В чем-то дедушка был прав. Но это только один аспект проблемы, и, возможно, не самый главный.
Точно угадав мои мысли, дедушка сказал:
– Я не призываю к кнуту и к домострою. Как раньше люди жили – их дело. Мы за предков не отвечаем, мы за потомков отвечаем.
Правильная мысль! Человечество отвечает прежде всего за своих потомков!
– Сердца вот пересаживают... – продолжал дедушка. – Мне семьдесят – на сердце не жалуюсь, не пил, не курил. А молодые и пьют и курят – вот и подавай им в сорок чужое сердце. И не подумают, как это: нравственно или безнравственно?
– А ты как считаешь?
– Я считаю, безусловно, безнравственно. На все сто процентов. Лежит человек в больнице и ждет не дождется, когда другой сыграет в ящик. На улице гололед, а ему праздник: кто-нибудь расшибет котелок. Сегодня пересаживают сердца, завтра возьмутся за мозги, потом начнут из двух несовершенных людей делать одного совершенного. Например, слабосильному вундеркинду пересадят сердце здорового болвана или, наоборот, болвану – мозги вундеркинда; будут, понимаешь, свинчивать гениев, а остальные на запчасти.
– Есть у меня один знакомый писатель, – поддержал я дедушкину мысль, – хочет написать такой рассказ. Больному человеку пересаживали сердца от разных зверей и животных. Но ни с одним таким сердцем он не мог жить – перенимал характер того зверя, от которого получал сердце. Сердце льва – становился кровожадным, осла – упрямым, свиньи – хамом. В конце концов он пошел к врачу и сказал: «Верните мне мое сердце, пусть больное, но зато мое, человеческое».
Я сказал неправду. Знакомых писателей у меня нет. Этот рассказ я собирался написать сам. Но было стыдно признаться дедушке, что пописываю. Я еще никому не признавался.
– В общем, лучше здоровое сердце, чем большой желудок... – Такой старомодной шуткой дедушка заключил медицинскую часть нашего разговора и перешел к деловой: – Делать чего собираешься?
– Работать пойду. Заодно буду готовиться к экзаменам.
– Рабочие кругом требуются, – согласился дедушка, – вон дорогу строят, автомагистраль Москва-Поронск. Знаешь Поронск?
– Слыхал.
– Старинный город, церкви, соборы. Ты стариной не увлекаешься?
– Что-то не тянет.
– Сейчас старина в моде, даже молодые пристрастились. Ну, а в Поронске этой старины на каждом шагу, иностранцы приезжают. Вот и строят международный туристский центр, а к нему – магистраль. По всему городу объявления: требуются рабочие, полевые-командировочные платят. Заработаешь, потом сиди зиму – занимайся. И все дела.
Итак, эта прекрасная мысль пришла в голову дедушке, с его практическим умом и мудростью. Он вообще считал, что меня воспитывают слишком домашним, тепличным и мне надо попробовать жизни. Мне казалось даже, что он доволен моим непоступлением в университет. Может быть, он против высшего образования? Последователь Руссо? Считает, что цивилизация ничего хорошего людям не принесла? Но дал же он образование своей дочери – моей маме. Просто дедушка хочет, чтобы я попробовал жизни. А заодно пожил бы у него и тем скрасил его одиночество.
Меня это тоже устраивало.
Никаких объяснений с родителями не потребуется. Я поставлю их перед совершившимся фактом. Здесь меня никто не знает, и я буду избавлен от прозвища «Крош» – оно мне порядком надоело. Поработаю до декабря, вернусь домой с деньгами. У меня есть водительские права, любительские, мне их обменяют на профессиональные. В виде исключения: в школе мы изучали автодело, проходили практику на автобазе. Поезжу с отрядом по стране, буду готовиться к экзаменам. Что делать вечером в поле? Сиди почитывай. Это не чистенький, светлый цех, где восемь часов торчишь на одном и том же месте. Это не киношная романтика с торжественными провожаниями на вокзале, речами и оркестрами. Было что-то очень привлекательное в этих вагончиках на обочине дороги – дымок костров, кочевая жизнь, дальние дороги, здоровенные загорелые парни в брезентовых рукавицах. И эти девушки с оголенными руками, со стройными ногами, в косынках, надвинутых на лоб. Что-то сладкое и тревожное щемило мне сердце.
Но объявления висят давно. Возможно, люди уже набраны. С единственной целью выяснить ситуацию я отправился на участок.
Вагончики стояли на обочине полукругом. Между ними были натянуты веревки, на них сушилось белье. Один конец веревки был привязан к Доске почета. Несколько в стороне располагалась столовая под большим деревянным навесом.
По приставной лестнице я поднялся в вагончик с табличкой «Управление дорожно-строительного участка».
В вагончике за столом сидел начальник. За чертежной доской – модная девчонка с косящим на дверь глазом. Сейчас она скосилась на меня.
– Я по поводу объявления, – обратился я к начальнику.
– Документы! – коротко ответил он. Ему было на вид лет тридцать пять, сухощавый человек с нахмуренным лицом, озабоченный и категоричный администратор.
Я протянул паспорт и водительские права.
– Права любительские, – заметил он.
– Я их обменяю на профессиональные.
– Нигде еще не работал?
– Слесарем работал.
Он недоверчиво сощурился:
– Где ты работал слесарем?
– На автобазе, на практике по ремонту машин.
Он перелистал паспорт, посмотрел прописку.
– Сюда зачем приехал?
– К дедушке.
– На деревню дедушке... В институте провалился?
– Не поступил.
– Пиши заявление: прошу зачислить подсобным рабочим. Обменяешь права – переведем на машину.
Несколько неожиданно. Ведь я пришел только выяснить ситуацию.
– Я бы хотел сначала обменять права и сразу сесть на машину.
– У нас и сменишь. Напишем в автоинспекцию.
Ясно! Начальник заинтересован в рабочей силе, особенно в подсобниках. Никто не хочет идти на физическую работу. Это только теперь так деликатно называется – подсобный рабочий. Раньше называлось – чернорабочий.
Я не боюсь физической работы. Могу, если надо, поворочать гравий лопатой. Но зачем же я проходил практику на автобазе? У меня хватило ума сказать:
– Не можете посадить на машину, возьмите пока в слесари. Зачем же я буду квалификацию терять?
Начальник недовольно сморщился. Ему очень хотелось всучить мне лопату и грабли.
– Еще надо проверить твою квалификацию.
– Для этого есть испытательный срок.
– Все знает! – усмехнулся начальник, обращаясь к чертежнице. Видно, у него такая манера: обращаться не к собеседнику, а к третьему лицу.
Чертежница ничего не ответила. Опять скосилась на меня.
– Слесари на повременке, много не заработаешь, – предупредил начальник.
– Понятно, – ответил я.
– И жить придется в вагончике, – продолжал начальник, – механизмы работают в две смены – слесарь должен быть под рукой.
Надо бы пожить недельку с дедушкой. Но жизнь в вагончике меня тоже привлекала.
– Можно и в вагончике.
– Ладно, – нахмурился он, – пиши заявление.
Я присел и на краю стола написал заявление: «Прошу зачислить меня слесарем по ремонту, с дальнейшим переводом на машину».
Вручив его начальнику, я спросил:
– В каком вагончике я буду жить?
– Видали его! – Он опять обратился к чертежнице. – Спальное место ему подавай! Ты сначала поработай, заслужи.
С этими словами он размашисто начертал на углу моего заявления: «Зачислить с двадцать третьего августа».
Сегодня двадцать второе августа.
Только выйдя из вагончика, я осознал нелепую скоропалительность своего поступка. Куда и зачем я торопился? Не хватило духу сказать: «Я подумаю». Ведь я пришел только выяснить ситуацию. Каждый человек, решая свою судьбу, должен взвесить все. А я проявил слабость, поддался внешним обстоятельствам. С той минуты, как вошел в вагончик, сразу стал оформляемым на работу, действовал не так, как это нужно мне, а как нужно начальнику участка. Удивительно даже, как я сумел отбиться от лопаты и граблей. Нажми он на меня чуть посильнее – я бы на лопату согласился и на грабли. Меня оформили слесарем; я считал это своей победой, на самом деле это было поражением. Начальник участка предложил мне наихудший вариант (чернорабочий), чтобы потом, сделав якобы уступку, зачислить простым слесарем, вместо того чтобы принять шофером. Он надул меня, оболванил, объегорил. Я даже не спросил, какой у меня будет оклад! Повременка, а какая повременка? Сколько мне будут платить? Что я здесь заработаю? Неудобно, видите ли, спрашивать. Болван. Сноб! Ради оклада люди и работают, а меня это, видите ли, не интересует.
И как быть с дедушкой! Вчера приехал, завтра ухожу на работу. Хоть бы пожил с недельку со стариком. Он так этого хотел, пять лет мы с ним не виделись. Чертовски неудобно получилось! Просто ужасно.
Я шел вдоль трассы. Так же работали загорелые парни в брезентовых рукавицах и девушки в майках с оголенными руками и стройными ногами. Дымился асфальт. Подъезжали и отъезжали самосвалы. Мне это не казалось таким привлекательным, как вчера. Грубые, незнакомые, чужие лица. На практике мы были школьники, чего с нас спрашивать? А здесь пощады не жди, никто за тебя вкалывать не будет. Какой я, в сущности, слесарь? Отличу простой ключ от торцового, отвертку от зубила, могу отвинтить или завинтить, что покажут. А если поручат самостоятельную работу? Здесь не ждут, тут давай, тут строительство. Вкапался в историю.
