26. Эдип
— Потрясающе! — согласился г-н Венс, ни разу не прервавший рассказ Малеза. — Вы были бы, мой друг, правдивым летописцем. Но в данном случае, согласитесь, знания фактов недостаточно, чтобы суть событий стала для меня яснее. Я внимательно вас выслушал. Но сам я не жил этим приключением. Так что поподробнее опишите мне главных действующих лиц драмы. Умерший кажется мне не лишенным обаяния мифоманом, клеветником-маньяком, которого либо страстно любят, либо страстно ненавидят. Но остальные? Если я вас правильно понял, с разной степенью вероятности вы подозреваете семерых?
— Да, брата, сестру, двоюродных сестру и брата жертвы, старую служанку и ее сына, наконец, деревенского дурачка…
— Вам удалось точно установить, что в момент его смерти к Жильберу никто из них не приближался?
— И да, и нет. Четверо первых — если опираться на их совпадающие свидетельства — присутствовали на обедне. Пятый, Леопольд Траше, арестованный тем самым утром, находился соответственно далеко от деревни. Мне не удалось пробудить у Жерома, дурачка, столь далеких воспоминаний, но трудно представить, как ему удалось бы проникнуть в дом с преступным намерением, и еще труднее, — разве что его слабоумие притворно, — как мог он замыслить столь хитроумное убийство. Остается старуха служанка, единственная обитательница дома, находившаяся на месте вместе с беспомощным отцом жертвы.
Поддавшись усиливающемуся возбуждению, Малез поднялся и принялся расхаживать по комнате, продолжая говорить:
— Смерть Жильбера не мог вызвать медленно действующий яд, поглощаемый мелкими дозами в течение неопределенного времени; в этом случае она не была бы столь быстрой. Как и вы, несомненно, я прежде всего подумал о цианистых соединениях, но, не говоря о том, что они оставляют в организме следы, способные вызвать подозрения уже при первом осмотре post mortem, практически исключено, что Жильбер мог проглотить яд в том или ином виде в течение предшествовавшего его кончине часа… Затем я подумал о кураре. Наши технические службы только что мне подтвердили, что именно этот яд был нанесен на оружие, разрозненный набор которого я обнаружил на чердаке. Однако вы же знаете, что это последнее вещество оказывает губительное воздействие на организм лишь в случае прямого введения в кровь или ткани, а если я не в силах вообразить, как жертва могла поглотить яд, то еще меньше, признаюсь откровенно, как убийца сумел бы отравить жертву на расстоянии!
— Вы же мне сказали, что на трупе не было никаких внешних следов ранения?
— Никаких, за исключением синяка на лице и нескольких царапин от падения с лестницы.
— Поскольку убийство манекена вытекает, по вашему мнению, из убийства Жильбера, может, вы могли бы с большим успехом допросить ваших подозреваемых о том, где они были в ночь с 20-го на 21-е?
— Так я и сделал. За исключением Жерома, моловшего такой вздор, что он смутил бы и инквизитора, все остальные утверждали, что не покидали своих постелей.
Воробейчик размышлял. Подняв бокал, он посмотрел его на свет, одновременно поглядывая на комиссара:
— Если вам верить, покойного единодушно ненавидели все близкие. Разве не мог один из них попытаться уничтожить его изображение, не трогая тем не менее его модели?
— Нет! — с неожиданным раздражением возразил Малез.
Неужели его столь тщательно восстановленная великолепная история рухнет?
— Вас не было там, вы не держали, как я, руку на пульсе у всех этих разочаровавшихся душой и телом провинциалов, у всех этих погрязших в живом прошлом существ!
Воробейчик позволил себе улыбнуться:
— Я же не возражаю, старик. И какова собой Лаура? Хороша?
— Не знаю, — честно признался комиссар. — Она то кажется холодной, как лед, то горячей, как пламя.
— Черные платья, волосы пучком?
— Совершенно верно.
— Воображаю, что теперь она начала сожалеть о своем кузене. Девушки вроде нее неизбежно обожают то, что сожгли!
— Сама она утверждает противоположное, но, пожалуй, вы правы.
— А ее кузина Ирэн? Тип «будущей регентши»?
— Если угодно.
Воробейчик вздохнул:
— Очень боюсь, старина, что если бы я серьезно этим занялся, то смог бы доказать виновность и тех лиц, которых вы подозреваете, и еще нескольких, которых вы не заподозрили! Я думаю о господах Деване и Эберстейне, честных торговцах, о благородном старце г-не Лекопте, о докторе Фюрнеле, о начальнике станции, о трактирщике, о самой Жанне Шарон… Вы раскрыли секреты семи лиц. Осмелитесь ли вы утверждать, что у остальных нет столь же компрометирующих тайн? Что доктор Фюрнель не стал орудием г-на Лекопта, с запозданием уяснившего себе прискорбное состояние ума своего сына? Что начальник станции не отомстил за давнюю обиду? Что старик Жакоб не избавился от сообщника? Поверьте мне, при нынешнем положении любые предположения оправданы, невиновных на сто процентов просто не существует!.. Послушайте, вы мне рассказывали о чердаке с находящимся там некиим набором. Больше ничего не показалось вам заслуживающим особого внимания?
Никогда еще Воробейчик не выглядел таким равнодушным, никогда вопрос не представлялся таким безобидным. Однако позднее он признался, что, задавая его, уже знал, благодаря предыдущим признаниям комиссара, куда идет.
— Нет, — не задумываясь, ответил Малез. — Или, скорее, да. Кот. Меня удивило, что из-за связанных с этим чучелом воспоминаний к нему не относились лучше.
— Вот как? — глухо пробормотал Воробейчик. — Что за воспоминания?
— Вы же знаете, какими бывают дети. Валтасар, а так звали любимчика, участвовал во всех их развлечениях, то в роли… мустанга, то пумы, то в какой-нибудь другой! Он умер двадцать четыре часа спустя после Жильбера. Моська Ирэн, Маргарита, его не переносила, и ее ненависть не угасла со смертью Валтасара. Если бы останки бедного кота оказались в пределах ее досягаемости, похоже, она разорвала бы их в клочья…
Прислонившийся к книжному шкафу Малез с этой минуты смутно чувствовал, что только теряет время. Не было ли глупостью с его стороны надеяться, что г-н Венс на расстоянии прояснит дело, мрак которого он не смог рассеять, будучи на месте?
— Вы иногда читаете газеты?
— Что? — воскликнул комиссар, грубо оторванный от созерцания трудов Фрейда, Мантегаццы и Ломброзо, выстроившихся перед его глазами. — Конечно! — обиженно произнес он.
— А в последние дни вы их просматривали?
— В последние дни? Нет. А в чем дело?
— Так я и думал… — сказал мсье Венс.
Спокойно встав, он загасил свою гавану в пепельнице:
— …иначе вы бы все уже поняли.
— Понял? — повторил растерявшийся Малез. — Понял что?
— Что следовало отдать кота собаке! — произнес г-н Венс.
В эту минуту Чу-Чи, осторожно приоткрыв дверь, просунул голову.
— Ну? — спросил Воробейчик.
Бой в улыбке оскалил зубы:
— Ба’ышня Но’а очень занята. Ба’ышня Но’а отк’ывает новую звезду.
— Великолепно. Неожиданно, но великолепно. Пойдем-ка посмотрим и мы.
Малез не испытывал особого желания, но Воробейчик, взяв его под руку, потянул за собой. «Он не хочет говорить мне ничего больше», — думал расстроенный комиссар. Но тут понял: как всегда великодушный, мсье Венс хотел, чтобы Малез сам воспользовался всеми плодами своего успешного расследования.
В коридоре их чуть было не опрокинул толстяк в халате, что есть мочи дувший в охотничий рог.
— Наверное, еще один очень порядочный человек? — ядовито осведомился Малез.
— По правде говоря, не осмелюсь этого утверждать, — ответил мсье Венс. — Мне кажется, я узнал нашего соседа снизу, который два часа назад поднялся пожаловаться на шум, который мы производим.
Нора не открыла новой звезды. Она только думала, что открыла новую звезду. Но в одном была уверена: она простудилась. Венсу и Малезу пришлось ее уложить в постель, приготовить ей грог, который она нашла безвкусным, положить ей грелку, которая показалась ей холодной.
