«Наличие явного мотива — самый верный способ попасться. Убирая мотив, вы снимаете с себя все подозрения…»
Хейл подошел к переднему букету, установленному в конференц-зале, и поправил его — так поступили бы многие достойные офицеры, гордящиеся своим участием в мероприятии подобного рода. Убедившись, что никто не смотрит в его сторону, Хейл опустил один из металлических дисков (компьютеризированный детонатор), которые извлек из мусорного ящика, во взрывчатку, нажал кнопку и немного поворошил мох, чтобы прикрыть устройство. То же самое он проделал и с другим букетом. Второе устройство будет приведено в действие с помощью радиосигнала из первого.
Оба восхитительных букета теперь представляли собой смертоносные бомбы — в них содержалось достаточно взрывчатки, чтобы стереть с лица земли весь зал со всеми присутствующими.
* * *
Напряжение в лаборатории Райма нарастало.
Все, за исключением Пуласки, отправленного Раймом с поручением, не сводили глаз с криминалиста, который, в свою очередь, уставился на схемы, окружавшие его, подобно батальонам, ожидающим приказаний командующего.
— Остается еще очень много вопросов, — заметил Селлитто. — Ты ведь должен понимать, что произойдет, если мы нажмем эту кнопку.
Райм бросил взгляд на Амелию Сакс.
— А ты что думаешь? — спросил он.
Она поджала губы.
— Не думаю, что у нас есть выбор. Я говорю — да.
— О черт! — воскликнул Селлитто.
— Звони! — решительно произнес Райм, обращаясь к толстяку лейтенанту.
Лон Селлитто набрал мало кому известный номер, соединивший его напрямую с телефоном на рабочем столе мэра Нью-Йорка.
* * *
Стоя в конференц-зале управления строительства, постепенно наполнявшемся военнослужащими и гостями, Чарлз Хейл почувствовал виброзвонок своего телефона. Он извлек его из кармана и взглянул на текстовое сообщение. Его направила Шарлотта Аллертон.
«Только что услышала в новостях: Федеральное авиационное агентство отменило все рейсы в аэропортах. Поезда остановлены. Специальное подразделение направлено в офис НИСИТа, проверяют атомные часы США. Все идет, как запланировано. Да благословит нас Бог».
Великолепно, подумал Чарлз. В полиции поверили в «усложнение» относительно Дельфийского механизма и в его замысел взломать компьютерную систему, управлявшую главными цезиевыми часами страны.
Хейл сделал шаг назад, оглядел комнату, и на его лице появилось удовлетворенное выражение. Затем он вышел из зала и на лифте спустился в главный вестибюль. Он вышел на улицу, обратив внимание на несколько лимузинов, прибывших к управлению с высочайшими мерами безопасности. Хейл прошел в толпу, собравшуюся на противоположной стороне от бетонных кордонов. Некоторые из стоявших там размахивали флагами, некоторые аплодировали.
Хейл бросил взгляд на протестующих. В основном неряшливая молодежь, стареющие хиппи, революционно настроенные университетские преподаватели с супругами. В руках у них были плакаты, и они что-то скандировали, но что, Хейл так и не смог разобрать. Хотя суть их выкриков была очевидна: недовольство внешней политикой Соединенных Штатов.
— Подождите чуть-чуть, — шепотом произнес он. — Может быть, и ваши усилия не пройдут даром.
11.42
Входя в конференц-зал вместе с семнадцатью другими военнослужащими, представлявшими различные армейские подразделения, сержант армии США Люси Рихтер улыбнулась мужу. Подмигнула родственникам — родителям и тетке, — сидевшим напротив.
Ее приветствия могли кому-то показаться излишне торопливыми или даже холодными. Но она пришла сюда не как жена Боба и не как дочь или племянница. Люси пригласили сюда как солдата, заслужившего награду. Она находилась здесь в обществе старших офицеров и ее товарищей по оружию.
После парада на Бродвее военнослужащие собрались на нижнем этаже здания, а члены их семей и друзья поднялись наверх, в конференц-зал. Ожидая официального открытия, Люси болтала с молодым техасцем — санитаром из ВВС. Он приехал в Штаты на лечение (причиной ранения была одна из тех суперсовременных гранат, рикошетировавшая от его нагрудного парашюта и взорвавшаяся на расстоянии нескольких ярдов).
— Так хочется вернуться домой, — сказал он.
— Домой? — переспросила она. — А я думала, мы находимся здесь для продления контракта.
Он заморгал.
— Да я про то и говорю. Про свое подразделение. Оно и есть мой дом.
Люси чувствовала себя крайне неловко, стоя перед своим креслом и посматривая на множество собравшихся здесь репортеров. Они оглядывали награждаемых и, подобно снайперам, намечающим жертвы, выискивали тех, от кого можно было ожидать увлекательной истории. Люси стало не по себе. Но ей все-таки удалось забыть о них, и она перевела взгляд на изображения, развешанные по стенам специально к церемонии. Там было все, что могло внушить патриотические чувства. Люси всегда трогали изображение американского флага, фотография башен-близнецов, военные знамена и символы. Вокруг было множество офицеров, увешанных наградами, с рядами планок на груди, по которым можно было определить, сколько времени и где они служили.
И тем не менее в Люси ни на мгновение не утихала внутренняя борьба. Постоянно мысленно возвращаясь к тем советам, что дала ей Кэтрин Дэнс, она задавалась вопросом: и в чем же для нее состоит истина?
Вернуться в страну горького тумана?
Или остаться здесь?
Да или нет?
Боковые двери распахнулись, и в зал вошли двое мужчин с пристальными подозрительными взглядами — сотрудники секретной службы, — за ними полдюжины людей в штатском и в военной форме со знаками различия высших офицеров, лентами и медалями на груди. Люси сразу узнала нескольких крупных шишек из Вашингтона и Нью-Йорка, хотя гораздо больше ее взволновало присутствие представителей высшего руководства Пентагона, так как они принадлежали к тому миру, который в последнее время стал важнейшей частью ее жизни.
Тем не менее мучительный спор в душе продолжался.
Да или нет…
Истина… в чем же истина?
Как только чиновники расселись по местам, генерал из Нью-Джерси произнес несколько вступительных слов и представил строгого красивого мужчину в темно-синей форме. Генерал Роджер Пулен, председатель объединенного комитета начальников штабов, поднялся со своего места и прошел к микрофону.
Пулен кивнул предыдущему выступающему и всем присутствующим. Густым приятным басом он начал свою речь:
— Генералы, уважаемые представители министерства обороны, государственного департамента, руководители мэрии Нью-Йорка, коллеги по службе и гости… Я рад приветствовать вас здесь сегодня на торжественном заседании, посвященном чествованию восемнадцати отважных солдат, тех, кто с риском для жизни продемонстрировал искреннее стремление совершить все, что от них потребуется, ради сохранения свободы в своей стране и распространения демократии по всей земле.
Взрыв аплодисментов, гости встают.
Когда буря эмоций немного улеглась, генерал Пулен продолжил свою речь.
Поначалу Люси Рихтер пыталась внимательно слушать, но вскоре ее отвлекли совсем другие мысли. Она смотрела на присутствующих здесь штатских: членов семей и друзей награждаемых военнослужащих. На людей, подобных ее отцу и матери, мужу и тетке; на жен, мужей, детей, родителей, дедушек и бабушек, просто знакомых.
Эти люди после окончания церемонии вернутся к себе на работу или домой. К своим обычным занятиям, к той незамысловатой жизни, что исчислялась днями, часами, минутами.
Иногда минуты не имели никакого значения, а иногда служили гранью, разделяющей жизнь и смерть.
«Шестьдесят секунд…»
Воинские привычки не допускали улыбок в подобной ситуации, но Люси тем не менее ощутила, как расслабляется ее лицо, как исчезает напряжение в плечах, словно горький туман, рассеиваемый горячим ветром.
Раздражение, депрессия, отвержение себя — все, что советовала ей Кэтрин Дэнс искать в себе и от чего следовало избавляться, — внезапно исчезли.
На мгновение Люси закрыла глаза, а затем вновь все свое внимание обратила на человека, который после президента Соединенных Штатов являлся ее главным руководителем. Теперь она совершенно ясно осознавала: что бы ни случилось в ее жизни, она приняла единственно правильное решение.
* * *
Чарлз Хейл находился в мужском туалете небольшого кафе, располагавшегося неподалеку от здания департамента строительства. Зайдя в грязную кабинку, он вытащил из-под майки мешок для мусора, снял военную форму и надел джинсы, свитер, перчатки и куртку. Все это он только что приобрел. Форму, пальто и шляпу затолкал в мешок, но пистолет оставил. Из телефона извлек батарейку и сим-карту и тоже бросил в мешок. Затем, дождавшись, пока туалет опустеет, сунул мешок в ящик для мусора и вышел на улицу.
