Я думаю, что у вас уже нет ни малейших сомнений по поводу синего автомобиля. Синий автомобиль инспектора уголовного розыска Пантифлюшека действительно был единственным в своем роде из всех прочих синих автомобилей, которых хоть пруд пруди на улицах нашего города… Сам же инспектор задумчиво смотрел на все это обилие реквизита и попыхивал трубкой, а сержант Макрев молча крутил баранку. Из опыта он знал, что инспектор обдумывает сейчас очень хитрый план, потому что каждый раз, когда он вот так, прищурясь, смотрел на собранный в их машине реквизит, в его голове рождался очень хитрый и очень умный план…
— Еще немного, и начнется магистраль, не так ли? — спросил инспектор сержанта.
— Так точно, товарищ инспектор!
— А с магистрали свернуть некуда, кроме как к аэропорту?
— Точно, шеф!
Инспектор вынул изо рта трубку и произнес:
— Приказываю обогнать автобус. Нам нужно добраться до эстакады, пока он не свернул с магистрали.
— Есть обогнать автобус, чтобы добраться до эстакады, пока он не свернул с магистрали! — ответил сержант и резко нажал на педаль.
Мотор громко взревел, и машина с огромной скоростью помчалась вперед, оставив позади себя облачко черного дыма. Это был исключительно мощный мотор. Хотя с виду автомобиль был совсем обыкновенный — все, что скрывалось за этой обыкновенностью, было необыкновенным…
Машина инспектора Пантифлюшека неслась со скоростью сто пятьдесят километров в час!
Глава девятая. Несчастье пассажира в выпачканной одежде
Вернемся же в наш автобус. Там царила мрачная тишина, прерываемая разве что ревом мотора да редкими вздохами пассажира в одежде, выпачканной машинным маслом. Редкими и тихими, но горестными вздохами!
— А вы что, протестовать не будете? — спросила Лидуся у грустного пассажира.
— Что ты сказала, извини, не расслышал? — встрепенулся тот.
— Я говорю, а вы протестовать не собираетесь? Нас уже все ругали… Все доказывали, какие у них важные дела срываются, если мы им не позволим уйти… Только вы один молчите.
— А мне все равно! — ответил грустный пассажир.
— Почему?
Пассажир в выпачканной одежде вынул из кармана гаечный ключ, бесцельно повертел его в руках, затем взял болт, который торчал из верхнего кармашка ковбойки, и с мрачным видом осмотрел его со всех сторон.
— Видишь ли, с некоторых пор жизнь потеряла для меня всякий смысл! — печально сказал он. — Я — конченный человек, я совершенно раздавлен, уничтожен! — И он схватился за голову обеими руками и, раскачиваясь из стороны в сторону, тихо простонал:
— О горе мне! Горе!
Все повернулись к нему.
— Шофер, пожалуйста, остановите! — попросила Лидуся.
Шофер так сильно затормозил, что шины громко взвизгнули. Автобус резко остановился, все пассажиры чуть не свалились с мест, а товарищ Манчо Гюлеметов даже стукнулся головой о спинку переднего сиденья.
— Скажете, какая беда с вами приключилась, — участливо обратилась к грустному пассажиру Лидуся. — Если мы можем хоть чем-нибудь вам помочь, мы все сделаем! Если хотите, вы можете немедленно уйти… А может, вы куда-то спешите? Скажете, мы тут же вас туда доставим! Правда, товарищ шофер?
— Разумеется! — воскликнул шофер.
— Ах, теперь мне все равно! — вздохнул пассажир в выпачканной одежде. — Везите меня куда угодно!
— Но что же все-таки с вами случилось? — испугался за пассажира Панчо. — Может, тяжело заболел ваш родственник?
— Хуже, гораздо хуже! — жалобно сказал пассажир в выпачканной одежде и покачал головой.
— Уж не сгорела ли ваша квартира? — предположила Лидуся.
— Хуже! Гораздо хуже! О, не просите меня рассказывать, не бередите мои душевные раны! — чуть не плача простонал грустный пассажир.
— Ну хорошо, успокойтесь, прошу вас! — попыталась утешить его Лидуся.
И тогда этот несчастный, небритый и бледный пассажир встал с места и начал свой бесконечно грустный рассказ:
— Как же мне успокоиться! — заговорил он. — Как успокоиться, когда капает и капает!..
— Что вы сказали? — не поняв, переспросил Панчо.
— Капает, говорю…
— Что — капает?
— Масло! Вот что! Машинное масло…
— Ничего не понимаю! — изумилась на этот раз Лидуся.
— Что тут непонятного? В прошлом месяце я купил машину, и представьте себе, где-то протекает масло. Все время капает помаленьку. Кап, кап!.. Просто сердце кровью обливается! Что я только ни делал! К каким только мастерам не обращался — капает и капает!
— И это все?
— А что? Разве этого мало?.. Такое несчастье! Такое горе! Совершенно новая машина, и… капает!
И убитый горем пассажир в выпачканной машинным маслом одежде снова схватился за голову и принялся раскачиваться из стороны в сторону…
— Вы понимаете, — прошептал он. — Лучшие софийские мастера ничего не смогли сделать! Капает — и все тут!
Затрудняюсь описать, насколько поразил Лидусю, Панчо, шофера, да пожалуй, и всех пассажиров этот рассказ. Человек в выпачканной одежде выглядел таким несчастным, что, глядя на него, можно было предположить: его сына (или дочь, жену, тещу) переехал грузовик… А оказалось… Но ничего не поделаешь! Бывают и такие взрослые, для которых ничего на свете не существует, кроме их машины… Целыми днями ее моют, чистят и протирают тряпкой, часами валяются у нее под брюхом и, завидев с балкона соседских детишек, решивших нарисовать на ее капоте зайчика, мечут на их бедные головы громы и молнии, словно не понимают, что этот зайчик — лучшее украшение для их сокровища!
— Значит, из-за несчастной маленькой дырочки в машине вам не хочется жить? — спросила. Лидуся, глядя во все глаза на грустного пассажира.
— Да, жизнь потеряла для меня всякий смысл! — кивнул тот головой. — Совершенно новенький автомобиль, такой, знаете, оранжевый, с клаксоном, который, когда его нажмешь, поет «тирли-тирли — тарлала!» — и… кап, кап! Нет, нет, этого нельзя вынести! Ах, как мне тяжко!..
И в уголке левого глаза этого странного взрослого показалась слезинка, повисев там некоторое время, словно колеблясь — падать ей на такую грязную, вымазанную машинным маслом щеку или нет, она нехотя покатилась вниз.
— Какие, вы, взрослые, все-таки странные! Вы так вздыхали и так охали, что мы было подумали — бедный человек, какая страшная беда с ним, наверное, приключилась! — сказал Панчо.
— Шофер, поехали дальше! — скомандовала Лидуся.
И автобус тронулся. Время уже близилось к полудню. Солнце поднялось высоко над крышами домов, щедро сыпя жар своих лучей. В чистом прозрачном воздухе гора Витоша, задумчиво возвышавшаяся над городом, казалась совсем близкой.
— О горе мне! Горе! — скорбно прошептал грустный пассажир и, снова вытащив из кармана гаечный ключ, стал бесцельно перекладывать его из руки в руку.
А в это время синий автомобиль инспектора уголовного розыска Пантифлюшека с сержантом Макревым за рулем уже стоял на эстакаде, которая проходит над большой городской магистралью…
Глава десятая. Бабушка с трубкой и усатая внучка на крыше автобуса
Синий автомобиль стоял на эстакаде, инспектор и его помощник поспешно переодевались.
— Как ты думаешь, я похож на бабушку? — спрашивал Пантифлюшек, натягивая на себя длинное платье. — Мне непременно нужно превратиться в настоящую бабушку, а тебе — в настоящую внучку!
— Легко сказать, инспектор! — отвечал сержант Макрев. — Ах, ну куда же подевалось то платьице… Здесь такой кавардак!..
— Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты навел порядок! — сердился инспектор, оправляя рюши на платье.
Макрев лихорадочно рылся в реквизите — он искал девчоночье платье и белые лакированные туфельки, но под руку попадалась то форма железнодорожника, то одежда трубочиста, то цилиндр фокусника — цилиндр соскользнул с гвоздя и упал к ногам Макрева, как живой… Наконец платьице нашлось, правда, несколько коротковатое и слишком белоснежное но долго размышлять не было времени, и Макрев стал поспешно его натягивать. В это время инспектор нахлобучивал на голову седой парик с большим узлом волос сзади.
Через боковое стекло автомобиля виднелась магистраль. По ней непрерывным потоком катили легковые машины, автобусы, грузовики…
— Вот-вот появится наш автобус, сержант, мы должны иметь полную готовность, чтобы успеть спрыгнуть на его крышу! Ясно?
— Так точно, шеф! — пыхтя, ответил сержант.
А пыхтел он, потому, что с большим трудом пытался натянуть на свои косматые ноги белые гольфики… Точь-в-точь такие, какие носят школьницы младших классов.
— Как тебе кажется, похож мой голос на старушечий? — спросил инспектор дребезжащим голосом.
— Довольно-таки похож, — отвечал Макрев. — Правда, если честно сказать, не совсем!
