— Я тоже…
— Твой дядя был на войне?
— А как же! — оживился Тошка. — В отряде альпинистов. Он сражался на Кавказе против немецких егерей.
— Кто такие егеря?
— Это горные стрелки. Они забрались на Эльбрус и укрепили на самой его вершине фашистский флаг. Чтобы он был над всем Кавказом. И тогда дядин отряд пошел на штурм. Это было зимой. А зимой очень трудно подняться на Эльбрус. Но альпинисты помогали друг другу. Одна группа прикрывала и поддерживала другую. Иначе б не дойти до вершины тому, кто сбросил флаг.
— А как звали этого альпиниста?
— Не знаю. Он погиб потом.
— В бою?
— Да… Когда приезжает дядя, мама берет у соседей гитару. И он поет песни. Разные — смешные и грустные. И про того альпиниста, что сбросил флаг:
В прозрачной ледяной могиле
Друзья оставили его…
Тошка хотел рассказать еще об одной дядиной песне про красавицу Кло, стреляющую в подброшенный пиастр, но не решился.
— А как зовут твоего дядю?
— Гога. Дядя Гога…
— Он, наверное, добрый.
— Откуда ты знаешь?
— Дядя Гога — так не станут называть злого человека…
Они поднялись к пакгаузам по разрушенной лестнице с обвалившимися ступенями. Из темных провалов ворот тянуло сыростью. Кло отвернулась, подставила лицо ветру, глубоко вдохнула воздух.
— Неужели ты не чувствуешь, чем пахнет ветер? Чаем, тростниковым сахаром, ромом? Пакгаузы Караяниди когдато были забиты этим товаром.
Тошка изо всех сил потянул носом, но на этот раз ничего, кроме запаха старых сетей, различить не смог. Кло посмотрела на него с сожалением.
«А ты вот попробуй увидеть моего капитана Штормштиля», — чуть было не сказал Тошка, но вовремя прикусил я зы к.
Ветер скрипел ветхим, погнутым флюгером. Кто знает, сколько лет прокрутился над рыжей крышей центрального пакгауза жестяной человечек с вытянутой вперед рукой. Он знал в лицо купца Караяниди, и старого капитана Борисова, и контрабандиста по имени Дурмишхан. А теперь вот смотрел круглой дырочкой глаза на Тошку, и тому казалось, что флюгеру уже невмоготу крутиться, что его протянутая в сторону моря жестяная рука дрожит от усталости. В Старой гавани никому нет дела до того, куда дует ветер, куда показывает флюгер. Мальчишки стреляют в него из рогаток, дожди смыли остатки ярких красок, в которые он был давным-давно одет. Но флюгер все равно крутится и ловит рукой непокорные морские ветры, пахнущие чаем, тростниковым сахаром и крепким ямайским ромом.
Глава 9. Бутылка из-под ямайского рома
В самом конце XIX века с острова Шпицберген поднялся к облакам воздушный шар. Порывистый ветер подхватил его и понес. Набирая высоту, шар удалялся к северу. Небольшая группа людей молча смотрела ему вслед.
— О господи! Будь милостив к смельчаку, — пробормотал высокий бородатый старик и перекрестился.
Шар несло над океаном. Редкие льдины казались сверху белыми рваными пятнами. Шведский полярник Андре, единственный пассажир воздушного шара, непрерывно вел наблюдения и делал записи. Время от времени он вкладывал в пустые бутылки короткие отчеты, заливал горлышки варом и бросал их за борт гондолы.
Впереди был Северный полюс и неизвестность. Шар несло с большой скоростью в сплошных холодных облаках. Леденели стропы. Где-то внизу, под гондолой, ворочал тяжелыми волнами страшный Северный океан. Бутылки с легким всплеском падали в воду, и их подхватывало течение.
Андре погиб. Но сорок лет подряд приходили к людям бутылки с его записками. Их выбрасывало на Скандинавское побережье, на щебенистые пляжи каменных островов, их подбирали в море рыбаки. Почти на полвека пережили эти записки своего автора, и кто знает, может, и сейчас еще плывет где-то бутылка с пожелтевшими от времени листками из блокнота Андре…
Тошка почесал согнутым пальцем висок. Еще раз посмотрел на свет зеленую бутылку из-под ямайского рома. Низ ее оплетен желтой соломой, а горлышко забито тугой пробкой и залито сургучом. Сквозь толстое зеленоватое стекло просвечивает свернутая трубочкой записка. Штопора у Тошки не было. Просто отбить горлышко он не решался — уж больно необычно выглядела бутылка: пузатая, длинногорлая, с тисненными на стекле буквами. Жалко разбивать такую. И к тому же мало ли что за записка там, внутри. Может, ей сто лет и бутылка представляет собой музейную редкость. Может, это одна из бутылок знаменитого английского путешественника Джона Франклина. Ведь как раз сто лет назад, во время своей последней экспедиции на «Эребусе» и «Терроре», он выбросил в море двести с лишним бутылок, прося о помощи. И за сто лет нашли только три бутылки. А вдруг это четвертая! И ее подобрал именно он, Антон Топольков.
Тошка еще раз посмотрел на свет свою находку. Это надо же такое!
Он уже вспомнил все, что когда-либо читал о бутылочной почте. Ведь без нее не обходилось ни одно порядочное морское путешествие. Каррамба! Где же взять штопор? Ну, где взять штопор, тысяча чертей?!
…Этот совершенно необычный день начался с того, что Тошка спозаранку пришел в Старую гавань. В ней было тихо и безлюдно. Только Ерго возился возле своей лодки.
— Здравствуй! — крикнул он Тошке. — Давно тебя не было. Ты что, болел?
— Нет, — ответил Тошка. — Я не болел.
— Давай толкнем лодку, — попросил Ерго. — Надо веники проверить, рачки нужны.
Тошка знал, что креветок ловят, опуская с вечера на дно моря большие веники из папоротника или бамбуковых веток. Рано утром их осторожно достают и вытряхивают забравшихся туда рачков.
— Поплывешь со мной? — Ерго бросил в лодку пустую корзину.
— С удовольствием!
— Тогда садись на руль.
Ерго греб стоя, упираясь коленом в банку, не вынимая весел из воды. Они словно сверлили ее широкими лопастями, и лодка шла вперед бесшумно и ровно.
Впереди показались поплавки из кусков пробки. Ерго, осторожно перебирая мокрую веревку, достал первый веник.
— Ты тряси, — сказал он. — А я пока другой подниму.
Креветки дождем сыпались в корзину, толкались прозрачными хвостами. Тошка запустил ладонь в скользкую шевелящуюся массу, уколол пальцы об острые, как иголки, шипы.
— Работай, играться потом будем! — крикнул ему боцман.
Достали второй веник, за ним третий, четвертый. Корзина была почти полной. Креветки копошились в ней, выпрыгивали на мокрые стлани. Тошка поднял одну и, разломив, высосал студенистую мякоть, холодную и солоноватую на вкус.
И тут он заметил бутылку, которая плыла у самого борта лодки, важно покачивая узким горлышком. У Тошки перехватило дыхание. Он попытался поймать ее, но она выскользнула из пальцев. Тогда Тошка с размаху накрыл бутылку подсачником.
— Что, рыба глушеная? — спросил Ерго.
— Нет. Бу-бутылка!
— Зачем тебе бутылка?
— Она запечатанная! В ней, наверное, записка! Понимаете, записка!
— Ну и что?..
Ерго отнесся к находке довольно равнодушно. Он ничего не слыхал о Джоне Франклине. И вообще его больше интересовали креветки. Надо было обтрясти еще три веника.
— Дома почитаешь, — сказал боцман. — Сейчас давай держи лодку, чтобы ее не крутило ветром..
И вот теперь Тошка сидит во дворе своего дома в беседке и думает о том, где бы ему раздобыть штопор.
«Надо было взять у Ерго бебут[9] и расковырять пробку. Он у него длинный и острый. А теперь думай вот…»
Решение пришло неожиданно. Ну, конечно, как это он сразу не догадался! Тошка завернул бутылку в газету и выбежал на улицу. Вскочив в проходящий мимо автобус, он доехал до Турецкого базара. В знакомой закусочной было совсем немного народу. Шипели на плите пенерли, пахло хлебом и кислым вином.
— Дайте мне, пожалуйста, штопор, — сказал Тошка усатому официанту.
— Э, дарагой! Приносить свой вино запрещаем. — Официант грозно шевельнул усами. — Хочешь пить — пожалуйста: «изабелла» есть, другой вино тоже есть.
— Я не пить! Она пустая. Мне только пробку вынуть.
Официант покрутил бутылку в руках. Посмотрел ее на свет, встряхнул.
— Что там такой?
— Задачки по алгебре, — соврал Тошка. — Контрольная работа у меня.
— Переэкзаменовку имеешь? — сочувственно спросил официант.
— Да, да, переэкзаменовка у меня.
— Ма-ла-дец!..
Он неторопливо ввинтил в пробку штопор. Зажал бутылку между колен и поднатужился. С легким щелчком пробка вылетела из горлышка, и записка выпала на стол.
— С тебе рубль, — сказал официант.
Тошка высыпал на стол горсть мелочи и выбежал из закусочной. За углом, в маленьком сквере, он сел на скамейку и дрожащими руками развернул записку. В правом ее углу твердым угловатым почерком, ярко-красными чернилами было написано: «Старая гавань. Нашедшего прошу вручить лично шкиперу А. Тополькову»…
