Хотите узнать большой-пребольшой секрет? Честно говоря, я никогда не умел хранить секреты. Во всяком случае, такие огромные, как этот.
Что бы вам такое рассказать? Например, я знаю, что… Я точно знаю, что свиньи умеют летать. А настоящие драконы не едят мясо. Что многие вещи на самом деле представляют собой совсем не то, чем кажутся. И что есть на свете настоящее волшебство. А еще я знаю, что вы можете помочь спасти мир от разрушения, сами того не подозревая.
Смейтесь-смейтесь! Думаете, все это глупые выдумки? Ну, так вот, что я вам скажу: меня не волнует, верите ли вы мне или нет. А для тех, кому все еще интересно, я продолжу. Все началось позапрошлым летом, в тот самый день, когда нас с сестрой Мэри отправили погостить к Стрингерам.
Понимаете, если бы нас к ним не отправили, и рассказывать-то было бы нечего…
Утро было изнуряюще жарким. Одежда — насквозь мокрая от пота. А воздух такой, что невозможно дышать. Чтобы сделать хоть глоток, мне приходилось разрезать этот воздух на маленькие кусочки и потом класть их в рот. Во всяком случае, мне так казалось.
Захудалый автобус скинул нас у подножия горы Лемингтон. А мы с Мэри мечтали быть на ее вершине — ведь когда-то это должно было произойти!
— Я не понимаю, почему они не взяли нас с собой? — сердито спросила Мэри.
С того момента, как мы вышли из дома, она находилась в дурном расположении духа. Клянусь, если бы я не поднял свой чемоданчик и не пошел вперед, я бы как следует отколошматил ее.
— Я больше не желаю слушать это, Мэри, — сказал я и гигантскими шагами пошел на штурм горы. Множество домишек из красного кирпича и неопрятных магазинчиков теснились на горном склоне. Казалось, что кто-то случайно уронил их и забыл там. Окна и двери везде были открыты нараспашку — от жары даже здания мечтали о глотке свежего воздуха.
Папа сообщил, что на сей раз их отпуск — это что-то вроде второго медового месяца — для мамы.
— Видишь ли, Билли, ей это необходимо после ее волнений и больницы… ну, в общем, сам понимаешь… — и он кинул на меня один из своих многозначительных взглядов, который был призван без слов объяснить абсолютно все. Но не объяснял решительно ничего. — Стрингеры вполне приятные люди. И вы ведь не возражаете один раз лишить себя нашего общества, правда? — за очередным многозначительным взглядом последовал такой же жест: папа коснулся пальцем носа.
Разговор о Стрингерах я не поддержал, но кивнул в ответ и тоже коснулся носа, притворившись, что все понял. Как же взрослые любят все усложнять!
Вот почему, пока мама с папой грелись на солнце, наслаждаясь красотами курорта, мы устало тащились по этой дурацкой бетонной горе. Меня бы это не раздражало, если бы солнце спряталось и никогда больше не высовывалось.
— Билли, ну почему мы должны ехать именно к Стрингерам? — спросила Мэри. — К нашим тетям Джойс и Лили?
Я пожал плечами.
Тетя Джойс хотела встретить нас на автобусной остановке. Но мы уже не маленькие. Тем более, что еще успеем получить свое, так что не стоит приближать агонию. Боже, семь дней смертельной скуки! Соблюдать чистоту, аккуратно одеваться, есть то, что полезно… Сто шестьдесят восемь часов, проведенных среди сплошных «нельзя». Тетя Джойс требует соблюдения бесконечного количества правил. И все они начинаются со слова «не»: не клади это сюда, не шуми, не входи в дом с такими грязными ногами. И вообще, лучше не дыши, а если вдруг умрешь, то только не на моем любимом ковре. Говорят, однажды она была замужем. Но этот тип «сделал ноги». Легко могу в это поверить.
Если вы считаете, что тетя Джойс невыносима, то должен сказать, что тетя Лили еще хуже. Потерпите, этот «десерт» я приберег на потом.
— Билли, если ты не подождешь меня, я выскажу все, что о тебе думаю, — негодовала Мэри.
Как же мне надоело это слышать!
Она плелась за мной с картонным домиком для нашей кошки Мог под мышкой и чемоданом, который волокла за собой с таким выражением лица, что можно было подумать, будто тот «болен инфекционной болезнью». Кстати, прихватить с собой кошку — тоже ее идея. Мне бы приостановиться, подождать ее… Но вместо этого я крикнул:
— Давай-давай! Поднажми немного! Мы почти у цели! Папа сказал, что надо пройти мимо Юнион-Холл и свернуть на третьей улице налево. Дом номер двадцать восемь по улице Фруктовой.
На самом деле у вершины горы мне уже было абсолютно не до третьей улицы налево. Мои пальцы онемели, а кожа приобрела отвратительный бордово-зеленый оттенок в местах, где в нее впилась пластиковая ручка чемодана. Боль была адская.
— Билли Тиббет, или ты подождешь меня, или… — Мэри готова была взорваться. — Билли Тиб… Она внезапно умолкла, проглотив остаток фразы.
К тому моменту мы уже повернули на Фруктовую улицу. Прямо перед нами стоял дом с палисадником, сделанный как будто по линейке. Там, в обрамлении торчащих кое-где худосочных цветочков, стояла высокая тощая женщина. Она ждала нас. Мэри забыла издать вопль. Я забыл о боли в онемевших пальцах. Мы забыли обо всем. Мир рухнул в бездну, и осталась только эта высокая тощая женщина. Бр-р-р, Джойс Стрингер… Наша тетя Джойс.
— Уильям, Мэри, какая радость! — Ее голос вскрывал воздух, как проржавевший нож.
Ну, вот и все. Я сделал глубокий вдох — это был мой последний глоток свободы — и выпихнул вперед Мэри.
— Идемте, дети… Вытирайте ноги, снимайте ботинки, надевайте тапочки и несите свои чемоданы наверх. Как следует помойтесь с дороги. И не нужно вот это оставлять здесь.
Кошка Мог была выужена за шкирку из домика и вышвырнута на задний двор, как ненужный хлам.
— Она поживет тут, — сказала тетя Джойс и добавила: — Когда будете готовы, загляните в столовую и поздоровайтесь с тетей Лили.
Да, кошке повезло больше, чем нам!
***
— Здравствуй, тетя Лили, — сказал я.
— Здравствуй, тетя Лили, — эхом повторила Мэри.
Мы стояли не шевелясь. Мы вообще мало двигались, когда гостили у Стрингеров. Весь дом был — как бы это лучше сказать?.. — чистым и неприкасаемым. Ощущение было такое, что где бы вы в нем ни находились, что бы ни делали, вы все равно везде пачкали. В борьбе с этой проблемой не помогало даже химическое средство «Тортон и Торнбулс юниверсал спирит», которое, если верить инструкции, «полностью уничтожает любую грязь при разовом нажатии на баллончик». Воняло им по всему дому, а на ум приходили ассоциации с препарированными крысами из школьного кабинета биологии. Тетя Джойс доверяла этому средству безгранично.
Столовая Стрингеров не была исключением. В ней все было идеально вылизано и накрыт стол.
— Билли, как ты думаешь, она не спит? — спросила Мэри. — Скажи ей еще что-нибудь.
— Ничего не могу придумать, — ответил я.
Тетя Лили сидела в дальнем углу комнаты. Наша тетя Лили. Если она вообще приходилась нам родной тетей. Мне всегда казалось, что родители расходились во мнении по этому поводу. Папа считал, что она является кем-то вроде дочери троюродного маминого дяди. Мама не разделяла его мнения. Мне же казалось, что тете Лили (независимо от степени родства) было по меньшей мере лет сто пятьдесят. По моему мнению, мертвые и то выглядели живее, чем она. Ее лицо было испещрено морщинами и неподвижно. Руки же ее, наоборот, все время пребывали в движении, бесконечно подбирали и вертели что-нибудь, словно пытаясь найти что-то потерянное. От нее исходил такой затхлый запах (за что мы ее и прозвали Пахучая лилия), что его не могло перебить даже универсальное средство «Тортон и Торнбулс юниверсал спирит». Она всегда молчала. Просто сидела в углу, куда никогда не светит солнце, вжавшись в свое кресло, похожее на скалу, и смотрела в никуда своими впалыми глазами. При виде ее у нас по спине начинали бегать мурашки.
— У меня все готово! — голос тети Джойс ворвался в комнату сам по себе, пока тело его хозяйки еще только выходило из кухни, согнувшись под тяжестью сковородки с чем-то очень тяжелым. — А теперь мы все попробуем мое фирменное блюдо: соевые бобы. И никаких возражений быть не может!
Ко всему в жизни можно привыкнуть. Даже к тете Лили, если не обращать на нее внимания. Мы спокойно пообедали. Пополдничали. И поужинали. Тетя Джойс даже разрешила нам перед сном полчаса посмотреть телевизор.
Но потом я никак не мог заснуть. Было уже три часа утра. Самое время для сна. Откуда я узнал время? Каждый час, полчаса и четверть часа из часов, висящих в гостиной, выскакивала кукушка и куковала. Ее слабоголосое, невыразительное «ку-ку» поднималось по лестнице, проникало через стены в мою спальню и, словно капля воды, просачивалось и звонко падало мне в ухо. Но самое главное заключалось в том, что из-за старых половиц дом постоянно скрипел. Казалось, кто-то все время крадется по коридору и подслушивает под дверью. Я твердо решил, что на следующий день кукушка умрет мучительной смертью.
