— Что ж, господин заместитель королевского прокурора, этот приказ не должен быть выполнен. Знайте, Лабар виновен… Более того, именно он виновен больше всех в этой истории!
* * *
К дому кюре и кладбищу прилегал огород размером с носовой платок, всегда составлявший радость старой Эстелль. Она проводила там долгие часы, то выпалывая сорняки, то собирая щавель для супа, следя за ростом каждого листика салата, и, как пугало, растопыривала руки, думая прогнать таким способом разом и лесных мышей, и кротов, и воробьев, и червей, короче, всех нахлебников, какие могли напасть на маленький садик кюре.
И этим вечером сутулый силуэт верной служанки скользит между грядок, наклоняется, распрямляется, похожий на марионетку. Открытая дверь кухни отбрасывает светлый прямоугольник на землю, освещает бочку, полную дождевой воды, старую тряпку, брошенную на стертый порог и часть посыпанной гравием дорожки.
Похоже, Эстелль ищет в привычной и столь любимой обстановке лекарство от острой душевной боли. На втором этаже маленького домика две набожные соседки сидят над телом…
Пока часы на кухне не прозвонили десять, старая служанка ходит взад и вперед по маленькому саду, выходит из тени, медленно пересекает светлый прямоугольник, возвращается в тень, и так до ста раз.
В десять она входит на кухню, закрывает на задвижку дверь в сад, снимает передник, набрасывает на узкие плечи черную шаль, открывает дверь на улицу, закрывает ее за собой, быстро оглядывается и удаляется маленькими шажками.
И каждый из тех, кто сквозь запертые ставни наблюдает за домом кюре, домом, в котором «что-то случилось», с недоумением видит, как выходит верная служанка, и спрашивает себя: «Куда это может направляться старая Эстелль в такое время?»
А старая Эстелль, сложив руки под шалью, немного наклонив голову вперед, семенит по улицам. На ней, приколотая солидной булавкой к пучку, красуется выходная шляпка, украшенная стразом.
Вот она проходит перед порталом церкви, замедляет шаг. С трудом поднимается по пяти каменным ступеням на паперть. Да, большой красный круг — на который недавно все показывали пальцами и которого никто не осмелился коснуться — по-прежнему здесь.
И тут происходит вещь по меньшей мере удивительная. Старая Эстелль, обыкновенно столь сдержанная, плюет на створку двери, она проделывает это старательно, без видимых угрызений совести. Затем хватает край своей красивой черной шали и трет им — это она-то, так бережно всегда обращающаяся со своей одеждой, — большой красный круг, который потихоньку стирается…
Тем временем по другую сторону площади, у края черной улочки, какая-то тень то появляется, то исчезает.
Потом старая Эстелль снова пускается в путь. Хотя она, видимо, торопится, но идет медленно. Когда она выходит на Центральную улицу, торжественный звук растекается с церковной колокольни: половина одиннадцатого.
Верная служанка кюре идет вдоль тротуара. Ничто в ее поведении не свидетельствует о каких бы то ни было опасениях. Она проходит мимо дома галантерейщицы Пети-Аве, где на втором этаже еще горит свет. Кажется, в этот момент старая Эстелль замедляет шаги…
Несколькими домами дальше она вновь начинает торопиться, а достигнув конца Центральной улицы, быстро оглядывается по сторонам и возвращается…
В одиннадцать часов она на дороге в Сийссееле, но вскоре поворачивает в обратном направлении, чтобы в половине двенадцатого в который раз пройти перед домом Пети-Аве.
Вот уже час, как погас в доме последний огонек… Внезапно старая Эстелль оборачивается.
Какая-то тень метнулась к ней.
Она делает резкое движение, но останавливается.
Замершая тень тихо говорит ей несколько слов.
— Хорошо, — отвечает старая Эстелль. — Позови их.
Тень удаляется, тает в ночи, появляется вновь в сопровождении полудюжины других теней.
За это время старая служанка успела сорвать свою красивую шляпку со стразом, она проделывает это так резко, что сдергивает и пучок вместе со шляпкой…
Потом старая Эстелль распрямляется. И как только она перестала сутулиться, ее юбка оказалась едва ниже колен…
— Ну, что, Себ? — шепчет одна из теней.
А между тем старая Эстелль в это же самое время плачет и молится рядом с останками своего доброго хозяина…
— Ну что ж, — глухо отвечает Себ в замешательстве, — мы промахнулись! Произошло нечто такое, чего я не предусмотрел… или же я был прав, считая, что наш дьявол не нападает дважды в сутки?
Однако он надеялся, что тот именно так и поступит. Из-за того, что кюре Рокюс был убит в более раннее время, чем все остальные жертвы, инспектор подумал: «Кризисы учащаются».
С другой стороны, он знал из анонимного письма, какую ненависть испытывал убийца к старой Эстелль. «Следом за кюре — служанка!» — сказал он себе. Разработав свой план, он отправился в дом кюре и два часа убеждал старую Эстелль, что ради отмщения за хозяина ей следует временно расстаться с кое-какой своей одеждой.
Увы! Себ напрасно прогуливался по улицам в образе старой Эстелль, делая вид будто ни на что из происходящего вокруг не обращает внимания, короче, он понапрасну подставлял себя под удар, дьявол — возможно, заподозрив ловушку? — не показался.
«А между тем, — с сожалением размышлял Себ, — застать его на месте преступления с рукой на чьем-то горле было бы красивой победой!»
К счастью, он подготовил себе почетное отступление, принял меры предосторожности, посвятив в дело Кардо и Ашш; ни тот, ни другой ни на секунду не оставили доверенного Сеоом поста и как раз сейчас подтвердили ему, что «птичка не покидала гнезда».
— Короче, — проворчал Эрали, — куда вы нас ведете, инспектор? Довольно тайн!.. Вы утверждаете, что знаете, кто убийца? Задержите его!
— Через пять минут, — ответил Себ, — если все пройдет нормально, он уже будет задержан.
Он вставил маленький металлический предмет в ближайшую дверь и, когда та бесшумно отворилась, обернулся к своим спутникам:
— Разуйтесь… Все…
Они послушались.
Когда с этим было покончено:
— Следуйте за мной… Сначала вы, Кардо… Если понадобится отражать удары… Затем вы, господин Анон… Остальные, как вам нравится…
Раздался щелчок: луч света рассек мрак и высветил нижние ступени лестницы.
— Ступайте тихо. Вот увидите, никто не проснется раньше, чем мы окажемся наверху… А если, случайно, одна из них не спит, страх удержит ее в кровати, как и каждый вечер…
Силуэт «старой Эстелль» углубился в темноту, медленно поднимаясь со ступеньки на ступеньку, словно какая-то нить вела к крыше. Концы шали распахнулись, открыв слева электрический фонарик, справа — браунинг.
Дом поглотил их всех, одного за другим. Разутые ноги бесшумно ступали по каменным ступенькам. Словно череда призраков поднималась наверх…
Наконец они достигли третьего этажа. На лестничную площадку выходили две закрытые двери. Правая вела на чердак. Это Себу было известно. Левая…
Он подошел к ней и прижался ухом, погасив карманный фонарик.
Тщетно пытался он что-нибудь расслышать с другой стороны. До него доносилось лишь короткое прерывистое дыхание стоящих за его спиной мужчин…
Себ опустил руку на дверную ручку и задержался на мгновение. Несмотря на все свое хладнокровие, инспектор чувствовал, как все сильнее и быстрее стучит сердце. Он должен повернуть эту ручку, толкнуть дверь, поймать в глубине комнаты лучом света существо… Он должен будет броситься вперед, не дать ему времени на защиту…
Или же, если дверь не поддастся сразу, с первой попытки, ему придется толкнуть ее всем телом, сначала одному, а если понадобится, всем вместе, и вышибить ее плечом. Он должен…
Себу вдруг вспомнилась кончина Гвидо, открытая книга по колдовству, лежащая рядом с белым котом, голова которого горела, потрескивая, в печи…
Он отступил на шаг и крикнул:
— Элоим, эссаим…
И ногой распахнул дверь.
Он почувствовал, как его втолкнули, внесли в комнату стоявшие позади, инстинктивно ринувшись за ним.
