1
— Нести буду я, — сказал Коля и торопливо схватил две самые тяжёлые корзины, чтобы их не успела схватить мама.
Покраснев от натуги, он двинулся по шпалам туда, где прежде стояло здание вокзала.
Коля был уже выше мамы, и она, смеясь, звала его Колоколей. И часто с тревогой взглядывала на него: плечи узкие, шея тоненькая. Лучше рос бы не так быстро, да стал бы покрепче.
Она старалась от него не отстать в толпе, хлынувшей вместе с ними с поезда, и почти бежала, таща мешочки и чемоданчики, связанные между собой полотенцами. А он поспешно шагал, чтобы пройти как можно дальше, не передохнув. Корзины валили его с ног, но он боялся, что мама заметит, как ему тяжело, и тащил. Пот затекал ему в глаза, и он почти ничего не видел. Наконец, он совсем выбился из сил, поставил корзины, выпрямился и вытер лоб.
Теперь развалины вокзала, похожие на старую крепость с зубчатыми стенами, арками, башнями, были совсем близко. Прошло почти четыре года с того дня, когда мама и Коля уезжали отсюда. Тогда вокзал был цел и казался Коле огромным. Их провожал папа, посадил их в вагон, перетаскивал корзины, которых было куда больше. Весь тот день из-за реки доносился гул орудий, как гул моря. Самолёты, блестя на солнце, выли в синем небе, дробно щёлкали зенитки, асфальт внезапно вздрагивал под ногами от дальних взрывов авиационных бомб. Но вокзал был цел тогда и успокаивал своим привычным видом, своими часами, газетными киосками, багажными тележками.
Теперь от вокзала ничего не осталось, кроме двух зубчатых стен с широкими проломами, и самым удивительным казалось то, что стены эти попрежнему были вокзалом.
Коля проволок корзины почти через весь вокзал, но возле пролома, за которым уже видна была привокзальная площадь, снова опустил их на пол. У него звенело в ушах, сердце громко стучало, и он чувствовал, что не может протащить корзины больше ни шагу. А ведь их нужно пронести через весь город, до самого дома. Ему было неловко перед мамой. Он чувствовал, что она стоит рядом и ждёт. Он боялся взглянуть на неё.
Но, робко поглядев на неё, наконец, краешком глаза, он заметил, что лицо её совершенно спокойно. Без всякого нетерпения она смотрела куда-то в сторону и даже что-то говорила ему. Но у него шумело в ушах, и он не сразу расслышал её слова.
— Какая красивая! — повторила она.
Он взглянул туда, куда смотрела мама, и у тёмной стены увидел босую девочку лет десяти. У неё было как раз такое лицо, какое рисуют на картинках, когда хотят изобразить красавицу: большие тёмные глаза под чёрными бровями, маленький прямой нос и очень белая кожа с серыми пятнами грязи на лбу и на подбородке. Она была очень грязна и худа, одета в лохмотья, потерявшие от грязи цвет, и босые ноги её были черны, как у негритёнка. Колина мама, любившая всё мыть, стирать и чистить, сказала:
— Вот бы её вымыть!
Рядом с девочкой стоял высокий человек…
Но Коля уже смотрел не на девочку. Рядом с девочкой, держа её за руку большой рукой, стоял высокий, сгорбленный человек, протянув вперёд старую зимнюю шапку. Он просил милостыню, беззвучно шевеля губами и слегка кланяясь.
Лицо нищего было обезображено длинным широким шрамом, который проходил от левого виска до правого угла рта. Нос, пересечённый шрамом, глубоко провалился и был похож на седло. Верхняя губа была справа рассечена, обнажая крупные белые зубы, и поэтому казалось, что правая сторона этого страшного лица смеётся.
Он был лыс. Глаза у него были голубые, водянистые, немигающие и совершенно неподвижные. Коля понимал, что это глаза слепца, что нищий ничего не видит, но, встретившись глазами с этим невидящим взором, невольно отвернулся.
Мама, нахмурившись, тоже пристально смотрела в обезображенное лицо. Она порылась в сумочке и вытащила рубль. Отец Коли погиб на войне, и она подавала милостыню всем калекам. Шагнув вперёд, она бросила рубль в шапку нищего.
Не вынув рубля, он напялил шапку на лысую голову и освободившейся рукой нащупал железную палку, прислонённую к стене. Держа одной рукой девочку, другой палку, он медленно побрёл прочь через разрушенный вокзал. Девочка вела его сквозь толпу. Палка звенела о плиты пола.
