— Хе, — сказал Талибу в ухо Ибрагим. — Что он говорит? Наш эмир ездит на шайтан-арбе и говорит через шайтанскую проволоку.
— Нам не нужна их аптека-маптека, нас от всех болезней спасает святая молитва! Нам не нужны всякие газеты-мазеты! Нам не нужны наши грамотеи, которые читают эти газеты-мазеты и сеют смуту! Самый главный вред нам — новые школы. Хитрость новых школ велика, они губят наших детей, обрекают их на муки! Наших дорогих мусульманских детей в этих школах учат смеяться над верой…
— Вот врет, — сказал Талиб Ибрагиму. — Насыр-ака очень верующий.
Люди вокруг слушали дервиша молча, многие кивали головами в такт его словам; на мальчишек, переговаривающихся в толпе, стали шикать.
— О мусульмане, пойдем к нашему дорогому эмиру, пусть он закроет эти проклятые школы, пусть закует в цепи мусульман-отступников…
Дервиш говорил еще много и долго, повторяя на все лады клевету о русских, о других национальностях, о новых школах. Ребятам надоело слушать, и они пошли прочь.
В доме водоноса тоже было неспокойно. Дядя Юсуп в последние два-три дня чувствовал себя лучше; он добрел до ближайшей чайханы и, наслушавшись новостей, вернулся опечаленный. Талиб рассказал о встрече с Зарифходжой, и дядя еще больше опечалился.
— Неужели и здесь нам не повезет? Я вот выздоравливать стал, неужели все пойдет прахом? Если новые школы закроют, кто будет покупать мои товары?
Новую тревогу вызвали у него слова водоноса.
— Знаете, почтенный, — сказал тот, вернувшись домой, — соседи передавали мне, что тут ходит один подозрительный человек, наверно соглядатай эмирский. Он выспрашивал соседей про вас. Кто, откуда, чем занимается, не читает ли газеты? Это очень плохо.
— Плохо! — согласился дядя Юсуп. — Но я ничего запрещенного не делал.
* * *
Через несколько дней после первых тревог, когда беспокойство по поводу новых школ уже немного улеглось, Насыр-ака сообщил ученикам, что завтра у них в школе ожидаются высокие гости. Прибудет первый министр — куш-беги и староста купцов — караван-беги Абдуррауф. Ученикам было велено прийти в самой лучшей одежде, всем выдали чистые тетрадки и новые карандаши, Насыр-ака и его сыновья каллиграфическим почерком написали на склеенных листах бумаги длинные изречения из корана и молитвы во славу его величества эмира. Было решено, что сыновья Насыр-ака, Хамид и Камал, завтра не будут вести уроков, чтобы, не дай бог, не допустить ошибок в присутствии высокой комиссии.
Назавтра с утра комнаты, отведенные в доме Насыр-ака под школу, были устланы лучшими коврами, принесенными на время детьми богатых родителей. Даже во дворе, от калитки до террасы, постелили циновки, а поверх них — дорожку из кошмы. В ожидании комиссии обычные уроки не начинались, Насыр-ака вместе с детьми повторял молитвы и читал толкование к корану. Наконец с улицы послышался шум, показались всадники, и Насыр-ака вместе с сыновьями выбежали встречать высоких посетителей.
Хмурые, едва отвечая на приветствия учителя и учеников, вошли в школу куш-беги, караван-беги и два других члена комиссии. Один из этих двух был старый знакомый Талиба — Зарифходжа. Оба бухарских министра были одеты в парчовые халаты.
Насыр-ака рассказал о своих учениках, чьи они дети, сколько времени в школе, чему учатся. Потом он показал книги, по которым он и его сыновья ведут занятия.
— Ты сам где учился? — спросил у Насыр-ака караван-беги.
— В медресе Мир-Араб, — отвечал учитель.
— А дети твои?
— В Самарканде, в русско-туземной школе.
Члены комиссии молча переглянулись. Насыр-ака понял, что этот ответ вызвал неудовольствие. Стараясь исправить впечатление, Насыр-ака заговорил про то, что главными книгами в его школе, как и во всех мусульманских школах, являются священный коран, стихи Физули, Хафиза, учебник Хафтияк…
— Ни одной русской книги у нас нет, — подчеркнул учитель.
Куш-беги не слушал его, подошел к окну, где стоял глобус, и, брезгливо скривив губы, склонился над голубым шариком.
— А это? — бросил он.
— Это глобус, маленький земной шар, который помогает нам изучать географию.
— Этих штук развелось в Бухаре слишком много, — раздраженно сказал куш-беги. — Здесь все на русском языке…
Талиб, хотя он и не был учеником этой школы, сидел вместе со всеми ребятами позади, в последнем ряду у стены, рядом с Ибрагимом. Он и не пробовал возразить, что глобусов с узбекскими надписями никто не делает. Где же их взять? Талиб знал и другое: из проданных дядей глобусов один был куплен домашним учителем сына куш-беги, а другой купил племянник купеческого старосты. Для себя купили, другим запрещают. Но не это удивило Талиба, а то, как испугался Насыр-ака. Он стал говорить, что это его вина, что он не подумал и сегодня же закрасит все русские буквы и напишет все по-арабски.
— Надо это выбросить, — приказал куш-беги.
— Слушаюсь, — поклонился учитель. — Мы ваши дети, вы наши отцы: как прикажете, так и будет.
Он искательно смотрел в глаза министра, но ничего не прочел в них. Немного придя в себя, Насыр-ака стал вызывать учеников. Одних он заставлял решать на доске задачки по арифметике, других — читать стихи, третьих — писать под диктовку. Ученики отвечали хорошо, в глазах Насыр-ака погас страх, они светились гордостью.
— А ну, Ибрагим, подойди к доске, возьми мел, — сказал Насыр-ака. — Посмотрите, — обратился он к комиссии. — Два месяца назад этот мальчик совсем не умел писать, а теперь пишет не хуже писаря. Продиктуйте ему что-нибудь, только попроще, он напишет.
Караван-беги кивнул учителю и ухмыльнулся в бороду.
— Пиши, — сказал он Ибрагиму. — Чей ты сын?
Ибрагим написал правильно и остановился, не зная, что делать дальше.
— Ну же, — сказал караван-беги. — Что же ты не пишешь?
— Я не знаю, что писать, — растерялся мальчик.
— Ты незаконнорожденный, что ли? — презрительно бросил куш-беги.
— Нет. Мой отец водонос, — обиделся мальчик.
— Вот и пиши, кто твой отец.
Ибрагим наконец понял, что от него хотели, и крупно написал на доске:
«Мой отец водонос».
Неожиданно куш-беги встал, за ним поднялись другие члены комиссии и пошли к выходу. Никто из них не сказал ни одного слова учителю, никто не ответил на поклоны учеников. Уже во дворе Талиб догнал Зарифходжу, шедшего последним. Он тронул недовольного чиновника за рукав, но тот отстранился, сделав вид, что вовсе не знаком с Талибом.
После ухода комиссии учитель с сыновьями удалился в свои комнаты, а ученики столпились в классе, обсуждая визит высоких гостей.
— Нашу школу теперь закроют, — говорили одни.
— Нет, просто всыплют учителю палок тридцать и отпустят, — утверждали другие.
— За что же его будут бить? — удивлялись третьи.
— Мало ли за что. Найдут! — На этом мнении сходились все.
В Бухаре не только дети, но и взрослые не удивлялись, когда кого-нибудь бросали в темницу, казнили или подвергали публичному избиению на площади без всякой видимой причины. Раз наказывают — значит, провинился. Может быть, не все люди думали так, но и те, кто думал иначе, редко высказывали свое мнение.
В дверь заглянул сын учителя, пятнадцатилетний Камал.
— Талиб, — позвал он, — возьми глобус и иди сюда.
Талиб вошел в комнату, где сидел Насыр-ака, и поставил перед ним модель земного шара.
— Это он виноват, он виноват! — раскачивался, как над покойником, учитель Насыр-ака. — Как я не догадался? Из-за него закроют школу. Талиб, забери его домой, или я сожгу его… Это глобус виноват!
— Что вы, папа, — утешил учителя старший сын Хамид. — Разве в глобусе дело? Они боятся революции, поэтому всего боятся.
— Учитель, — вмешался Талиб, — у куш-беги и у караван-беги тоже дома есть глобусы. Дядя Юсуп им продал. Не беспокойтесь, они просто забыли про это.
Насыр-ака сидел на ковре и причитал, бормотал себе под нос:
— Разве я за революцию? Аллах свидетель, что я против. Но почему нельзя детям знать арифметику, географию, историю? Почему?
— Неужели вы не понимаете, папа? — сказал отцу Камал. — Если простые люди будут умнее начальников, будет революция.
— Ох, папа! — вздохнул Хамид. — Давайте переедем в Самарканд. Здесь, в Бухаре, нет законов! Этот подлый эмир…
— Что ты говоришь! — крикнул вдруг учитель. — Замолчи! Ты не смеешь так говорить.
— Я так думаю, — сказал Хамид.
— И я, — добавил Камал.
Но учитель очень сильно разволновался. Он кричал на сыновей, упрекал их в не повиновении старшим, говорил, что они не должны оскорблять законную власть и что как бы плохо ни было в Бухаре, но ведь даже из Ташкента сюда приезжают люди.
— Вот Талиб с дядей приехали. Скажи им Талиб, где лучше: в Ташкенте или в Бухаре? — с надеждой попросил Насыр-ака.
