Словно в подтверждение его слов корабль снова душераздирающе заскрипел, будто завопили от боли и страха сразу сотни глоток. Люди зашумели, еще сильнее заволновались. То тут, то там все яснее звучало страшное слово:
–Жертва! Жертва!
Словно шторм, нарастал людской гул.
Человек в расшитом кафтане медленно оглядел толпу. Его лицо блестело от морской воды, а волосы прядями прилипли к высокому лбу, и все же чувствовалось в нем некое благородство, словно была на этом человеке особая печать.
–Жертву, говорите, надобно?!– спросил он зычным голосом, перекрывающим вой ветра.– Кто сказал «жертву»? Ну, подходи, кто смелый!
Молчит дружина, притихли матросы. Страшно пасть жертвой жестокой бури, но там, возможно, есть еще шанс спастись, а подвернуться под руку разгневанному Садко никто не хочет. Наконец, вышел из толпы один старичок. Идет, качается, за снасти цепляется, еле-еле на ногах держится.
Предстал он перед купцом, поклонился и говорит:
–Не вели казнить, именитый гость [2], вели слово молвить! Стар я, нечего мне терять, а потому не боюсь уж твоего гнева. Разве не видишь сам, что осерчал на нас Морской царь. Не двигается наш корабль с места, сколько усилий ни прилагаем. Уж и вино в воду лили, и злато-серебро бросали– без толку. Хочет Владыка головы человеческой.
–Что же ты такое, пес паршивый, болтаешь!– поднял было Садко руку, чтобы проучить стоящего перед ним человека за дерзкие слова, да и опустил: не годится старца бить.
–Нужно кинуть жребий,– продолжал тем временем старик.– Чей жребий быстрее других утонет, тот в жертву Морскому царю и потребен.
–Отродясь ему не кланялся и кланяться не стану!– ответил Садко гордо, и в тот же миг в небе полыхнула молния, словно небесный карающий меч.
Забегали, заголосили люди, а старик упал на колени, ухватившись за полы златотканого кафтана.
–Пожалей, Садко, если не себя, то наших сыновей да жен, что на берегу дожидаются! Поклонись Морскому царю, чай не каменный, не развалишься.
Скрипнул зубами купец, да делать нечего.
–Ладно,– махнул он рукой,– бросим в море каждый свой жребий, и первым кинул в воду свою шапку.
Тут же пошла шапка ко дну, словно была сделана не из мягких невесомых шкур, а из тяжелого свинца.
Посмотрел Садко на это и покачал головой:
–Неправильный это жребий. Кинем еще раз. Теперь судить будем по тому, какой жребий последним на волнах останется.
Бросили снова. На этот раз отвязал он от пояса меч и кинул его в море. И снова чудо– легкие деревянные щепки, что бросили дружинники или матросы, тут же ко дну пошли, а тяжелый меч на волнах качается.
Вздохнул купец.
–Видно, такова моя доля.
Взял он свои верные гусли, а более ничего, перекрестился и прыгнул в море.
И как только сделал он это, замерла страшная буря, и, покачнувшись, вновь поплыл корабль, все дальше и дальше уходя от того места, где остался Садко, примостившийся на тонкой доске, случайно подаренной ему морем.
Когда изрядно потрепанный бурей корабль скрылся за горизонтом, небо и вовсе просветлело, разошлись тучи и выглянуло солнце.
Осмотрелся Садко вокруг. Куда ни глянь– синь да синь. То небесная, то морская. А на горизонте небо с морем и вовсе мешаются, словно две сестры, прильнувшие друг к другу в тесном объятии.
Улыбнулся купец, вспомнив те времена, когда он, простой гусляр, ходил на берег Ильмень-озера и подолгу играл там на своих чудесных гуслях так, что его сам Царь морской заслушивался.
Тронул он струны гуслей, и поплыла над морем дивная мелодия. Звенящая, как ручеек, мощная, как шум горного водопада. И было в ней все на свете– и первый лучик едва пробудившегося солнца, и горячий шепот влюбленного юноши, и тепло первого погожего дня… Так хороша была эта чудесная мелодия, что даже ветер затих, заслушавшись, а поверхность моря стала гладкая, словно шелк.
Великой силой обладали те гусли…
–Великой силой обладали те гусли…– Александра подняла взгляд от книги и пожала плечами.– Вообще-то очень странная версия. Впервые такую вижу. Обычно гусли Садко не считаются волшебными, а былина повествует о том, как бывший гусляр, а ныне купец попал на дно, где играл перед Морским царем, а тот, чтобы наградить музыканта, велел ему выбрать жену из морских царевен.
–Доводилось читать,– согласился Ян, устроившийся на подлокотнике ее кресла.– Там еще было про то, что Морской царь долго этого самого Садко запугивал. Говорил, что, мол, или съест его, или сожжет, или женит. Уж не знаю, что страшнее.
–Только твои шутки,– отрезала девушка.
Динка, наблюдавшая за их пикировкой с дивана, чуть заметно улыбнулась. Ян понравился ей сразу, но теперь он, похоже, приносит настоящую пользу, потихоньку размораживая Александру. Его постоянные провокации, как ни странно, шли только на пользу, и Саша все больше напоминала живого человека, а не ледяную скульптуру или хладнокровную русалку. Кстати, а ведь ее, кажется, когда-то тоже выловили из моря…
–И еще один момент,– снова задумчиво сказала Саша,– Садко долгое время простой гусляр. Свой дар он получает после первой встречи с Морским царем. Тогда Садко, еще не ставший купцом, бродил по берегу реки, напевая свои песни, и так пленил Морского царя, что тот выплыл из пучин и пообещал Садко помощь. Но, мне кажется, дело не только в этом. Именно после той встречи песни гусляра стали обладать особенной силой. Что, если Морской царь отдал человеку гусли?
–Интересная версия,– кивнул Глеб.– Ну а дальше-то что?
Ему, как главе их маленького отряда, положено быть серьезным и, если что, одергивать наиболее увлекшихся членов команды. Динка на него не сердилась. Глеб, как и Ян, был стопроцентно своим.
* * *
Долго играл Садко, пока не иссякли силы, а потом, обессиленный, заснул.
Проснулся он уже на дне морском, где высился прекрасный перламутровый дворец Морского царя.
Сам царь, с густой седой бородой, в которой запутались ракушки, сидел на высоком коралловом троне.
Поклонился ему Садко, а Морской царь и говорит:
–Много ты, Садко, по морю плавал, меня подарками не уваживал, а теперь сам прибыл мне в подарочек. Скажи теперь, казнить тебя или миловать.
–Все в твоей воле,– ответил Садко,– только позволь мне прежде сыграть на гуслях. Может статься, в последний раз.
Заиграл Садко веселую плясовую. И такова оказалась сила волшебных звуков, что весь дворец пустился в пляс. Не выдержал сам суровый Морской царь. Соскочил он со своего трона и пошел в присядку. Уж он плясал так, что все вокруг ходуном ходило. А волны на море поднимались с гору, много кораблей затонуло тогда.
Три дня играл Садко, и три дня танцевал Морской царь, а после умаялся и пощады запросил.
–Перестань играть,– попросил он, едва удерживаясь на ногах, которые по-прежнему выделывали всякие коленца,– не обижу я тебя, а напротив, награжу.
Умолкли волшебные гусли, и Морской царь обессиленно опустился на ступеньку своего трона.
–Ух, уморил…– вздохнул владыка.– Ладно, обещал я тебе награду, и слово свое царское сдержу.– Выдам за тебя одну из своих красавиц-дочерей!
Не смог возразить Садко: велика честь, да только если женишься на одной из русалок, на всю жизнь в подводном царстве и останешься, никогда земли родимой не увидишь, никогда не увидишь ясна солнышка, никогда не пробежишь по мягкой траве, никогда не поклонишься городу знатному, господину Великому Новгороду. Что же делать? И вдруг услышал Садко, что кто-то шепнул ему в ухо:
–Соглашайся, но как станет Морской царь дочерей своих показывать, пройди мимо всех. Самой последней пойдет девица Чернавка, ее и выбери, да как сыграют свадьбу и положат вас почивать, к жене своей не притрагивайся, тогда сможешь на Русь-матушку вернуться.
Сделал Садко все так, как ему подсказали.
Вывел Морской царь своих дочерей– одна другой краше. И были они милее всех земных девушек, сияли они ярче солнца ясного. Засмотрелся на их красоту Садко, но вовремя вспомнил совет. Прошел он мимо всех русалок и остановился перед последней, самой скромной, самой неприметной из них.
–Позволь мне, царь, выбрать вот эту!– указал он на Чернаву.
Удивился Морской царь, да разве тут поспоришь.
–Ну что же, бери ее, раз пришлась по сердцу,– согласился он.
Тут же устроили пышную свадьбу, какой на Руси-матушке и не видывали. Кружились хороводами прекрасные морские девы, и казалось, что это разноцветные резвые рыбки. Щедро лились меды пряные и яства столь диковинные, каких Садко ранее не пробовал ни на родине, ни в далеких чужеземных землях.
Как отшумел праздник, уложили Садко спать с молодой женой. Только гусляр даже смотреть на нее не стал, отвернулся к стене и вскоре заснул.
