Василий Попов - Повести об отважных

Иллюстрации Н. Скаловой

Дорога шла по берегу моря, там, где кончались застывшие волны песчаных дюн и начинались поля. Ярко светило апрельское солнце. Но вокруг не ощущалось весеннего покоя и цветения. На обочинах дороги громоздились уже тронутые рыжей ржавчиной разбитые танки и самоходные орудия с черными фашистскими крестами, полуобгоревшие, опрокинувшиеся грузовики. Чуть подальше виднелись развалины небольшого поместья-фольварка — дом с развороченной снарядом черепичной крышей, остатки сгоревших хозяйственных построек, старые сосны с обломанными, пожелтевшими вершинами. Даже в море из серо-свинцовой глади воды торчали мачты и трубы потопленного суденышка.

Юркий “виллис” быстро мчался по дороге. Впереди, рядом с солдатом-шофером, сидел уже немолодой подполковник с обветренным лицом и усталыми глазами. А на заднем сиденье машины, между запасными канистрами с горючим, удобно расположились огромный рыжеусый старшина и парнишка лет двенадцати, одетый в отлично подогнанную солдатскую форму. И у старшины, и у парнишки на груди висели автоматы.

Старшина хмуро смотрел на пустующие поля. Зато парнишка явно наслаждался быстрой ездой, ясным солнечным днем, жадно рассматривал разбитые танки и самоходки, ерзал на сиденье, то и дело поправляя пилотку. Серые глаза его поблескивали мальчишеским задором.

— Товарищ подполковник! — не выдержал молчания парнишка. — Посмотрите! Вот дали наши фашистам, так дали! Ведь ни одного нашего танка, ни одного нашего орудия — одни фашисты битые вокруг…

— Да, Коля, — ответил подполковник и вздохнул. — Сейчас здесь действительно только фашистские танки и самоходки. Наши уже увезли в ремонтные мастерские. Но бой был жестокий…

Лицо парнишки стало серьезным.

— А я думал, здесь только фашистские…

— Такого на войне не бывает, мий хлопчик, — с украинским акцентом заговорил старшина. — Такая уж это злая штука — война…

На несколько минут в машине наступило молчание. Потом парнишка снова нетерпеливо заерзал, несмело посмотрел на подполковника и сказал:

— Товарищ подполковник… Юрий Юрьевич… Можно еще спросить?

— Спрашивай, Коля, спрашивай, дружок! — ласково ответил подполковник.

— Вот интересно, почему эта земля называется Померанией? Заикин, военфельдшер из госпиталя, говорил — здесь померанцы, дикие апельсины растут. А сколько мы едем — только сосны, ели и никаких померанцев…

— Болтун этот Заикин! — пробасил старшина. — Апельсины растут! Здесь и яблони низенькие да чахлые. А он — апельсины!

— Да, Коля-Николай, — подтвердил Юрий Юрьевич. — Подшутил над тобой военфельдшер или сам не знает, а выдумывает. Земля эта зовется Померанией — по имени славянского племени поморян, которое ее раньше населяло…

— А куда же потом, девались поморяне?

— Они истреблены немцами, пруссами. Здешние земли были захвачены Тевтонским рыцарским орденом. Эти рыцари-тевтоны были настоящими изуверами, закованными в железные латы. Кто пытался сопротивляться — того убивали, кто покорялся — порабощали.

— Ну, точь-в-точь, як фашист! — вмешался в разговор старшина. — Одна звериная повадка.

“Виллис” догнал и стал обгонять большую колонну крытых грузовиков. Из-под приподнятых брезентовых крыш выглядывали раненые солдаты.

— Госпиталь! Наш госпиталь! — закричал Коля. — И Наташка, наверное, здесь!

— Здесь, здесь дивчина! Никуда не денется теперь твоя подружка. — Старшина ласково похлопал Колю по плечу.

“Виллис” обогнал грузовики и несколько санитарных машин. Во главе колонны госпиталя шла приземистая, черная легковая машина.

— Трофейная. “Опель-адмирал”, — оживился шофер “виллиса”. — Машина что надо!

— Да и человек в ней что надо! — отозвался подполковник. — Военврач Надежда Михайловна — и врач и человек отличнейший. И смелости ей не занимать. Ну-ка, посигналь!

Подполковник протянул руку и сам нажал на кнопку сигнала. Из черной машины выглянули русоволосая, румяная, еще молодая женщина и кудрявая, смуглая девчушка с темными большими глазами.

— Здравствуйте, Надежда Михайловна! — крикнул подполковник и замахал рукой. — Уделите минутку своему бывшему пациенту.

Строгие, плотно сжатые губы женщины тронула приветливая улыбка.

— С удовольствием, — ответила она.

“Опель” свернул на обочину и остановился.

Подполковник подхватил лежавшую рядом увесистую полевую сумку, выпрыгнул из “виллиса” и подошел к черной машине.

— Здравия желаю, Надежда Михайловна! — Он козырнул и прищелкнул каблуками. — Очень рад вас видеть.

— И я тоже, — женщина вышла из машины и, протянула руку. — Как ваша нога? Не беспокоит?

— Отлично, Надежда Михайловна! Вы — волшебница от медицины. Я думал, что все, оттяпают эскулапы мне ногу. Если бы не вы, худо бы мне пришлось.

— Ой, какого вы плохого мнения о медиках, Юрий Юрьевич! — рассмеялась женщина.

Подполковник покопался в полевой сумке и достал небольшой, сверток.

— Прошу принять, Надежда Михайловна!

— Что это?

— Небольшой подарок вам. Удалось перехватить в штабном военторге флакончик “Красной Москвы”. А я знаю, что вы любите эти духи.

— Спасибо, Юрий Юрьевич. Не могу отказаться. Эти духи действительно мои любимые, — просто призналась женщина.

Подполковник снова пошарил в сумке и оглянулся по сторонам.

— Эй, Николай! — крикнул он парнишке, по-прежнему сидящему в “виллисе”. — Что ж ты, знакомых не узнаешь? Иди сюда!

Коля насупился, но послушно вылез из машины и, придерживая автомат, подошел к подполковнику и военврачу.

— Здравствуйте, Надежда Михайловна! — баском проговорил он. И вдруг совсем по-детски ткнулся головой в плечо женщины.

Военврач обняла Колю и притянула к себе.

— Я по тебе соскучилась, Николаша! А Наташка то и дело о тебе спрашивает… — Женщина обернулась к машине. — Наташа! Где ты там прячешься? Иди сюда!

Черноволосая кудрявая девочка в военной форме, та самая, которая недавно выглядывала из машины, подошла, опустив голову и явно смущаясь.

— Здравия желаю, товарищ подполковник! — чуть слышно прошептала она.

— Ой, как официально, — рассмеялся подполковник и разлохматил волосы девочки. — Вот, держи!

Он подал ей плитку шоколада в яркой обертке и обернулся к Коле:

— Ну, поговори со своей подружкой!

Ребята несмело подошли друг к другу и разом покосились на взрослых. Но видя, что на них никто не обращает внимания, взялись за руки и отошли в сторону.

— А вы знаете, Надежда Михайловна, — весело заговорил подполковник, — мы теперь близкими соседями будем.

— Как это?

— А так! Мне по рации лейтенант Серков доложил, что госпиталь и наш разведотдел в одном здании размещают. В каком-то старом замке. Не возражаете?

— Наоборот, я очень рада. На чужой, вражеской земле приятно иметь рядом своих… Далеко еще до Эйзенбурга?

— Да нет, теперь уже недалеко.

Подполковник указал рукой в сторону, где у самого горизонта в серебристую даль моря врезался скалистый мыс.

— Если верить карте, то за этим мысом — Эйзенбург… Ну что ж, поехали?

— Подождите! — попросила Надежда Михайловна. — Пусть ребята немного поговорят. Ведь они недели три не виделись…

— Да, нелегкая судьба у этих ребятишек… — вздохнул подполковник. — Одно хорошо: все беды для них уже в прошлом.

Это случилось в феврале. В самое ненастье, когда фронтовые дороги казались непроходимыми из-за гнилых балтийских туманов, войска маршала Рокоссовского перешли в наступление, прорвали позиции гитлеровцев и стремительно двинулись на север, в глубь Померании.

Разведчики гвардейского стрелкового полка под командой лейтенанта Серкова в густом тумане набрели на покинутый людьми хутор — фольварк. Слегка поскрипывала широко раскрытая дверь просторного пустого коровника. Уже затекли водой колеи от автомобильных колес.

Старшина Ничипуренко осторожно подошел к аккуратному кирпичному дому. Окна его были прикрыты плотными портьерами. Но старшине показалось, что из глубины дома доносится жалобный плач. Ничипуренко остановился и прислушался.

В это время из-за угла дома выбежал взволнованный сержант Кавторадзе.

— Старшина! Петр Захарович! — горячо зашептал Кавторадзе. — Понимаешь, генацвале, в доме дети плачут… Там фортка открыта, все слышно, понимаешь!

Маленький, гибкий сержант рядом с огромным, широкоплечим старшиной выглядел мальчишкой.