Махмут Ибрагимыч.
Мы уже подходили к избе, когда с площади донеслись выстрелы и с нее по улицам и переулкам потоками хлынул народ.
—Господи, и кого же убили! Кого убили! — не своим голосом воскликнула Нагаша и упала на колени посреди избы.
Невыносимо было слышать этот безутешный крик. Потрясенный, я бросился к двери. Но в сенях меня остановил властный голос бабани:
—Вернись! И я вернулся.
Бабаня села на пол, положив на колени голову Наташи и, тихо поглаживая ее вздрагивающую спину, посмотрела на меня с таким укором, что меня всего перевернуло. Помолчав, заговорила тихо, певуче и словно ни к кому не обращаясь:
—Перед кем ей горе-то выплакать? Кто его поймет, кто разделит, окромя нас с тобой? Ты убежал, я убегу. Кому же она его понесет? — Бабаня погладила Наташу по голове, подняла на ладони одну из ее золотых кос и, будто взвешивая, сказала:— Хватит! Слезами пожар не тушат. А ты,— вскинула она на меня глаза,— ты сядь вон и сиди.
Я подчинился бабане. Мы с ней помогли Наташе подняться с пола, уложили в постель. Она лежала как мертвая.
В молчании мы просидели возле Наташи до самых сумерек.
В избу с винтовкой за плечом вошел Пал Палыч.
—Вот и славно-с, вот и славно-с! — заговорил он, смахивая с плеча винтовочный ремень, но, увидев Наташу, вновь насунул его и горестно сказал: —Ах ты милая девушка!
Наташа соскочила с постели и, судорожно подтягивая сжатые кулаки к подбородку, громко и торопливо спросила:
—Живой он? Говори! Говори все!
Пал Палыч взял ее за локти и нежно прислонил к себе.
—Все, все скажу. Давай-ка вот сядем.— Он подвел ее к скамейке, посадил и сам присел.— Начну с твоей печали, милая девушка. И с твоей и нашей общей печали.— Пал Палыч склонил голову и медленно потянул треух со своей лысой головы.— Первая жертва в великом деле — святая. Григорий Иванович приказал долго жить...
Наташа, откинув голову к стене, застонала. «Зачем же он про это говорит? Да еще как поп у аналоя?» — досадовал я.
А теперь и радостное послушай, Наташенька,— вновь заговорил Пал Палыч. Заговорил бодро, оживленно.— Выстояли мы. Да-с. Но оправдания нам нет. Увлеклись успехами и забыли, что у революции врагов не один человек. Следили там за эсерами да офицерами, а вышло, маловато следили. Ну, они все же глупее нас оказались. Надо же додуматься, восстанием в Балакове революцию уничтожить, Советскую власть! За нее ведь народ. Тут и балаковцы вместе с большевиками на врагов революции кинулись, да вон и из Сула-ка полета человек прискакало, а тут из Николаевска брат Григория Ивановича Василий Иванович с отрядом. Ну, а уж с Гри...
Хватит, Пал Палыч,— перебила его бабаня.— За добрые вести спасибо тебе, а уж мы домой пойдем. Одевайся, Наташа. Роман, подай-ка ей жакетку.
Наташа медленно поднялась, вышла на середину комнаты и, глянув на меня, на Пал Палыча, на бабаню, проговорила:
—Я сейчас, подождите немножко,— и принялась расплетать свои тяжелые косы. Расплела, тряхнула головой, рассыпав золотую волну волос по спине, затем собрала ее в горсть, свила в жгут и закрутила на затылке в огромный пучок, скрепив его гребнем. В задумчивости постояла минуту и будто только себе сказала: —До смертного часа он мой, а я его,— и как-то на ходу, торопливо принялась одеваться.
Домой мы пришли затемно. В горнице возле стола толпилось человек восемь. Дедушка вставлял в гнездо под круг лампу, дядя Сеня помогал ему, Александр Григорьевич развертывал на столе карту и уверенно говорил:
—Кроме двух дорог, заводилам восстания выбирать нечего. Иль в степь на Мавринку, или по Волге на Вольск. Вверх пути нет.
Я медленно подошел к столу. Все оглянулись. И тут же ко мне бросился Алексей Карпович Рязанцев.
—Роман! Вот и свиделись! —тряс он мои руки.— А я за-спрашивался: где, где он? Здравствуй! Как живешь?
Мне было грустно. Слова не шли с языка.
—Ну, давай раздевайся. Сядем. Потолковать охота. Вешая пиджак, я увидел Василия Ивановича Чапаева. Он
стоял, опершись о край стола костяшками сухой руки, и смотрел на меня. Это был тот же пристальный, ощупывающий взгляд, что и в минуту, когда я брал у него деньги на телеграмму. Правда, сейчас он казался усталым, таившим в себе какую-то особую суровость. Василий Иванович четким легким шагом приблизился ко мне, шевельнул высокими бровями:
—Спасибо тебе, Роман!
Я удивленно посмотрел на него.
—Это я за Григория тебе говорю. Он не успел.— На секунду Василий Иванович нижней губой прихватил свои пушистые усы и, коснувшись пальцем моей груди, договорил: — Второй раз с тобой набегом видаюсь. В третий свидимся — может, и надолго.— Он снова шевельнул бровями и отошел к столу.
Неведомо почему, я был уверен, что встречусь с ним не раз и жизнь переплетет мою судьбу с его судьбой так же, как переплела она ее с судьбами самых дорогих для меня людей.
КОНЕЦ
Для среднего возраста
Петров Виктор Иванович ДЕТСТВО РОМАШКИ Тетралогия
Ответственный редактор Е. М. Подкопаева. Художественный редактор А. В. Пацина. Технические редакторы 3. М. Кузьмина и И. Я. Колодная. Корректоры К. И. Каревская и Э. Л. Лофенфельд. Сдано в набор 22/IX 1971 г Подписано к печати 4/1 1972 г. Формат 68X907ie. Печ. л. 36,13. Уч.-изд. л. 33,94+1 вкл.-33,98. Тираж 75 000 экз. ТП 1972 № 328. Цена 1 руб. 30 коп. на бум. № 1 Ордена Трудового Красного Знамени издательство «Детская литература» Комитета по печати при Совете Минисгров РСФСР Москва, Центр, М. Черкасский пер., 1. Ордена Трудового Красного Знамени фабрика «Детская книга» № 1 Росглавполи-графпрома Комитета по печати при Совете Министров РСФСР. Москва, Сущевский вал, 49. Заказ 2927*
Сайгаки — парнокопытные животные, вид диких коз,
Фурманка — военный фургон, повозка.
Шуга — мелкий лед.
