— А что такое цивилизация? — спросил Васька.
— Это когда человек видит животных только по телевизору и в зоопарке, а не в лесу, — ответил Павлик.
— У цивилизованных людей теперь немножко другие понятия и приличия, — вспомнила я.
Сардана и Васька посмотрели на меня с уважением, а Павлик нахмурился:
— Приличия — полная чепуха, их придумали взрослые. Надо одеваться прилично, есть прилично, учиться прилично — умереть можно от скуки!
— Моя мама говорит, что надо ещё прилично зарабатывать, — добавила Сардана.
И вот мы решили избавиться от приличий, чтобы из нас получились всамделишные герои, как в каменном веке. Павлик разработал план, как это сделать, придумал клятву и испытания. Клятву он говорил сам, а мы повторяли хором: «Я, будущий герой Земли и космоса, обещаю, что с этой минуты и во веки веков не буду трусить и жаловаться. Клянусь хранить нашу тайну как зеницу ока. Клянусь до конца своих дней делать всё возможное и невозможное как на Земле, так и в космосе, чтобы стать героем. В случае нарушения клятвы пусть я буду считаться никудышным человеком, пусть меня загрызут кровожадные гиены и пусть директор школы плюнет мне в глаза. Клянусь! Клянусь! Клянусь!»
Если честно сказать, я сильно сомневалась, что директор школы будет плеваться, как какой-нибудь верблюд. И где мы возьмём гиен для кровожадного загрызания, даже если кто-то из нас будет считаться никудышным человеком? Но клятва есть клятва. И все мы торжественно поклялись.
Мы решили, что можно завербовать к нам ещё кого-нибудь. Но только тех, кто умеет делать что-нибудь необыкновенное. Я, например, красиво пою, Павлик ужасно умный, Сардана умеет соединять локти за спиной, а Васька здорово шевелит ушами. Сардана сразу заявила, что приведёт братишку Вовку. Ему пока семь лет, но он скоро вырастет, она специально поливает его из лейки по утрам. Павлик не захотел его взять. Всё-таки для героя Сарданин братишка недостаточно взрослый.
Сардана надулась и сказала:
— Ты, Павлик, не такой уж умный. Собственных мыслей у тебя нет, только вычитанные из разных книжек.
— Свои мысли живут в животе и достать их трудно, — снисходительно ответил Павлик. — А чужие залезают в голову через глаза, когда читаешь. Чужие умные мысли помогают тянуть из живота свои, поэтому чем больше читаешь, тем становишься умнее.
На это Сардане возразить было нечего.
Древние люди призывали друг друга звуками бизоньего рога. К сожалению, в селе почему-то никто не держит бизóнов, поэтому мы нашли кусок стальной изогнутой трубы. Изнутри она была ужасно грязная, но Павлик несколько раз запустил в неё свою кошку Соньку, и труба стала как новенькая.
Трубу привязали к дереву, потому что в руках держать было тяжеловато, и время от времени Павлик красиво дудел в неё, призывая нас. Пол нашей пещеры мы застелили досками, стены обили кусками фанеры и хотели покрасить, но краски не было. Тогда мы побелили стены зубной пастой. В пещере стало очень красиво.
Когда мы станем героями, нас снимут в кино, и мы войдём в историю. Как храбрые водолазы, будем ловить в скользкой воде огромных полосатых щук голыми руками. Будем без страха скакать на конях по любым прéриям и пустыням и обязательно научимся метко стрелять, но будем делать это только ради удовольствия и забавы. Жаль, что нам не придётся стать охотниками, ведь тогда надо убивать зверей, а мы против этого. Мы оставим всех в живых и будем просто лучшими в мире стрелочниками… то есть стрелкáми.
Мы провели первое испытание по координации. Павлик разъяснил нам, что это такое. Васька прикатил из дома большую деревянную бочку. Мы должны были, лёжа в бочке, скатиться в ней под горку. Когда меня в бочке столкнули, я даже не почувствовала страха — всё произошло так быстро, что я просто не успела испугаться. Бочка бухала моим болтающимся телом, и я кричала гулко и переливчато: «А-а-а-а!», подпрыгивая на камнях. Все мы стойко перенесли испытание, хотя набили синяки и шишки. Павлик поздравил нас с первой победой на пути к героизму.
Дома мне пришлось надеть спортивный костюм, чтобы синяков не было видно, а ночью я не могла спать, потому что всё тело ныло и дрожало. Оно только теперь испугалось по-настоящему. Наверное, в наших телах переломалось много мелких костей, но это ерунда, ведь на героях всё должно заживать само собой.
На следующий день мы проходили вторую проверку: подносили палец к свече, выдерживая испытание огнём. У меня на пальце вскочил пузырёк. Было так больно, что я бы лучше ещё раз прокатилась в бочке с горы. Но я старалась делать гордый и беспечный вид, и мне это удалось даже лучше, чем Павлику. А Сардана очень хитрая: она как будто нечаянно дунула на свечу, и та погасла.
Вечером моё терпение лопнуло, и я сказала бабушке, что обожглась кипятком из чайника. Бабушка помазала палец какой-то мазью. Под утро он почти перестал болеть. Оказалось, что дома так сделали все ребята.
Геройские люди чаще всего становятся разведчиками. Их нередко отравляют, поэтому мы должны были приучить свой организм к яду. Я принесла свою змейку, но она оказалась неядовитой. Васька сказал, что это обыкновенный уж.
Тогда Сардана предложила есть мухоморы. Мы искали их в лесу, пока не стемнело, но не нашли, а собрали несколько неизвестных грибов. Павлик лизнул один и сказал, что есть их не стоит — может быть, они съедобные. Испытание ядом мы отложили до августа, когда мухоморы уже точно вырастут. Затем мы испытывались соседским быком Рогачом, которого дразнили по очереди. А потом прыгали в сапогах в озеро. После этого Павлик объявил, что мы уже без пяти минут герои.
Оставался последний экзамен. Павлик назвал его «газовой атакой». Он сказал, что разведчиков пытают, поместив в душные камеры, где можно умереть от газа. Газ — это очень вонючее вещество. Настоящего газа у нас не было, и мы решили отсидеть два часа в курятнике, а для пущей правдивости и вони намазаться куриным помётом. От газовой атаки нам стало так плохо, что хуже некуда. Глупые куры ходили вокруг и спрашивали: «Ко-ко? Ко-ко?» Мы засекли время и сидели в курятнике целых двадцать минут, пока Сардану не стошнило. Павлик заявил, что, пожалуй, хватит. Мы уже с облегчением вздохнули и хотели выйти, как вдруг услышали, что меня ищут. Я так перепугалась, что готова была сидеть в газовой камере хоть неделю.
Нас, конечно, нашли. Причём нашла Анастасия Павловна. И это испытание было почище остальных. Она уставилась на меня, словно я бородатая или трёхногая, и заверещала:
— Какой кошмар!
Можно подумать, она никогда не видела куриного помёта.
А Натуся пропищала, зажав пальцами свой длинный нос:
— Фи, какая гадость, фи-и!
У мамы было такое лицо, будто она сейчас заплачет, а папа прутиком погнал нас в огород и долго поливал водой из шланга, пока мы не перестали пахнуть «газом». Кто-то позвал остальных родителей. Нас поставили столбами и принялись допрашивать, зачем мы это сделали. Но сколько они ни старались, мы только пожимали плечами и молчали, как настоящие разведчики.
Анастасия Павловна вся надулась и зашипела:
— Какие дикие, возмутительные, безобразные дети! Их обязательно надо наказать ремнём!
Натуся подло хихикнула, и уж этого-то я не смогла стерпеть. Я закричала, что Анастасия Павловна нам чужая, сбоку припёка, а Натуся ябеда и что физические расправы над детьми и есть настоящая дикость и безобразие. Так мне говорил дядя Сеня. Жаль, что его не было. Он ещё утром ушёл на рыбалку.
Нас всё-таки слегка вздули. Было совсем не больно. Но ведь обидно! Мы орали хором так оглушительно, что почти все деревенские жители, кроме младенцев и больных, приходили спрашивать, не случился ли пожар или, может быть, кто-то купил пароход. Но мы не выдали клятву — это главное!
Когда все разошлись, папа заявил, что я лишаюсь всяких благ и сладостей на неделю, буду сидеть дома, помогать бабушке по хозяйству и всячески искупать вину. А вечером я услышала, как Анастасия Павловна и Натуся собирают вещи. Значит, завтра они уедут обратно в город. Это было единственное приятное известие за весь ужасный день!
Я сидела одна в комнате. Мне было скверно и тоскливо и хотелось умереть от какой-нибудь скоропостижной неизвестной болезни.
Я подумала, что надо написать завещание о том, чтобы Анастасию Павловну и Натусю не пускали на мои похороны ни за что, как бы они ни рвались. Я представила, как лежу в гробу, вся такая строгая и прекрасная, мама с папой рыдают без остановки и говорят: «Ах, зачем ты так рано нас покинула?!» Судя по некоторым фильмам, когда кто-то умирает, полагается всё время повторять именно эти слова. И ещё я представила, как дядя Сеня вытирает глаза носовым платком и скорбно шепчет: «Зачем я сравнивал её с конём, когда она-то и была самой настоящей трепетной ланью?»
