— Расскажи, — попросил Вова.
Ему хотелось передохнуть. Остановились и Миша с Лёней.
Просить Диму второй раз не надо было. Он быстро подкопал и вытянул растение.
— Вот, — потряс он толстым длинным корневищем чернобурого цвета, висевшим на гладком зелено-желтом черешке; оно было ветвистое и чуть мохнатое. — Тут мука́. Высушить корень, истолочь или размолоть можно — и пеки хлеб. Что, не верите? Вот я, не помню только где, читал: на Канарских островах выпекают хлеб «челехо» из такого папоротника. А листья у него ядовитые. — И, видимо, для пущей убедительности Дима многозначительно пообещал: — Подождите, еще не то узнаете…
Крупная земляника краснела между кустиками черники. Темные грубые чешуйки листвы брусники подползали под майник и стебли таежной орхидеи — «венериного башмачка», красующегося пестрыми фиолетовобелыми цветами. Густые пучки горной осоки лепились тут же, меж стволов.
Выше трав стало меньше. Лишь проворные стебельки линнеи, усыпанные круглыми листиками, покрывали мелким узором мягкий моховый ковер и маленькие розовые колокольчики ее цветов, поднявшись на тонких ножках, тихонечко качали головками. То там, то здесь из-под мха выпирали угрюмые темные камни — будто башни разрушенных замков, с карнизами и нишами, напоминающими бойницы. Скат становился все круче, словно земля вставала на дыбы и силилась сбросить с себя смельчаков, карабкавшихся к шихану. А они, то подпирая друг друга, то на четвереньках, цепляясь за ветки и стволы, взбирались все выше.
Вот наконец и шихан — громадина, врезавшаяся в голубое небо. Рыже-зеленые пятна мхов и лишайника покрыли гранитное тело. Если смотреть на верхушку скалы, то затылок касается спины.
Когда-то, тысячи лет назад, этой скалы не было — здесь замыкался массивный конус горы. Но ветер, вода и солнце разрушили по кусочкам, по крошкам-пылинкам растащили, развеяли породы, окружавшие этот гранитный столб. И вот стоит он, древний каменный старец, иссеченный трещинами-морщинами, хмурится угрюмо — суровый страж дикой, первобытной красоты.
— Метров шестьдесят или семьдесят! — прикинул Миша.
— Давайте залезем на вершину, — предложил Лёня.
— Ну, еще… — начал Миша.
Но вожак перебил:
— А что! Не сумеем, думаешь?
— Вовсе не думаю. А только нам итти надо.
— А мы недолго, — вмешался Дима. — Только заберемся на вершину, чуточку посмотрим — и дальше.
— Да он просто боится, — сказал Лёня.
— Я боюсь?!
Они запрятали рюкзаки меж камней, захватили с собой веревку. Впереди карабкался Лёня. Влезая с уступа на уступ, используя крупные карнизы, подталкивая друг друга, ребята забирались все выше. На пути им попалась узкая расщелина, стены которой уходили вверх так же круто, как ствол сосны поднимается к небу. Они лезли по одной стене, упираясь ногами в противоположную. Но вот каменная щель расширилась, и пришлось, вжимаясь всем телом в скалу, льнуть к ней, чтобы найти какой-нибудь выступ, хоть узенький карниз и, вцепившись в него, подтянуться еще на полметра. Здесь каждое движение — хоть на сантиметр — должно быть рассчитано, выверено и подкреплено силой мышц.
Полметра. Еще полметра. И не оглядывайся назад, не смотри вниз. Напряги каждый нерв, каждую ниточку мускулов. Дыши ровно. Умей и совсем затаить дыхание. Еще полметра. Еще. Первому всегда бывает трудно. Но ведь по его следам идут товарищи. Ты прокладываешь дорогу и для них. Еще полметра. Еще…
Лёня выбрался из расщелины. За ним — Миша. Показался Дима. Он крикнул:
— Тяните меня за руки! — Потом вниз, глухо: — Держись за мои ноги…
Вновь начались крупные пологие уступы, и вдруг — вторая расщелина, уходящая вниз. Глубокая обрывистая щель рассекала шихан. Внизу виднелись острые глыбы, казавшиеся сверху маленькими. Ребята переглянулись и, не сговариваясь, отступили на шаг назад.
— П-пришли, — мрачно заметил Дима.
Никто ему не ответил. Лёня молча смерил взглядом ширину и… прыгнул на ту сторону расщелины. За ним, также молча, Миша. Дима стоял в нерешительности. Будь он один, он ни за что бы не решился на этот опасный трюк. Но здесь были его товарищи, ловкие и смелые. Отстать от них было стыдно. Дима колебался.
— Ну! — нетерпеливо крикнул Вова.
Дима оглянулся на него, чему-то усмехнулся и прыгнул. Очередь была за Вовой. Он, как взрослый, медленно почесал затылок, потоптался и спросил:
— Прыгать, что ли?
Миша предложил:
— Обвяжись веревкой, — и бросил ему конец.
Вова опутал веревкой туловище и ступил к краю.
Всё равно было страшно. Он присел на корточки, потом уселся, свесив ноги.
— Ну! Что же ты?
— Я сейчас. Немножечко отдохну… Вот у пожарников есть лестницы. Я видел. Кнопку нажал, лестница вжжик-жик! Нам бы такую! Ее надо сделать из легкого-легкого железа. Сложил, в карман засунул…
— Вовка! Ты будешь прыгать или не будешь? Сейчас я тебя сдерну!
— Да я же прыгаю! Видишь, уже приготовился…
Но прошло еще минуты три, прежде чем он осмелился последовать за старшими. И то — он не прыгнул, а осторожно спустился на натянутой веревке, перелетел к другой стенке ущелья, выставив вперед руки и ноги, и был втащен наверх.
Опять дыбилась отвесная круча. Снова карабкались, цепляясь за камни. Но вот наконец последние усилия — вершина взята!
Это была небольшая, метра четыре в диаметре, площадка. Вокруг был воздух — и ничего больше. Несильный ровный ветер дул в лицо. Над головой плыли редкие облака и ярко светило солнце.
Вдали бугрились горы. Они длинными нестройными грядами вздымались, как волны, раскатившиеся с запада на восток. Ближние громады хребтов были темнозеленого цвета с синим отливом. Дальше краски бледнели. Голубовато-белесые контуры самых дальних гор маячили на горизонте, почти сливаясь с небом. Узкие серые дымки подымались в небо и расплывались там, перемешиваясь с облаками. Это дымили заводы. Их было много.
На востоке, за невысокими лесными увалами, раскинулся гигантский чудесной красоты ковер. Словно кто-то широко махнул щедрой рукой и рассыпал без числа, без края серебряные монетки по земле. Утопая в бархате лесов, озёра вдали сливались в широкую длинную цепь и тонули в дымном мареве, кутающем землю у горизонта.
Вниз было жутко смотреть. Вершина скалы, накренившись на юг, нависла над воздухом. Сосны внизу казались маленькими, кусты — игрушечными. На севере зеленый склон горы, сплошь покрытый торчащими верхушками деревьев, круто спускался к озеру.
Окруженное лесом, озеро, словно голубой топаз, врезанный в темную глыбу малахита, лежало спокойное, величественное. В отраженном водой небе торжественно плыли белые хлопья облаков. Как будто колеблемая береговой волной, чуть покачивалась стена сосен вокруг водяной глади. Опрокинувшись в топазовый омут, темнела в воде гора, увенчанная грозным шиханом.
Озеро, будто гигантский глаз, смотрело на окружающий мир.
Нагромоздив горы, прикрыв их густыми лесами, застлав все это облачной пеленой, кудесница-природа вырезала в земной толще громадные впадины, залила их чистой, прозрачной водой — и Земля тысячами глаз-озер глядит на мир и все не может наглядеться: так он прекрасен.
— Смотрите! — воскликнул Вова. — Чье-то гнездо!
В скале, метров на восемь или десять ниже той площадки, на которой расположились ребята, был виден уступ, немного вдавшийся в шихан и с трех сторон защищенный нависшим гранитом. На этом уступе приютилось большое гнездо. В нем сидели птенцы.
— Орлиное, — сказал Миша и начал отвязывать с пояса веревку.
Дима насторожился:
— Ты что? Зорить хочешь?
— Что я, маленький? — обиделся Миша. — Просто посмотреть.
— Миш, дай сперва я: я легкий, — сказал звеньевой.
— А кто в классе занял первое место по канату?
Лёня отступил.
— Ладно уж, — смирился он, — лезь. Только я потом тоже…
Они прочно обмотали веревку вокруг острого выступа площадки. Миша обвязал одним концом туловище и, перехватываясь руками, стал спускаться. Можно было бы спуститься и без веревки, но с веревкой лучше: во-первых, безопаснее, а во-вторых — и это было самым важным, — так Миша походил на альпиниста, карабкающегося по смертельным кручам. Ногами он упирался в скалу, а руками перехватывал веревку.
Вот он уже у гнезда. Это была массивная чаша больше метра шириной и почти такой же высоты, свитая из сучьев, и какой-то толстой сухой травы. Внутри гнездо было неглубоким, почти плоским. Два крупных птенца таращили глаза на никогда не виданное ими существо, неожиданно появившееся перед их уютной квартирой. Их клювы были окружены ободками цвета серы, переходившими в буроватые круги у глаз. Казалось, птенцы были в роговых очках. На неуклюжих телах, покрытых белым пухом, начали пробиваться мелкие темные перышки. Один птенец открыл рот и сердито пискнул резким, грубым голосом.
