Нил Тарасович и Трофим вынимают браунинги, Семен щелкает затвором винтовки.
Все вздрагивают от скрипа — открывается дверь сторожки, фигура человека возникает в ее провале, падает в снег, описав красную дугу, окурок; дверь захлопывается.
— Идем! — приказывает Нил Тарасович.
И в свете луны Федя видит, что его лицо полно решимости и — странно — любопытства.
Но они не успевают сделать и шага — Мишка-печатник рванулся вперед, к двери сторожки.
Он легко тащит за собой Федю, и грозное рычание рвется из его горячей пасти. Все ближе, ближе сторожка. За ними рванулись остальные.
— Что ты, что ты, Мишка! — отчаянно шепчет Федя. — Остановись! Остановись, Мишка!..
Но Мишка-печатник не останавливается.
Три-четыре шага отделяют медведя от сторожки. И только здесь Нил Тарасович успевает обогнать их и вырвать у Феди цепочку. Федя отлетает в сторону от сильного толчка и чуть не падает в снег.
Медведь с размаха вламывается в дверь…
Все остальное происходит в несколько секунд.
И в эти секунды Федя успевает увидеть между спинами Трофима и Семена низкую комнату, стол с керосиновой лампой и трех мужчин с золотыми погонами на зеленых мундирах — эти люди стремительно отшатываются от стола, и Федя, прежде чем опрокинулась лампа, успевает увидеть карту на столе и лицо только одного из них, бледное, красивое, искаженное ужасом… «Белая разведка», — мелькает в Федином сознании.
В эти несколько секунд гремят выстрелы, комнату заполняет дым, опрокидывается и гаснет керосиновая лампа, и уже в нереальной лунной мгле что-то тяжело падает на пол, кто-то жутко храпит, слышится яростная возня. Потом наступает тишина, и слышит Федя, оцепеневший от страшного предчувствия, булькающий, изменившийся голос:
— Тысячу дьяволов… Фе… Федор, ты…
И опять тишина в лунной мгле. И хриплый голос Трофима:
— Лампу, лампу засветите…
Зажигается спичка. Федя видит, как костлявая дрожащая рука шарит по столу. И лампа загорается, она без стекла, язык пламени покачивает хвостиком копоти. У стола стоит старик, лицо его кажется зеленым. Он шепчет:
— Мы что? Нам как прикажут…
Сильнее разгорается фитиль лампы.
На середине комнаты, широко расставив ноги, стоит Семен и дико, жутко улыбается. Сполз со стула на пол один офицер, и из уголка его открытого рта (в черной дыре поблескивают зубы) вытекает струйка густой крови. Федя с усилием отрывает от него взгляд и видит: раскинув огромные руки, на животе лежит Нил Тарасович, и у него такая поза, что не может быть сомнения: он мертв… А рядом из-под распластавшейся туши Мишки-печатника с одного конца торчат ноги в хромовых сапогах, с другого — голова с разорванным горлом…
— Семен! Беги к нашим… С лошадями приходите….
Семен исчезает.
И только теперь Федя видит Трофима Заулина — он сидит на спине офицера и крутит ему руки ремнем. Потом подходит к медведю, смотрит в лицо тому, с разорванным горлом. Долго смотрит. И говорит, заикаясь:
— Хведор… Так ведь ета н-наш молодой б-барин… Не забыл Мишка своего врага лютого. Почуял, видать, его. И вот… кинулся… А Мишку-то уб-били…
— …А-а-а!.. — Кто-то страшно кричит рядом. Федя не понимает, что это он кричит.
В беспамятстве он бросается из сторожки, бежит куда-то, обо что-то спотыкается и падает в голубой пушистый снег..,
Серое мглистое утро. В лесу, недалеко от опушки, остановился второй обоз: подводы, санитарные фургоны, походные кухни. Тишина замерла над обозом: люди разговаривают шепотом, не дымят кухни, на морды лошадям привязаны торбы, чтобы не было слышно ржания. Рядом опушка, там притаились рабочие из отряда, и совсем близко деревня Струново: торчат из снега жидкие плетни, дымки повисли над белыми снежными крышами, слышно, как петухи горланят, и даже людские голоса слышны, когда ветер прилетает со стороны Струнова.
Федя лежит в снегу рядом с папой и отцом Парфением.
В центре деревни церковь, площадь вокруг, и снуют по той площади черные фигурки.
Отец протягивает Феде большой полевой бинокль:
— Погляди.
Федя сначала никак не может нацелиться на площадь: видит очень близко избу с покосившимся крыльцом — кажется, рукой до нее можно дотянуться; видит голые ветки дерева со скворечником на суку; рыжий петух взлетел на плетень, захлопал крыльями, кукарекнул; вот странно: петух совсем рядом, а голос у него слабый, далекий.
Наконец — площадь, и Федя ахнул: ходят по площади люди в серых шинелях с золотыми погонами, какие-то ящики таскают в церковь.
«Белые…» — И Федя начинает дрожать мелкой дрожью. Но это не от страха, нет! Ненависть, жаркая ненависть заполняет его. И нетерпение: «Скорее бы, скорее бы наши в атаку пошли!..»
Вдоль опушки лежат рабочие с винтовками, притаились, снег на них с веток опадает, а они не шевелятся- ждут… Недалеко от Феди, у старого пня, вылезшего из снега,- пулемет «максим», два красноармейца за пулеметом лежат; незнакомые красноармейцы, их недавно в отряд прислали.
— Скорее бы… — хрипло шепчет отец Парфений и щелкает затвором винтовки.
— Сейчас… — Отец нервно покусывает веточку. И вдруг далеко в белесом небе повисает зеленая
ракета, за ней вторая. Повисев немного, они валятся вниз, оставляя серые хвосты — как зеленые цветы на длинных ножках.
— Давай! — кричит отец. — Огонь!
И сразу, задыхаясь, захлебываясь, начинают строчить два пулемета.
Федя замечает, как у старого пня водит огненным носом «максим», и на мгновение видит лицо пулеметчика — молодое, яростное, искаженное судорогой гнева…
Рядом стреляет из винтовки отец Парфений.
И кругом сухо хлопают винтовочные выстрелы.
Федя видит: пуста площадь перед церковью; несколько черных фигурок валяются на ней;
бежит по улице маленький человек в нижнем белье и вдруг, будто споткнувшись, падает;
пересекают площадь трое, тащат за собой пулемет, исчезают за углом церкви;
вырывается из-за плетня лошадь и мечется по площади…
Где-то далеко начинает бить артиллерия. «Наша»,- понимает Федя. Черные взрывы, все заглушая, вырастают в огородах, ближе, ближе к площади.
Снаряд попадает в колокольню церкви, и она, треснув, рушится.
Рвутся, рвутся снаряды…
— На! На! На! — не помня себя, кричит Федя.
— Ты что? Очумел? — Отец Парфений сильной рукой пригибает его к земле. — Убьют!
Только тут Федя начинает слышать посвистывание над собой, начинает слышать пулеметное татаканье с той стороны.
«Белые стреляют», — догадывается Федя. И видит он недалеко от себя рабочего с рыжей щетиной на скулах; рабочий лежит на спине, раскинув руки, струйка крови выползла изо рта, а мертвые глаза смотрят в небо…
Внезапно смолкла артиллерия, и за ней замолчали наши пулеметы.
— За революцию! — кричит отец. — Впе-ре-е-ед! И видит Федя отца — он выскакивает из-за ствола густой ели, размахивает наганом, бежит, проваливаясь в снег, к деревне, бежит, не пригибаясь, во весь рост.
— Ур-а-а! — катится над опушкой, и лавина людей с винтовками несется к деревне.
Уже нет рядом отца Парфения. Уже нет рабочих на опушке. …а-а-а!.. — удаляясь, летит над землей. И есть в этом «а-а-а!» что-то такое, что заставляет Федю вскочить и кричать, кричать, срывая голос:
— Бейте их! Бейте! Бейте!..
— Хлопец! А ну сюда!
Федя оборачивается на голос — молодой пулеметчик держит задок «максима», а рядом, уткнувшись в снег, лежит второй красноармеец.
— Убили… — шепчет Федя.
— Рассуждай! — яростно сверкает глазами пулеметчик.- Бери сумку. Живо!
Федя хватает за ремень тяжелую сумку, бежит за пулеметчиком.
— Мы сбоку зайдем! — На бегу поворачивается красноармеец. — Видишь вон высокий сарай!
— Вижу…
— Не отставай!
Они бегут по деревне, мимо разрушенной церкви, вдоль серого плетня, мимо убитых. Перед самым носом Феди тарахтит пулемет. Федя задыхается от тяжести, но не отстает от красноармейца.
Где-то впереди хлопают выстрелы, пулеметы через равные промежутки прошивают татаканьем окрестность. И уже не слышно нашего «ура»…
Они сворачивают в переулок, останавливаются у высокого сарая. Федя совсем задыхается. Оказывается, они на окраине деревни. Впереди небольшое поле, и за ним — опять плетни, крыши. Деревня. Она в низине, словно присела от страха. Оттуда злобно бьют пулеметы.
— Правильно назвали-то — «Днище», — говорит красноармеец и вытирает рукой потное лицо.
— Значит, Струново мы взяли? — спрашивает Федя.
— Выходит, что взяли. Видишь, вон наши?
Федя видит: за плетнями огородов и в поле за ворохами соломы, занесенными снегом, лежат рабочие с винтовками.
— А ты — Федя? — спрашивает пулеметчик.- Дмитрия Иваныча сын?
— Ага.
— Это у тебя Мишку убили?
