Солнышкин заглянул в клетку. Птицы грустно и устало посмотрели на него, и только вожак, просунув сквозь прутья голову, постучал клювом в ладонь.
— Доллары, — усмехнулся торговец и погладил увесистое брюшко.
Солнышкин вытащил все свои деньги и так ударил рукой по клетке, что вся толпа вздрогнула. На плечах у продавцов замолчали попугаи, мартышки вытянули шеи.
— Мало, — сказал торговец и спрятал деньги в карман.
— Вот! — Клетка подпрыгнула. Это ударил своим кошельком Перчиков.
Торговец опустил в карман и его деньги, потёр бороду:
— Мало!
Ещё четыре руки протянулись к торговцу. Но когда и эти деньги зазвенели в кармане, он сел на клетку, хитро сощурил маленькие глазки и сказал:
— Ещё столько — и все в порядке!
— Вот как! — крикнул Пионерчиков и нащупал рукой лежащий сзади на прилавке кокосовый орех.
Продавец орехов схватил Пионерчикова за руку.
— Деньги, деньги! — закричали испугавшиеся торговцы, потому что Перчиков взялся за банан, Робинзон подхватил ананас, а Борщик выдвинул поудобней увесистый пакет с чудесными ветчинными бутербродами.
Команда «Даёшь!» вооружалась.
В этот самый момент Челкашкин остановил друзей, подтянул рукавчики и посмотрел на торговца. Тот поправил тюрбан и хотел улыбнуться, но вдруг завертелся на месте, испуганно захлопал глазами и ухватился за клетку.
Челкашкин опять с настойчивой улыбкой посмотрел на него. Торговец вежливо поклонился и попробовал отвести глаза в сторону, будто улыбка доктора чем-то ему угрожала. Однако, не выдержав, он весело взглянул на Челкашкина, подпрыгнул, рывком распахнул клетку с аистами и под пронзительным взглядом доктора помчался по торговому ряду, открывая на бегу клетки. Павлины, попугаи, аисты рванулись ввысь. Обезьяны прыгали на пальмы. Но мало того: подлетев к продавцу перца, торговец сунул нос к нему в мешок, яростно чихнул и, выхватив мешок из рук, швырнул его в воздух.
В ту же секунду над толпой вспыхнуло алое облако и стало расплываться над Жюлькипуром. По улицам понеслось:
— Апчхи!
— Ап-чхи!
— А-а-пчхи!
— А-а-а-пчхи!
Чихали звери и птицы. Чихало всё на земле и в воздухе. Толпа бросилась врассыпную. По улицам покатились орехи и ананасы.
— Бежим! — крикнул Челкашкин.
— Бежим! — крикнул Солнышкин.
— Бежим! — крикнул Борщик.
Отдав Солнышкину бутерброды, он помог подняться одному аисту, у которого слегка было помято крыло, и припустил в порт.
Робинзон тоже поспешил в сторону парохода. А над Жюлькипуром всё расплывалось красное облако. Оно оседало в лавках и магазинах, разлеталось по коридорам учреждений. И жюлькипурцы хватались за носовые платки.
Что произошло, никто не взялся бы объяснить. Только Пионерчиков, торопясь за Перчиковым и Челкашкиным, вдруг заглянул к доктору в глаза и увидел нечто такое, отчего ему страшно захотелось взвизгнуть и сказать: «Гав!» Но он лишь вздрогнул и, задохнувшись до слез, выпалил: «Апчхи!»
…А через несколько дней по далёкой сибирской тайге, покрякивая от морозца, шли охотники. На бровях у них выросли белые сугробчики, на усах зазвенели сосульки.
— Жмёт, — сказал один.
— Поджимает, — подтвердил второй. И внезапно оба остановились. Высоко над собой они увидели птиц.
— Есть! — сказал первый и стал целиться. Но птицы так крикнули, что он едва не выронил ружьишко. Навстречу зиме, курлыкая, летели аисты…
— Видел? — спросил первый охотник.
У второго от удивления с усов потекли ручейки.
А на следующее утро, когда по засыпанному снежком посёлку ребята пошли в школу, школьный дворник вышел открывать ворота и от неожиданности сел в сугроб. На крыше школы, поближе к тёплому дымку, сидели три аиста. Как только дворник открыл дверь, птицы, зябко поводя крыльями, слетели вниз и под весёлые крики ребят вошли в школу.
Объяснить этот удивительный факт тоже никто не смог. Но то, что птицы наконец нашли тёплый угол и чувствовали себя очень хорошо, могут подтвердить все ребята из сибирского села.
КАК ПОЖИВАЕТЕ, ВАШЕ ВЫСОЧЕСТВО?
Перчиков был поражён происшедшим и задумчиво потирал лоб. Пионерчиков, как уже было сказано выше, кое-что предполагал, но всё ещё боялся высказать свою точку зрения. А Челкашкин шёл, распахнув китель, весело посмеиваясь и что-то обдумывая. Не было только Солнышкина.
Разыскивая его, друзья выбежали на широкую площадь, посреди которой возвышался мраморный дворец, а по бокам торчали небоскрёбы банков. Рядом, за набережной, начинался океан; он так сверкал, что казалось, катил не волны, а золото прямо в жюлькипурские кладовые.
В то же самое время на площадь вступила удивительная процессия. Впереди неё два обнажённых по пояс гиганта торжественно несли двух дохлых кошек. Следом, увешанный звенящими колокольцами, мягко ставил ноги громадный слон, на котором под просторным балдахином восседал смуглый мальчишка. Его чалма так искрилась от алмазов, что несколько идущих рядом телохранителей то и дело вздрагивали от зайчиков в глазах.
За слоном, поднимая облака пыли, ползла на коленях свита, а слева от него на курносом «джипике» чинно ехали два советника в погонах офицеров одной иностранной державы и в пробковых шлемах. В Жюлькипур спустился наследный принц одного из горных княжеств.
— Вот это да! — сказал Перчиков и хотел подтолкнуть Пионерчикова.
Пионерчиков на минуту оторопел, открыл рот и вдруг, замахав фуражкой, бросился к сидевшему на слоне мальчишке:
— Как живёте, ваше высочество?
— Прочь с дороги! — закричали телохранители.
Слон остановился. К Пионерчикову подбежала стража, а сидящий наверху мальчишка указал на штурмана жезлом:
— Чего хочет этот моряк?
— Как же, ваше высочество, вы что, забыли? — удивился Пионерчиков. — Мы же в одном лагере отдыхали! В Артеке. Помните, помидоры в колхозе собирали, а вам ещё арбуз на трудодни выдали…
Задрав носик, принц с насмешкой и презрением посмотрел на штурмана и взмахнул жезлом:
— С дороги!
Пионерчиков был оскорблён.
— А ещё пьесу написали о нём! — не унимался штурман.
Упоминание о пьесе, кажется, подействовало на принца. Во-первых, потому, что пьесу написали не о нём, достойном наследнике Солнца и Луны, а во-вторых, потому, что её написали о его злейшем враге.
В стороне фыркнула машина. С сиденья приподнялся сухопарый офицер и сказал:
— Ты оскорбил достойного из достойных, их высочество могли бы одним движением растоптать тебя, ничтожного, и бросить на съедение тиграм. (При этих словах слон многозначительно поднял и опустил ногу.) Но их высочество великодушны: они ограничиваются десятью ударами по пяткам за неразумные слова и приказывают купить тебе этих двух его любимых кошек.
Слуги подняли дохлых кошек за хвосты, а свита налетела на Пионерчикова.
Только теперь юный штурман, кажется, понял, что не каждый принц его знакомый, тем более хороший. Он сжал кулаки и повернулся к друзьям: слышал ли кто из них что-нибудь подобное?! Десять палок! Любимые кошки!
— Держитесь, Пионерчиков! — крикнул Перчиков и ринулся к штурману.
Но тут толпа шарахнулась, и на глазах у всех стали происходить вещи просто ошеломляющие. Стоявший смирно слон вдруг выхватил из машины советника в золочёном мундире и, перевернув в воздухе, затолкал его глубоко под сиденье. Потом он проделал то же самое со вторым советником и под возгласы разбегающейся свиты, обхватив хоботом принца, посадил его на советника. Подцепив кончиком хобота двух любимых кошек наследного принца, слон швырнул их ему на голову. Потом он сделал шаг вперёд и под общий ропот опустился на колени перед Челкашкиным. Пионерчиков смущённо приоткрыл рот. Он подскочил к доктору и шёпотом спросил:
— Что вы делаете?
— А ничего, — благодушно улыбнулся Челкашкин. — На этот раз я совершенно ни при чём! Сам удивляюсь! — И он, разведя руками, весело кивнул на болтающиеся в воздухе ноги советников.
Но тут случилось кое-что, заставившее Челкашкина удивиться ещё больше: слон приподнял хоботом самого доктора, а за ним Перчикова и усадил их, одного за другим, к себе на спину.
Пионерчиков было задумался, но слон хоботом подхватил его за штаны, сунул в корзину и рысцой побежал по улице. С его спины были видны проносящиеся мимо дома, широкая листва пальм и нежно дымящийся океан.
Слон трусил рысцой среди разбегающейся толпы, а Перчиков смотрел, не мелькнёт ли где-нибудь рыжая голова Солнышкина.
САМОЕ СТРАННОЕ ТОРГОВОЕ ЗАВЕДЕНИЕ
Любой моряк, побывавший в Жюлькипуре, конечно, видел за громадами сверкающих банков целый океан бедных лачуг.
Кажется, их загнал сюда жестокий шторм. Они теснятся здесь год за годом, их бока тихо тонут в земле. Нет здесь на прилавках ни гордых ананасов, ни ярких апельсинов, и только у ног какого-нибудь продавца зеленеют на циновке перья лука или петрушки.
