За окном кашлянул Семен Васильевич. Прошуршали чьи-то неторопливые шаги. Семен Васильевич снова кашлянул.
– Ну что же, товарищи, так и порешим. Завтра на комитете такую линию держать будем.
Еще сказали что-то, и снова потянуло из окна нагретым за день воздухом.
– На митинге действовали правильно, а за поручиком посматривайте. В случае чего арестуйте – и дело с концом.
– Ладно, – сказал отец. – Вас через заросли проводят.
Через два дня подали эшелон, и полк погрузился в вагоны. На прощанье отец подхватил Никиту, поднял и близко посмотрел в лицо.
– Не пришлось мне с вами дожить до мирного времени. Береги маму.
Мать повисла у него на шее. Быстро, быстро целовала его лицо, а когда он уже вскочил в вагон, протянула к нему руки и горько всхлипнула. Как будто знала, что видит его в последний раз.
Никита долго смотрел, как махал рукой отец. Потом мимо проползли товарные вагоны, в дверях грудились солдаты. Промелькнул штабной вагон и в его открытом окне бледное лицо Любкина с узкой черной повязкой на глазу.
Никите стало жалко отца и почему-то страшно. Он ухватился за теплую руку матери и прижался к ней лицом.
А ТЫ ЗАПИСАЛСЯ В ЧОН!
Никита уже совсем привык к новой жизни. Он перестал удивляться, что у него есть отец и друзья, есть кровать с одеялом и простынями. Просыпаясь, он уже не боялся, что все это окажется сном. Теперь начинало казаться сном то, что было до этого.
Никите все больше нравились комсомольцы. Вот это настоящие люди! Особенно Володя, Ленькин братуха. Теперь Никита знал, что будет комсомольцем. Скоро будет.
По вечерам друзья ходили в комсомольский клуб «Молодая гвардия». Никита и Ленька помогали делать костюмы для «живого кино», рисовали карикатуры для световой газеты, а Карпа был там постоянным артистом.
Володя предложил им записаться в команду лыжных разведчиков – частей особого назначения, сокращенно ЧОН. Вот, оказывается, что означал плакат в горкоме комсомола, где красноармеец в шлеме со звездой спрашивал входящих: «А ты записался в ЧОН?»
До зимы было еще далеко, и они посещали строевые занятия и изучали оружие.
Друзья сидели на параллельных брусьях в спортивном зале бывшего кинотеатра. Им полагалось сидеть на спортивных матах, на полу, но комсомольцев было много, и, чтобы лучше видеть, друзья залезли на брусья. Стараясь не пропустить ни одного движения, они следили за руками инструктора, разбиравшего винтовку.
– Русская, трехлинейная, образца 1891 года, – неторопливо и громко объяснял пожилой военный. Он называл части оружия и складывал их перед собой на промасленную тряпку, расстеленную на табуретке.
– Вес со штыком четыре с половиной килограмма, – продолжал объяснять инструктор.
Никита скосил глаза в сторону, где у стены стояли винтовки в пирамиде.
Когда первый раз ребята взяли их в руки, винтовки показались совершенно одинаковыми, только по номеру можно отличить одну от другой. Но пока шли от казармы полка до спортзала, пока составляли оружие в пирамиды, Никита успел заметить, что его винтовка имеет особые приметы и он может узнать ее среди многих других.
Легкий толчок заставил Никиту вздрогнуть. Он покосился на Леньку, сидящего рядом. Не отрывая глаз от инструктора, Ленька прошептал:
– У моей с правой стороны приклад рябенький…
– Разговорчики! – прикрикнул инструктор и щелкнул затвором.
Обсуждение особых примет и достоинств винтовок продолжалось после занятий по дороге домой. Около штаба бойскаутов друзей остановила Эрна. Отсалютовав, она отозвала Никиту в сторону.
– Проводи меня немного, я хочу тебе что-то сказать.
– Я сейчас, ребята, – сказал Никита.
– На репетицию не опоздай, – сделал строгое лицо Карпа.
На репетиции Никите делать было нечего. В «живом кино» он не участвовал. Видно, Карпа намекал, чтоб не задерживался попусту.
– Ты почему не носишь значок специальности? – спросила Эрна, когда они отошли от ребят. – Тебе же присвоили специальность пловца за спасение Леськи.
– Вышить надо, а я не умею, – сказал Никита.
– Возьми! – сказала Эрна. На ладони у нее лежал обшитый узким красным кантом черный суконный кружок с вышитой фигуркой пловца.
– Ладно, – буркнул Никита, покраснев, и взял значок.
– Вышивала себе значок сигнальщика и про тебя вспомнила. – Она посмотрела ему в лицо, как будто ожидая, что он еще скажет. Никита молча спрятал значок в карман. Эрна тронула его за руку.
– У меня в воскресенье именины. Собираются друзья. Я хочу, чтобы ты тоже пришел. Придешь?
Никита глянул на свои босые ноги и обтрепанные низы штанов. Посомневался немного и кивнул:
– Приду. Только не знаю, где ты живешь?
– Здесь, – Эрна кивнула через плечо на особняк в глубине сада за деревянным решетчатым забором. – До завтра! – Она вскинула руку к плечу, и каблучки ее белых туфель весело простучали по камням дорожки.
…Когда Никита прибежал в клуб, репетиция еще не началась, но Карпа был уже на сцене. Там что-то прибивали и с грохотом перетаскивали. Ленька встретил Никиту вопросительным взглядом, но ничего не сказал.
Никита показал ему значок.
– Она подарила? – спросил Ленька.
Никита кивнул и сказал, что приглашен на именины.
– Ну и зря, – сказал Ленька. – Нашел к кому ходить. Отец у нее контра. Бывший лесоторговец. Почему-то с англичанами не убежал. Думает, Советская власть ненадолго. Очень ты ей нужен. Именины там, рождество, еще пасху позовут праздновать! Какой же из тебя комсомолец выйдет после этого! Зря ты с ней водишься.
– При чем здесь отец? Я не к отцу, я к ней иду.
– Смотри, – сказал Ленька. – Иди, если хочешь. Только зря это.
– Об чем звук? – закричал Карпа, спрыгивая к ним со сцены.
Ленька рассказал.
– Это он не именины праздновать идет. Он там проведет политработу, вот что, – сказал Карпа и слегка хлопнул Никиту по животу. – Надо Эрну перевоспитывать. Она девчонка стоящая. Давай, Никита, покажи им там, буржуйским деточкам, что значит пролетарская сознательность.
В глубине души Никита уже жалел, что согласился. Он не очень представлял себе, что его ждет, и сильно сомневался, удастся ли ему проявить пролетарскую сознательность. Если бы ему сейчас встретилась Эрна, он бы, наверное, отказался, придумав какую-нибудь причину.
УРОК ПОЛИТГРАМОТЫ
Ботинки отчаянно жали. Пальцы, втиснутые в узкие носки, налезали друг на друга и, имей они голос, скулили бы нудно и жалобно. Новая рубаха норовила вылезти из брюк, ее приходилось поминутно заправлять под ремень. «Практичная материя», – сказала портниха, когда они с отцом заказывали рубаху. Ткань была серо-грязного цвета и называлась «ганка».
Из-за этих ботинок и рубахи настроение у Никиты было плохое. Ему казалось, что встречные прохожие пялят на него глаза и ухмыляются его дурацкому виду.
Он ускорил шаг, хлопнул калиткой. На крыльцо взбежал в два прыжка. Вдохнул побольше воздуха и дернул круглую медную ручку. Где-то высоко в доме захлебнулся звонок. За дверью простукали каблуки, скрежетнула цепочка, щелкнул замок, и дверь приоткрылась. Выглянула девушка в белом фартуке и кружевной наколке:
– Вам кого?
– Эрну! – выпалил Никита.
Девушка посторонилась и сказала более приветливо:
– Проходите, пожалуйста. Барышня с гостями в гостиной.
Никита поднялся по высокой лестнице и оказался в ярко освещенной прихожей. Навстречу выбежала Эрна.
– Здравствуй! Хорошо, что пришел, – сказала она, протягивая обе руки. Потом, выждав немного, тряхнула белым бантом и подставила щеку: – Поздравляй!
Никита растерянно ткнулся носом в ее щеку:
– Поздравляю!
Девочка вопросительно посмотрела на Никиту. Через ее плечо он увидел, как из боковой двери вышла высокая стройная женщина.
– Это мальчик, про которого ты мне рассказывала? – спросила она, разглядывая Никиту.
– Да, мама, – сказала Эрна и потянула Никиту за руку. – Идем, все уже собрались.
Никита шагнул за Эрной и только тогда сообразил, что не поздоровался. Он оглянулся. Фигура женщины, обтянутая длинным платьем, скрывалась в боковой двери.
– Здравствуйте! – запоздало крикнул он ей вслед и окончательно растерялся.
– Очень мил, – сказала мать Эрны, насмешливо улыбнувшись.
Никиту бросило в жар, но, не дав опомниться, Эрна втащила его в комнату.
Посреди комнаты стоял Костя и что-то рассказывал, оживленно жестикулируя. Незнакомые девчонки окружали патрульного, перешептывались и хихикали.
– Как ты сказал? – спросила высокая тоненькая девушка.
– Бородатого Карлу Марлу повесили вместо бритого Керенского! – выкрикнул Костя и, увидев через головы девочек Никиту, указал на него рукой, продолжая как ни в чем не бывало: – А вот герой нашего времени. Спаситель известного вам Леськи Бакина. Если бы не отменили ордена и медали, то, наверное, ему присудили бы медаль за спасение на водах!
