Лодя только молча кивнул.
— Пока!.. Ой, Лодька, я бы на твоём месте со страху померла!
Маша пустилась бежать. Малиновая от заката кофточка её ещё долго мелькала среди низких кустов.
На просеке, шагах в пятидесяти от ребят, пасся Берендей.
На просеке стояла тишина. Никогда ещё Лодя не чувствовал себя таким одиноким.
Он поднял с земли большую сухую ветку и стал обламывать с неё сучки. Он понимал, что палкой от быка не спасёшься, но всё же с нею было как-то спокойней.
Один из сломанных сучков треснул так громко, что Берендей поднял голову.
Лодя спрятался за ближайшую ёлку. Несколько секунд бык прислушивался, потом он зашагал по просеке в сторону, противоположную той, куда убежала Маша. Лодя думал, что он отойдёт немного и снова примется за еду. Но Берендей продолжал идти, слегка покачивая белым хвостом с грязной кистью на конце. Обрывок привязанной к рогам верёвки волочился за ним по траве.
«Уходит! Уйдёт!..» — подумал Лодя и побежал за быком.
— Берендей! — вскрикнул он.
Берендей всё шёл. У него был такой вид, словно он знает, куда и зачем идёт, и знает также, что путь предстоит далёкий. Лодя пришёл в такое отчаяние, что ещё ближе подбежал к быку и снова крикнул:
— Берендей!
Берендей остановился и посмотрел на Лодю через плечо. Тот застыл на месте.
Берендей медленно повернулся всем корпусом на сто восемьдесят градусов. Лодя слегка присел. Берендей подхлестнул себя хвостом и шагом двинулся на Лодю. «Человек без нервов» большими скачками понёсся в ельник.
Когда он снова выбрался на просеку, быка на ней не было. Лодя крадучись двинулся вперёд и услышал, как недалеко в лесу шелестят ветки. Лодя пошёл на этот шорох и скоро увидел среди хвои белый хвост Берендея.
Снова начались блуждания по лужайкам и прогалинам. Постепенно деревья становились черней и как будто выше, а трава из зелёной превратилась в тёмно-серую. Приближалась ночь. Берендей шёл всё дальше и дальше. Иногда он останавливался и мычал глухо и тревожно. На некотором расстоянии за огромным быком следовала миленькая фигурка с корявой палкой в руках. Фигурка всхлипывала и время от времени принималась кричать:
— Ма-ша-а! Эй, Ма-ша-а!
Никто не отзывался.
Но вот ельник кончился. Берендей пересёк узкий луг и пошёл к пологому бугру, где росли редкие высокие, как мачты, сосны и белели то здесь, то там стволы берёз. На склоне этого бугра Берендей остановился и опять замычал очень тихо, словно боясь, что его услышат. Постепенно настороженность его исчезла, голова понуро опустилась. Через несколько минут он лёг спиной к Лоде и стал похож на большой чёрный валун, облитый в нескольких местах извёсткой.
Лодя сел на широкий, влажный от росы пень, его тапочки промокли. Он сильно замёрз и очень хотел есть.
В голове были самые безрадостные мысли. Что, если они ошиблись, думая, что просека выведет Машу к лагерю? Что, если это какая-нибудь другая просека и Маша заблудилась, идя по ней, и колхозники ищут сейчас быка где-нибудь далеко отсюда? С рассветом Берендей снова начнёт кружить по лесу. Идя за быком, можно проплутать без пищи, без тёплой одежды и день, и два, и целую неделю, можно, наконец, погибнуть в такой глуши, где никто и костей не найдёт!..
Лоде очень захотелось встать и уйти. Ведь Маша не скажет, что это он выпустил быки, а следовательно, и отвечать ему не придётся. Но только Лодя подумал об этом, как на душе его сделалось невыносимо мерзко.
А что, если Маша не заблудилась? Что, если его сейчас ищут десятки колхозников, вожатые, старшие пионеры? Может, все они только и надеются, что он, Лодя, не струсит, задержит быка. И, уж конечно, Маша-то уверена, что он не подведёт…
Лодя понял: если он сейчас покинет Берендея, то никогда потом не избавится от презрения к самому себе.
Лодя встал со своего пня и подошёл поближе к Берендею. Уже совсем настала ночь. Луни не всходила, но небо было по-летнему светлое, с чуть заметными звёздами.
Лодя смог разглядеть рога Берендея, торчавшие из-за чёрной крутой спины, и привязанную к ним верёвку, конец которой терялся в траве. Лодя вспомнил, как эта верёвка волочилась за быком во время блужданий по лесу. Длиной она были метра в три, может быть больше.
Лодя перевёл взгляд на тонкую сосенку, возле которой лежал Берендей. Хорошо бы набраться храбрости, подкрасться к быку и привязать его к этой сосенке! Тогда можно быть уверенным, что Берендей не уйдёт, если, конечно, его опять не раздразнить. Но тут Лодя представил себе, как он подкрадывается к Берендею, а тот вскакивает и бросается на него. Спрятаться негде: только пни да редкие деревья с гладкими стволами. Лодя бежит, а бык всё ближе, ближе…
Долго стоял «человек без нервов» как вкопанный, не спуская глаз с верёвки на рогах Берендея. Сколько раз он рассказывал о своих выдуманных подвигах! Сколько раз он мечтал о том, как он совершит эти подвиги в действительности! И вот теперь, когда нужно совершить не подвиг, а просто смелый поступок, он...
Сердце у Лоди вдруг прерывисто заколотилось, холод куда-то исчез, ему стало душно. Лодя решился...
Маленькими, чуть заметными шажками, то и дело останавливаясь и задерживая дыхание, он начал подкрадываться к Берендею.
Чем ближе он подходил к быку, тем шажки становились короче, а остановки продолжительнее. Вот до Берендея осталось каких-нибудь пять метров.
Минуты через две это расстояние сократилось до трёх, ещё через несколько минут Лодя стоял возле сосенки, так близко от быка, что мог бы дотянуться до него своей палкой, которую он держал в руке, сам не зная для чего.
Берендей не двигался. Лишь округлые бока его слегка подымались и опускались от дыхания. Лодя по-прежнему видел только рога да ещё белые уши быка и не видел его головы, повёрнутой в сторону и скрытой за туловищем.
Лодя пошарил глазами в траве, отыскивая верёвку. Ему повезло: конец верёвки лежал недалеко от его ног. Не сходя с места, Лодя очень медленно присел, бесшумно положил в траву палку и дотянулся рукой до верёвки.
Потом он начал так же медленно подыматься. Верёвка тащилась за его рукой, и трава хотя очень тихо, но всё-таки шуршала.
Уши Берендея шевельнулись. Лодя замер, согнувшись в три погибели, но тут же понял, что долго так выстоять не сможет. Он потянул верёвку к себе, в одну секунду обмотал её вокруг сосенки и сделал первый узел.
Берендей повернул голову. Лодя знал, что верёвка развяжется, если он не сделает второго узла. Он отчаянно заторопился, руки его тряслись, он смотрел уже не на верёвку, а на Берендея и поэтому долго не мог просунуть конец верёвки в петлю. Наконец он затянул узел и побежал.
За его спиной раздалось страшное «хух», бык вскочил ни ноги. Лодя слетел с бугра, перенёсся через луговину и остановился лишь тогда, когда добежал до милого его сердцу ельника.
Берендей стоял на прежнем месте. Через несколько минут он снова лёг. Лодя вернулся на бугор и увидел, что верёвка, которой он привязал Берендея, цела.
Удивительная лёгкость охватила «человека без нервов». Голод, холод, мокрые от росы тапочки — всё казалось теперь пустяками. Тёмный, безлюдный лес вдруг сделался уютным и ласковым.
Лодя опять спустился на луг и стал расхаживать по нему, дожидаясь рассвета, громко насвистывая «Марш тореадора» и дирижируя себе обеими руками.
Скоро, однако, он заметил, что к его свисту иногда примешивается какой-то посторонний звук. Он прервал свой концерт, прислушался, понял всё и протяжно закричал:
— Эй, сюда-а!
Пока люди, искавшие Лодю, наконец добрались до него, стало заметно светлее.
Первыми вышли из леса две девушки-колхозницы и пионервожатый Дима. Потом в другой стороне появился курчавый парнишка лет восемнадцати. Он вёл под уздцы неосёдланную лошадь, на которой сидела Маша, одетая в пальто.
Все окружили Лодю, что-то говорили, перебивая друг друга, а Маша, не слезая с лошади, тараторила о том, что просека оказалась не та и что она лишь в одиннадцать ночи попала в лагерь.
Курчавый парнишка оказался колхозным зоотехником. Он подошёл к поднявшемуся с земли Берендею, и тот потянулся губами к карману его пиджака, из которого торчал кусок хлеба. Угощая хлебом Берендея, зоотехник обернулся к Лоде:
— Это ты его привязал?
— А кто же ещё? — пожал плечами Лодя.
— Храбрый ты, однако!
Девушки удивленно заохали, a Маша замотала головой:
— Нет, Лодька, нет! Я всегда говорила, что ты сумасшедший! Ты не знаешь, какой ты сумасшедший!
Зоотехник отвязал быка и потащил его за собой.
— Нет, — восклицала Маша, — нет, Лодька, ты только скажи: что ты чувствовал, когда привязывал Берендея? Неужели ну вот ни капельки, ни капельки не было страшно?
