Арнольд Негго - Остров великанов

— Верьте мне, я так хочу, чтобы вы верили мне! Мне надоела собачья жизнь в лесу. Вечный холод, голод, вечный страх за собственную шкуру. Я превратился в идиота. Но самое страшное — мне приходится лгать своей Вирве, маленькой Вирве. Я не вижу ее целыми месяцами. Она догадывается, кто ее отец. Девочка больна от горя. Это ужасно, майор. Если бы вы только знали, как это ужасно! — Не стесняясь Лаура, Метс торопливо стер рукой навернувшиеся на глаза слезы. — Скажите, как я должен поступить, чтобы вы поверили мне?

— Да, я скажу вам это. — Лаур не спеша сел за стол. — Вы вернетесь в банду и будете неотступно следить за Куртом. В назначенный день и час в старой крепости Кивипеа вас встретит человек, которому вы дадите необходимые сведения. Помните: Курта мы должны взять живым. Вот, собственно, и все, чего мы хотим от вас, Метс. Во избежание недоразумений, — многозначительно добавил Лаур, — мы будем тщательно оберегать дом на улице Соо, ничем не беспокоя его обитателей. Надеюсь, вы поняли меня?

— Да, я отлично вас понял. Но Курту известно, что я в ваших руках.

— Мы подумаем об этом. Вам устроят побег. Конвой повезет вас на открытой машине. У населенного пункта Торизе вы выпрыгнете из машины и броситесь в лес. Выстрелы будут холостыми…

В субботу вечером у Ребане собирались гости. Входили тихо, чинно, тщательно смахивая маленьким веником налипший снег. Хозяйку приветствовали вполголоса, словно в доме находился умирающий. Из громадной полутемной передней Ребане провожала их в сверкающую паркетом гостиную. Здесь в честь юбиляра впервые за многие месяцы зажгли большую старинную люстру в тяжелой бронзовой оправе. Мягкий голубоватый свет, искрясь хрустальным дождем, падал на ковровые кресла, дорогие картины в массивных рамах и большое круглое зеркало, в котором отражался богато убранный стол. На желтой скатерти с китайским рисунком среди набора всевозможных ваз и графинчиков поблескивали изящные тарелочки с немецкими золотыми надписями.

Гости собирались медленно. Чувствовали себя стесненно. Причиной этого был несколько опечаленный вид хозяйки и отсутствие в гостиной самого виновника торжества. Почтенный юбиляр еще не выходил из кабинета.

Но вот появился доктор Руммо. Как всегда подтянутый и элегантный, в новом, с иголочки, костюме, с модным английским галстуком и со всепокоряющей улыбкой. С приходом Руммо в гостиной все пришло в движение. Гости повеселели, оживились, тотчас обступили доктора, которого Ребане наградила благодарной улыбкой.

Сегодня она была необыкновенно хороша. Черное муаровое платье с высоким воротником, отороченным леопардовым мехом, подчеркивало холодную и строгую красоту этой женщины.

Подхватив хозяйку под руку, восхищенный доктор напомнил ей обещание показать редкую коллекцию немецких открыток.

— Вы обещали похвастаться, Кярт, я жажду их увидеть.

— Ах да, доктор, у вас удивительная память. Сейчас принесу…

Гости не без любопытства стали рассматривать старые, пожелтевшие открытки — репродукции с портретов, написанных известными немецкими художниками. Руммо внимательно разглядывал каждую из них, читал на обратной стороне имена художников и иногда задерживал свой взгляд на почтовых штампах.

— Любопытно, весьма любопытно… — приговаривал он.

— Эту коллекцию, — вздохнула Ребане, — собирал мой муж, Роберт.

Роберт Ребане, родной брат Альберта Ребане, был офицером и погиб, как знали о том гости, в боях под Великими Луками. Находились злые языки, поговаривавшие, будто муж Ребане сражался не в рядах эстонского национального корпуса, а наоборот — против него. Но не всяким слухам, разумеется, можно верить. Как раз на сегодняшнем вечере Ребане сама заговорила о высоком патриотизме мужа.

— Роберт был человеком редчайшей души, — рассказывала она, — всю свою жизнь боролся против несправедливости и зла. Он погиб, так и не увидев, какой стала теперь наша родина. Боже, как это ужасно! — Ребане поднесла платочек к глазам. — Ульрих, дитя мое, — сказала она сыну, который с важным видом прохаживался по гостиной, — старайся во всем походить на своего отца, Будь достоин его.

— Хорошо, мама. — В голосе мальчика прозвучали нотки удивления. Впрочем никто, кроме доктора Руммо, не обратил на это внимания.

Комната продолжала заполняться новыми гостями. Пришла очень уважаемая и авторитетная в школе полная седовласая заведующая учебной частью Томингас. Следом за ней — похожие друг на друга как две капли воды две высохшие старушки учительницы с допотопными ридикюлями. Пришел и самый важный гость сегодняшнего юбилея — товарищ из уездного отдела народного образования.

В глубине души некоторые из гостей думали, не привез ли важный гость на вечер приказ об утверждении Ребане директором. Но важный гость никакого приказа не привез. Этот толстый, добродушного вида пожилой человек с оттопыренными ушами и коротким мясистым носом отвел хозяйку в сторону и, отдуваясь, сказал:

— На очередном заседании слушаем вопрос Филимова. Заслуги его заслугами, но мы не можем допустить, чтобы директором школы был случайный, не проверенный нами человек. Кроме того, мы обязаны выдвигать наши национальные кадры. Такова установка на данном этапе. Кстати, кандидатура нового директора уже намечена, — понизив голос, многозначительно добавил он.

Ребане улыбнулась и с легкой иронией заметила:

— Да-да, вы, помнится, говорили мне об этом месяц назад.

Гости, догадываясь о серьезности беседы между хозяйкой и важным гостем, развлекались кто как мог. Доктор Руммо рассказывал анекдоты, Томингас помогала молоденькой горничной Линде делать последние приготовления к столу, старушки учительницы с величайшим удовольствием говорили о новых магазинах в волости.

Вскоре пришли и все остальные учителя. Среди них Уйбо, Рауд и молодой учитель истории Леон Тальвисте — худой, прямой, насмешливый, со строгими очками. В гостиной точно подуло весенним ветром. Приглушенный говорок и степенная беседа уступили место жизнерадостному смеху и колким шуткам.

Последним — для многих это было совершенной неожиданностью явился заметно постаревший, осунувшийся Филимов. Буркнув вместо приветствия что-то неопределенное, он тяжелым шагом направился к хозяйке дома. Ребане, увидев долгожданного гостя, сама поспешила к нему навстречу.

— Наконец-то, Макс! — просияла она.

— Я пришел поздравить Альберта и тут же уйду, — заявил ей Филимов. — Извините, Кярт, но я просто нездоров, — это было произнесено категорическим тоном.

Уйбо, наблюдавший за ними издали, заметил, что Ребане расстроилась. Взяв Филимова за руку, она стала вполголоса в чем-то убеждать его и быстро увела в кабинет Альберта.

Рауд и Томингас, переглянувшись, проводили его глазами. Томингас знала о найденных немецких бумагах. Заинтересовавшись рассказом о рапорте, завуч пообещала девушке поговорить с директором. Но поймать грозного директора оказалось совсем не просто. На занятия он не приходил, а школьного сторожа Яана Тедера, которого послали узнать о самочувствии директора, хозяйка хутора, где жил Филимов, даже не допустила к нему.

Мысли Уйбо были заняты другим. Необычайное ночное происшествие в докторском флигеле ни на минуту не выходило у него из головы. Встреча с Зеленым Охотником ошеломила учителя. Все это выглядело нелепым и совершенно невероятным. О случившемся Уйбо ни словом не заикнулся новым товарищам. На хутор Вахтрапуу учитель отказался переехать, он решил остаться на несколько дней в докторском флигеле, чем крайне удивил старушку Тедер.

Итак, гости были в сборе. Настал торжественный момент, когда распахнулась дверь кабинета и сияющий юбиляр в сопровождении Филимова выкатил на своем кресле в гостиную под шумные аплодисменты присутствующих. Безукоризненно чистенький, розовенький, растроганный, в новом сюртуке, с трудом обтягивающем его тучное, рыхлое тело, Альберт совершил вокруг стола нечто вроде почетного круга, затем, сложив ладони в рукопожатии, вознес их кверху и низким поклоном пригласил всех к столу.

Наполнив бокалы, гости поздравили юбиляра традиционной песней «Элагу». Ребане сама с милой улыбкой подвела Уйбо к Альберту и представила их друг другу. Паралитик восторженно схватил его руку.

— Мой друг, в нашей скромной обители вы всегда будете самым желанным и дорогим гостем! — Усадив Уйбо рядом с собой, Альберт налил ему вина и наговорил уйму комплиментов.

Рядом с Уйбо сидела Рауд, за ней — Тальвисте и Томингас, по другую сторону юбиляра устроились доктор Руммо, Ребане и Филимов. После поздравлений слово для тоста взял сам Альберт Ребане.

— Друзья мои, — начал он, — я все думал, что бы такое вам сказать, каким вдохновенным словом затронуть самые нежные, самые чувствительные струны ваших душ. И только сейчас, когда я увидел ваши одухотворенные лица, когда я услышал старинную традиционную песню поздравления, исконную эстонскую песню, которую певали наши деды и прадеды, я понял, о чем я должен вам сказать. Вот она, священная жемчужина, которую я так долго искал, ради которой мы живем, горим и приносим себя на плаху. Имя ей — родина! — Горячие аплодисменты покрыли последние слова юбиляра.