— Ну как можно такое утверждать? Ты вдумайся!
Майкл вздохнул:
— Все это вещи, которые я не могу с тобой обсуждать, которых я не хочу касаться, говоря с тобою.
Кей надолго замолчала.
— И все-таки. Почему ты хочешь на мне жениться, если за столько месяцев не собрался позвонить? Что, я так хороша в постели?
Майкл кивнул с серьезным видом:
— Безусловно. Только я это ведь и так имею, зачем бы мне ради этого жениться? Послушай, я не требую ответа немедленно. Будем с тобой продолжать встречаться. С родителями посоветуйся. Отец у тебя, я слышал, очень крутого, по-своему, замеса человек. Посмотри, что он скажет.
— Ты все-таки не ответил, почему, почему хочешь на мне жениться, — сказала Кей.
Майкл выдвинул ящик ночного столика, достал белый носовой платок и поднес его к лицу. Высморкался, вытер нос.
— Вот тебе отличный повод не выходить за меня. Каково это, представляешь, иметь рядом субъекта, который без конца сморкается?
Кей отозвалась нетерпеливо:
— Брось, не отшучивайся. Я задала тебе вопрос.
Майкл опустил руку, держащую платок.
— Ладно, — сказал он. — Один раз я тебе отвечу. Ты — единственная, к кому я привязан, кто мне дорог. Я не звонил, так как не мог, повторяю, предположить, что ты ко мне не потеряешь интерес после той истории. Можно было, конечно, домогаться тебя, запудрить тебе мозги, но не хотелось. Я кое-что открою тебе сейчас — но с тем условием, чтобы никто другой не узнал, даже твой отец. Лет через пять, если все будет нормально, семья Корлеоне перейдет на совершенно легальное положение. Это потребует известных усилий и известного риска — тут-то у тебя и появится шанс остаться состоятельной вдовой. Почему я зову тебя замуж? Потому что ты мне нужна. И потому, что хочу иметь семью и детей — пора. Но я не хочу, чтоб моим детям пришлось испытать на себе мое влияние, как мне пришлось испытать влияние моего отца. Я не говорю, что отец сознательно оказывал на меня давление. Нет. Никогда. Никогда не заводил речи даже о моем участии в семейном бизнесе. Мечтал увидеть меня учителем, врачом — кем-нибудь из этой области. Но события приняли скверный оборот, и мне пришлось ввязаться в борьбу на стороне моей семьи. Потому пришлось, что я люблю своего отца, восхищаюсь им. Я не встречал человека, столь достойного уважения. Он всегда был хорошим мужем и отцом, хорошим другом тем, кому в жизни меньше повезло. Есть и иная сторона его личности, но для меня, как его сына, это несущественно. Как бы то ни было, я не хочу, чтобы то же произошло с моими детьми. Пусть испытывают на себе твое влияние. Пусть растут стопроцентными американцами, настоящими, без обмана. Может, им придет в голову заняться политикой — а не им, так их внукам. — Майкл широко улыбнулся. — Может, кто-то из них станет президентом Соединенных Штатов. А что, черт возьми? Мы, когда в Дартмуте учили историю, покопались в прошлом всех президентов — так у них по отцам и дедам просто виселица плакала! Хорошо, я не гордый, пусть мои дети станут врачами, учителями, музыкантами. К семейному бизнесу я их на пушечный выстрел не подпущу. В любом случае к тому времени, как они подрастут, я оставлю дела. Поселимся с тобой где-нибудь на природе, вступим в местный клуб — простой, здоровый образ жизни для американской четы с достатком. Как тебе такая перспектива?
— Замечательно. Только вот насчет вдовы — что-то слишком бегло.
— Это маловероятно. Упомянул лишь для полной достоверности. — Майкл промокнул нос платком.
— Не верю я, не могу поверить, что ты такого сорта человек, ну нету этого в тебе, воля твоя! — На лице Кей было мучительное недоумение. — Как может такое быть, это же просто недоступно разуменью!
— Смотри, — мягко сказал Майкл. — Я больше ничего не буду объяснять. Тебе, знаешь, нет надобности задумываться о подобных вещах, они, по сути, к тебе не имеют отношения — ни к нашей жизни, если мы поженимся.
Кей покачала головой.
— Да, непонятно только, зачем жениться, зачем намекать, будто ты меня любишь, — ты ведь избегаешь этого слова, хоть только что говорил, что любишь отца. Про меня ты этого не сказал ни разу, и неудивительно, если ты опасаешься рассказать мне о самом главном в твоей жизни. Как можно жениться на женщине, которой не доверяешь? Твой отец доверяет твоей матери. Я знаю.
— Правильно, — сказал Майкл. — Но это не значит, что он ей все рассказывает. И знаешь, у него есть основания ей доверять. Не потому, что он на ней женился, что она его жена. Но она родила ему четырех детей в годы, когда рожать детей было небезопасно. Она выхаживала и оберегала его, когда в него стреляли. Верила в него. Сорок лет он неизменно оставался первой ее заботой, самым главным долгом. Пройди этот путь — тогда я, может быть, и расскажу тебе кое-что, о чем тебе, для твоего же блага, лучше бы никогда не слышать.
— А жить надо будет тоже в парковой зоне?
Майкл кивнул:
— Это ничего, у нас будет отдельный дом, своя жизнь. Мои родители не имеют привычки вмешиваться. Но покуда все не утрясется, я должен жить в парковой зоне.
— Потому что жить вне ее тебе опасно, — сказала Кей.
Первый раз со времени их знакомства она увидела Майкла разгневанным. Холодная отчужденность не проявилась внешне ни в жесте, ни в голосе. Леденящая волна гнева исходила от него, подобно дыханию смерти, и Кей поняла, что если все же решит не выходить за него, то причиной такого решения будет вот этот холод.
— У тебя неверное представление о моем отце и семье Корлеоне, — сказал Майкл. — Муры собачьей нахваталась из кино, из газет. Объясняю последний раз — и учти, последний. Мой отец — деловой человек, который старается обеспечить свою жену и детей. И друзей, которые могут понадобиться ему в трудную минуту. Он живет не по общим правилам — потому что правила того общества, в котором мы живем, обрекли бы его на существование, неприемлемое для такого человека, как он, — для такой сильной, недюжинной натуры. Пойми одно, он считает себя ровней всем этим президентам, премьер-министрам, членам Верховного суда, губернаторам и прочим сановным шишкам. Он отказывается признавать над собою их волю. Отказывается жить по правилам, установленным другими, — правилам, навязывающим ему на каждом шагу поражение. Конечная цель у него — все-таки войти в это общество, но сохраняя за собой известное могущество, ибо того, кто беззащитен, общество не защищает. А до тех пор — руководствоваться собственными моральными правилами, которые он ставит куда выше узаконенных.
Кей, пораженная, смотрела на него широко открытыми глазами.
— Но это же дикость! А если каждый начнет так рассуждать? Общество развалится, мы вернемся к пещерным временам. Майк, ты-то сам в это не веришь?
Майкл усмехнулся.
— Я только изложил тебе, как смотрит на вещи мой отец. Хочу просто, чтобы ты поняла — его можно винить в чем угодно, только не в безрассудстве, по крайней мере применительно к тому обществу, которое он построил. Он не тот одурелый бандит с автоматом, каким ты, похоже, его рисуешь себе. А по-своему ответственный и надежный человек.
— Ну, а ты во что веришь? — спросила Кей спокойно.
Майкл пожал плечами.
— Я верю в семью Корлеоне. Верю в тебя, в семью, которую мы можем создать. Я тоже не полагаюсь на то, что общество нас защитит, и не намерен доверять свою судьбу людям, чье основное достоинство — умение правдами и неправдами заполучить на выборах большинство голосов. Но это — лишь на сегодняшний день. Времена таких, как мой отец, миновали. Действовать его методами больше невозможно, за них приходится слишком дорого расплачиваться. Хотим мы того или нет, семейство Корлеоне вынуждено будет влиться в существующее общество. Однако влиться, как я уже сказал, сохраняя изрядную долю личного могущества — то есть, иначе говоря, деньги и обладание иного рода ценностями. Я хочу сам как можно надежней защитить своих детей до того, как они разделят общую участь.
— Слушай, ты добровольно пошел воевать за эту страну — ты фронтовик, герой, — сказала Кей. — Откуда в тебе эта перемена?
— Я смотрю, этот разговор нас никуда не ведет, — сказал Майкл. — Но предположим, и я, как сыновья твоей Новой Англии, тоже по натуре приверженец коренных традиций. Предпочитаю сам за себя постоять — лично. Правительства, если разобраться, не шибко-то пекутся о своих народах, но сейчас суть не в том. Сейчас могу сказать одно — я обязан помочь отцу, обязан быть на его стороне. А будешь ли ты на моей стороне — это тебе решать. — Он взглянул на нее с улыбкой. — Вероятно, мысль о женитьбе — не лучшее, что пришло мне в голову.
Кей похлопала ладонью по кровати.
— Не знаю, как там насчет женитьбы, но я два года живу без мужчины, и так легко тебе не отделаться. Давай-ка иди сюда.
Когда они, выключив свет, вновь оказались вдвоем в постели, она спросила шепотом:
