их никогда не найдете, и исполнителя тоже. Профессионалы чисто работают, никаких следов, никаких свидетелей.
— Скажите, а чем вы зарабатываете себе на жизнь?
— Моя жизнь менее интересна. Работал тренером по плаванию в бассейне. Сократили. Брат меня пожалел. Втиснул на Садовую пятьдесят первый ларек, дал денег на обзаведение. Предупредил: «Все, на меня больше не рассчитывай. Дальше действуй на общих основаниях, как другие».
— Получается?
— Сильно крутиться приходится. Покупаю шмотки на окраине подешевле, продаю в центре, где все дороже. Тем и кормлюсь. Коммерсантом, финансистом надо родиться. Вот к Геннадию деньги сами шли. А я, увы, до таких высот никогда не подымусь. Дела у меня не хуже, чем у хозяев других ларьков, но и не лучше. Поймите меня правильно. Я не жалуюсь и не завидую брату. У каждого своя судьба, своя жизнь. Моя вот такова, я честен перед вами, братки.
— У Геннадия дети есть?
— Нет, он не успел жениться.
— Наследуете его состояние вы?
— Не знаю, никогда не думал об этом… Почему я? У нас глава семьи мать. Она крепкая женщина, в здравом уме и твердой памяти. Мать, думаю, и распорядится деньгами Геннадия. Как она решит, так и будет.
Еще мы выяснили, что новый русский Геннадий уже купил участок в престижном месте Карелии, начал строить особняк. Зимой ездил в Египет, весной в Италию. Отдыхал и дела обделывал. Сюда, в Сады, заезжал редко, проведать мать. Обычно катил через Шлиссельбург. Там живет его первая любовь, девушка Галя. Еще в Шлиссельбурге налаживал связи, прощупывал возможности, хотел там открыть филиал своего банка.
— Часто вы здесь бываете?
— Раз в неделю на один день.
— Почему так?
— Вы еще живете при социализме, имеете два выходных, а я уже при капитализме — не имею ни одного. Чтобы уехать сюда, сажаю вместо себя человека и плачу ему.
— А как же отпуск?
— Чтобы не потерять своих постоянных покупателей, сдаю ларек на месяц. Место престижное, уже сейчас есть желающие, просят сдать.
Стив поднялся, заглянул в комнату матери — она все так же неподвижно лежала, глядя в стену. Он вынул из дорожной сумки большую бутылку «хОраижз», налил всем в фужеры прохладительный напиток, поставил на стол вазу с печеньем. Извинился, что не может угостить нас кофе. Хмель почти не брал его, только глаза лихорадочно блестели, да в разговоре проявился маленький дефект, иногда проглатывал окончания слов.
«Оранж» приятно освежал, пощипывал язык. Стив вначале мне казался подозрительным, затем понемногу начал нравиться — бывалый, битый жизнью, не очень удачливый, откровенный человек. Он вызывал у меня сочувствие.
Наверное, и Граю собеседник пришелся по душе, шеф рассказал, как нашли тело, про гвоздь-штык, записку с автографом, про поиски маньяка. Стив заметался по комнате, вскрикивая:
— Ну, почему именно мой брат? И какой смысл в этих убийствах?
— Я тоже думаю над этими вопросами, — откликнулся Грай. — Позднее постараюсь ответить. Молю Бога, чтобы здесь не появился новый изверг, какой-нибудь питерский Чикатило.
— Так все садоводство разбежится, семь чертей, и все безногие! — ахнул Стив. — Нет, нельзя допустить этою. Мы в Афгане знали, как поступать в таких случаях. Знаете, у меня опыт настоящей войны, здесь он может пригодиться. Разрешите, я помогу вам?.. В Садах вы люди новые, со стороны, а я вырос тут, многих в лицо знаю. Там, где вас могут обмануть, меня не проведешь. Я брата сильно любил, боготворил, можно сказать, он ведь нашу семью из бедности вытащил, меня на ноги поставил, и того, что с ним сотворили, я оставить без ответа не могу. Возьму отпуск на неделю, две, на сколько потребуется. Соберу местных ребят, и мы быстро схватим вашего сумасшедшего НАГа.
Грай, похоже, заинтересовался подобной возможностью, но решил предостеречь от торопливости и горячности:
— Вы не представляете все сложности подобного следствия. Человек незаметен, он словно по воздуху летает, сделав свое черное дело, исчезает, не оставляя ни отпечатков, ни следов… Кстати, когда вы виделись с братом в последний раз?
