Присев на обочину, подросток стянул правую сандалию, заглянул под носок. Так и есть! Вот вам и первая трудовая мозоль! А до Соболевки, между прочим, еще топать и топать. Словом, все как в той седой песне: степь да степь кругом, путь далек лежит… Хотя степь, может, и не совсем степь, но просторы вокруг расстилались приличные — аж глаза приходится щурить, и щеточка леса — чуть не у самого горизонта.
Оглядевшись, Генка обратил внимание на царственно вздымающиеся тут и там золотистые шляпки. Не то подсолнух, не то топинамбур. И то и другое он видел на рекламных картинках. И то и другое было вполне съедобным.
Натянув сандалию обратно на ногу, подросток на глаз прикинул дистанцию до ближайшей желтой шляпки и решительно спустился вниз по насыпи. Трава неожиданно оказалась высокой — чуть ли не по грудь, но Генка не передумал. Разгребая гудящее насекомыми разнотравье, решительно зашагал к ближайшему цветку. Рубашку и брюки тут же облепили колючие семена, в носу запершило от цветочной пыльцы. Не теряли времени и местные слепни. Парочка ловкачей пребольно кольнула в спину и шею. Но худшее Генку ожидало впереди: где-то на полпути к заветной цели под ногами блеснуло чешуйчатое тело, и лишь в последнюю секунду Генка задержал готовую опуститься ногу. Настороженно приподняв треугольные головки, в траве сидели (или лежали?) сразу две или три змеюки. Сколько их там в точности, сказать было сложно. Возможно, одной рептилии Генка мог бы и не испугаться, но эта компания заставила его окаменеть. Тем более что и уползать они не спешили. Темно-серые, с раздвоенными, снующими туда-сюда язычками головы приподнялись даже чуть выше. Казалось, антрацитовые глазки внимательно рассматривают незваного гостя.
— Ужики-ужики! — тоненько пропел Генка и по-черепашьи попятился. — Вы ведь добрые, правда?
«Ужики», которые ужиками вовсе не выглядели, едва слышно зашипели, и Генка почему-то сразу уверился, что перед ним самые настоящие гадюки. На этом вся его отвага иссякла. Развернувшись на месте, парнишка галопом припустил обратно к дороге. Шершавые стебли наотмашь били по лицу, царапали руки, в сандалии тотчас набилась земля, но он продолжал мчаться напролом, оставляя за собой подобие просеки.
«Сейчас наступлю на такую же змеюку — и конец!» — мелькало в мыслях, но остановиться он уже не мог. Где-то поблизости послышался утробный рык, и, моментально вспомнив о волках, Генка совсем трухнул. Поел, называется, семечек!
Обливаясь потом и спотыкаясь на каждом шагу, он вылетел, наконец, на дорогу и тут же шарахнулся в сторону. Черная громада выросла перед глазами, заставив зажмуриться, по ушам ударил натужный визг тормозов…
* * *
— Сдурел, что ли! Куда под колеса прешь!
Генка обморочно отер ладонью лицо. Ноги его дрожали. Конечно, это были никакие не волки, — обычный грузовик. И разобраться по существу — значительно более опасный, чем жалкие, оставшиеся за спиной гадюки. Раздавил бы в лепешку и конец путешествию!
Шофер, между тем, выскочил из машины, продолжая ругаться, шагнул к нему. Верно, хотел дать по уху, но в последний момент сдержался.
— Чучело гороховое! Убегал, что ли, от кого?
В другой ситуации Генка ни за что бы не признался в своих страхах, но этому сердитому мужику проще было рассказать правду. И, судорожно кивнув, он пробормотал:
— От гадюк… Вон там. Сразу штук десять!
— Ага, прямо в засаду попал, — водитель, хмыкнув, стряхнул с Генкиной головы травяную пыль. — Ну, ты, бача, даешь! По пятам-то не гнались?
— Не знаю, я не оглядывался.
— Правильно делал, а то отхватили бы нос. А так — только штаны потерял.
Генка машинально опустил глаза вниз, и водитель проворно ущипнул его за нос. Он явно остыл, сменив гнев на милость. Загорелый и пропыленный, он оказался одного роста с Генкой, но годков ему было разика в три побольше.
— Могли ведь задавить, дурака. Запросто! Хорошо, на меня вылетел, я своего зверя в узде держу.
— Зверя?
— Ага, на четырех колесах… Чего худой-то такой? Из концлагеря бежал?
— Почему? Из Екатеринбурга.
— Далеко же ты забрался! А слово «негодяй» знаешь, откуда происходит?
— Не-е.
— От «негоден к строевой службе». Вот и тебя, похоже, к службе никто не готовил. Кожа да кости. Куда идешь-то?
— Так это… В Соболевку, — Генка еще не пришел в себя и продолжал шумно отпыхиваться.
— А в поле зачем поперся?
— Ну… Хотел семечек попробовать.
— Каких еще семечек?
— Да вон там вроде подсолнухи, — Гена кивнул за спину. — Поле не частное, думал сорвать шляпку…
— Думал он… — мужчина фыркнул. — Чтобы думать, голова нужна, а у тебя как раз и есть та самая шляпка.
— Почему это?
— Да потому! Какие семечки, чудила! Они в сентябре-то редко вызревают. Это же Урал, не Молдавия с Крымом… Ладно, отряхивайся и полезай.
— Вы до Соболевки? — обрадовался Генка.
— В Северуху.
— Так мне это… В Соболевку надо.
— Значит, по пути, не волнуйся. Вот если бы ты до Калача брел, тогда извини, а Соболевка там рядышком будет. Высажу на развилке, и ножками добежишь.
— Здорово! — Генка сунулся было к кабине, но водитель поймал его за плечо. Парнишка невольно обратил внимание на пятерню мужчины — огромную, темную, поросшую рыжеватым волосом. Такой ручищей, верно, можно было выжимать сок из яблок.
— Я же сказал: отряхнись сначала. У меня, конечно, не представительский «шевроле», но и не мусорная свалка.
— Понял, — Генка энергично начал стряхивать с себя колючки и семена. При этом исподтишка поглядывал на грузовик. — Машина у вас странная. Никогда таких не видел.
— И не увидишь. Потому что моей собственной конструкции.
— Ну да?
— А ты думал, только у вас в городе умеют гайки крутить? — мужчина бросил в сторону своей «конструкции» горделивый взор. — Это, шнурок, не просто грузовик, это ветеран! Движок — Горьковского автозавода, крылья — от «паккарда», а база от старенького грузового «форда». Их еще по ленд-лизу нам поставляли.
— Круто!
— А ты как думал! Слышал про «эмки»? Те, что «черными воронками» называли? Так вот мой старичок примерно в те же времена народился. Даже чуть пораньше «родины» и «чайки».
— Какой еще «родины»?
— А это у нас первую «победу» так назвали. Только машины — их ведь продавать приходилось, вот и соображай… В общем, переименовали «родину» в «победу».
— А есть разница? — Генка ухмыльнулся. — По-моему, наши машины — все равно лом, как их не называй.
— Мал ты еще, бача, — спокойно отозвался водила, — потому и не знаешь, что была у нас тоже своя эпоха расцвета. Горьковский-то автозавод не кто-нибудь, а фордовские специалисты строили. И машины у нас в то время были получше европейских. Возьми ту же «волгу» ГАЗ-21 — ну, чем плоха? Автоматическая коробка передач, дизайн, отделка! Конфетка, а не машина! И «чайка», между прочим, была не хуже. Если б не тугодумы за щербатой стеной, весь мир завалили бы своей автотехникой.
— Чего ж не завалили?
— А это ты у кого повыше спроси. Я страной не командовал, я машины собирал. Вот этими самыми ручками.
Гена снова покосился на допотопного вида грузовик.
— Где ж вы набрали таких деталей?
— Известно где — на свалке. Есть тут неподалеку Клондайк местный, — поискать, так еще не такое можно найти, водитель глянул на простенькие ручные часы. — Давай-ка, брат, в темпике. Заболтались мы. Меня ведь в Северухе шабашники ждут.
— Строите что-нибудь?
— Ломаем, — мужчина нахмурился. — Строят другие, а мы больше ломать приучены… Все, хорош руками месить. Полезай на броню.
— Это куда? В кузов, что ли?
— Из кузова вылетишь. В кабину полезай.
Уже в грузовике он сунул Генке лопату-ладонь.
— Валера. Меня тут все знают.
— А я Гена.
— Случайно не крокодил?
— Не-е… — Генка заулыбался.
— Значит, не съешь по дороге, — Валера ухмыльнулся. — И не выкай мне, не люблю.
Генка кивнул. Острый на язык водила начинал ему нравиться. Да и глаза у мужчины были добрые, несмотря на плещущийся в глубине диковатый огонек.
— А почему «на броню»?
— Потому что нормальные машины броней зовутся.
— Вы воевали? — озарило Генку. — То есть ты воевал?
— Догадливый.
— Давно, наверное?
— Война давно не бывает. Особенно если служил в ВДВ.
— Значит, ты был десантником?
— Я был сержантом. Десантных войск, — водитель вздохнул. — Так что, бача, мы с моим колесным зверем оба ветераны…
Покосившись на мощные кисти соседа, Генка разглядел татуировку с парашютом и маленькой звездочкой.
— А что такое бача? Ругательство?
— Да нет. Тоже словечко оттуда. А значит оно… Водитель поморщился. — Вот я, скажем, боец и мужик, а ты бача, пацан.
