Ответили ему хором, все трое. Баська озадаченно заскулила. Женя коротко, по-мужски, ограничился одним словом:
– Когда?
Зато Оля не стала скрывать своего волнения и тут же засыпала библиотекаря вопросами:
– Ой, Сан Саныч, неужели они узнали вашу тайну? В смысле – тайну тети Риты, Жениной мамы? И что же теперь будет?
Хранитель только пожал плечами:
– Пока ничего не могу сказать с уверенностью. В сообщении нет ни даты проведения заседания Совета – ее сообщат позднее, ни темы заседания. Нам остается только ждать и надеяться, что все обойдется.
Дед выглядел совершенно невозмутимым, чего никак нельзя было сказать об Оле и Жене. Ребята с тревогой смотрели друг на друга. Они отлично понимали – если в книжном мире узнают, что главный Хранитель нарушил закон взаимодействия миров, пусть даже из самых лучших и благородных побуждений, это может закончиться плохо. И даже очень плохо…
* * *
Шло время, однако нового известия о Совете, которого с таким волнением ожидали в библиотеке деревни Лыково, пока не поступало. Чтобы как-то отвлечься от тревожных мыслей, Оля занялась своим любимым делом – сидя в специально выгороженном для нее уголке за стеллажами, не торопясь перебирала старые книги. Около нее, на большом столе, высились здоровенные стопки томов, настолько высокие, что девочку за ними практически не было видно. Сухой мягкой тряпочкой Оля протирала кожаные корешки, а затем открывала книгу, аккуратно и внимательно перелистывала, вынимая и складывая рядом все то, что люди (много лет назад, или не очень давно, или буквально позавчера) использовали в качестве закладок. Будучи девочкой честной и добросовестной, Оля к каждой своей находке прикладывала бумажку, где тщательно записывала, в какой книге и на какой странице найден тот или иной предмет, а также справлялась по формуляру, кто и когда в последний раз пользовался книгой, чтобы по возможности вернуть вещь хозяину. Но это удавалось редко – ведь лыковская библиотека была не обычным хранилищем книг, а настоящей сокровищницей, с бесценными раритетами со всего мира.
С того времени, как Оля начала помогать Сан Санычу в библиотеке, у нее набралась полная коробка найденных в книгах вещей, и с недавних пор девочка почувствовала, что ее охватил настоящий азарт коллекционера. Оля начала сортировать все эти удивительные вещи и вскоре обнаружила, что стала обладательницей интереснейшего собрания.
Как ни удивительно, но настоящие закладки попадались довольно редко. Зато какие! По узким бумажным – простым, глянцевым или запрятанным в пластик – полоскам можно было проследить историю двадцатого века со всеми знаменательными событиями и праздниками. Закладки давали возможность полюбоваться видами крупнейших городов мира, фотографиями и рисунками, которые в тот период времени считались красивыми или важными. Но больше всего Оле нравились не фабричные, а самодельные закладки – ленты или узкие полоски ткани с заботливо вышитыми на них разноцветными узорами, цветами или незатейливыми текстами-пожеланиями: «Счастливого Рождества!», «Кого люблю – тому дарю» или «Мамочке в день ангела».
Больше всего, наверное, было открыток из разных стран – праздничных, с репродукциями известных или совсем неизвестных Оле картин, с цветами, со всевозможными видами и пейзажами, со смешными или просто красивыми сценками или рисунками. Часть открыток были пустыми, другие – подписанными, и Оля сама не знала, что ей интереснее – рассматривать картинку или вчитываться в текст на обороте. Конечно, она знала, что чужие письма читать нехорошо, но считала, что это относится только к знакомым и ныне здравствующим людям. А если человек жил давным-давно, его письма превращаются из личной тайны в источник информации, подчас очень любопытной. Во всяком случае, Оле казалось необыкновенно увлекательным разбирать почерк отправителя открытки, вчитываться в текст (если, конечно, он был написан по-русски) и пытаться представить себе, что из себя представляли отправитель и тот, кому предназначалась открытка. Разумеется, сухие поздравления с праздниками, сопровождаемые дежурными пожеланиями здоровья и счастья, давали мало пищи для фантазии, но изредка попадались такие тексты, по которым девочка ухитрялась придумать целый роман.
Кроме того, у Оли скопилась большая стопка всевозможных денежных знаков. Юная собирательница всегда удивлялась тому, что многие люди прячут деньги в книги и умудряются их там забыть. В некоторых книгах обнаруживались целые пачки купюр, очевидно, составлявших когда-то немалую сумму. Встречались и отдельные банкноты, которые, похоже, специально использовались вместо закладок, а потом так и забывались в книгах. Чего только не было в Олиной коллекции! В ней хранились купюра достоинством в одну копейку, выпущенная в нашей стране незадолго до Октябрьского переворота, отечественная же купюра 1924 года номиналом в целый миллиард, современные американские доллары и валюта разных экзотических стран вроде Берега Слоновой Кости или Папуа-Новой Гвинеи, крупные, почти с тетрадный лист, купюры столетней давности и совсем небольшие, размером с марку (некоторые, собственно, и были марками). Многие из них были очень красивы, представляли собой настоящее произведение искусства, но больше всех Оле нравилась китайская купюра, на которой тонко и изящно выписанный дракон играл с солнцем, как с жемчужиной. Банкнот оказался в отличном состоянии, и Оля даже положила его в специальный пластиковый файлик.
Отдельную и, признаться, самую любимую Олину стопку составляли приглашения – на балы, свадьбы, торжественные обеды и прочие мероприятия. Среди них обнаружилось даже приглашение на новогоднюю елку в Колонный зал Дома союзов 1936 года, когда в Советском Союзе впервые официально устроили праздник для детей – до того празднование Нового года считалось буржуазным пережитком, не поощрялось и даже запрещалось. Увидев это приглашение, Сан Саныч аж крякнул. Подержал листок в руках, рассмотрел со всех сторон, потом бережно положил на стол и сказал Оле:
– Бесценная вещь, Оленька, бесценная! Сохрани ее обязательно!
И еще раз погладил невзрачную с виду картонку рукой.
Хранились в Олиной коробке еще и перья, и всевозможные билеты, и карманные календарики, и тонкие карандаши, и засохшие цветы, и листья, и палочки для еды, и ленточки, и цветные нитки, и спички, и носовые платки… Был в коллекции девочки и бумажный веер, и чей-то отрезанный белокурый локон, аккуратно завернутый в тряпочку, и даже пожелтевшая от времени нитяная женская перчатка на левую руку.
Однажды Сан Саныч принес древний рукописный фолиант, написанный витиеватым готическим почерком, со множеством рисунков. В большинстве своем там изображались геометрические фигуры, созвездия, странные предметы, стоящие и лежащие чудовища и рядом их уменьшенные копии. Библиотекарь велел Оле тщательно протереть с книги пыль, буквально с каждой страницы, выдал большой кусок пергаментной бумаги, чтобы завернуть фолиант, и попросил поставить его потом на специально отведенное место. Приводя книгу в порядок, Оля тщательно ее осмотрела и нашла за кожаным корешком тончайший трехгранный стилет с простой железной ручкой. В рукоятку был вставлен круглый кусочек какого-то материала размером с ноготь мизинца. Оля так и не смогла понять, ни из чего тот кружок сделан, ни даже какого он цвета – при разном освещении пластина меняла цвет от угольно-черного до бесцветного, в промежутке переливаясь всеми цветами радуги. Оля показала находку Сан Санычу, и тот стал вспоминать, что вроде бы где-то читал о таком материале, а вот что и где читал – увы, забыл напрочь. Так это и осталось загадкой.
Впервые увидев стилет, Женька возжелал немедленно его приХВАТизировать, и Оле удалось отбить свою находку только после вмешательства Сан Саныча и Баси, прибежавших на ее крик. Правда, мальчику было милостиво позволено иногда брать стилет, но обязательно возвращать обратно в коробку с Олиной коллекцией. Женька немедленно воспользовался разрешением, вот только положить на место почему-то все забывал. Оля сначала сердилась и даже жаловалась Сан Санычу, но потом махнула рукой. Мальчишка, что с него возьмешь… После этой находки Женька стал помогать подружке проверять книги, заглядывая не только между страниц, но и под корешок. Вместе они нашли еще один нож и тонкую пилку, заклеенные в корешок книги, которая предназначалась, наверное, какому-то заключенному, а также кучу листочков, писем и газетных вырезок на разных языках. Писем, кстати, у Оли скопилось множество. Прочесть их все Оля не могла, так как не знала иностранных языков, но догадывалась, что каждая сложенная бумажка, вывалившаяся из старинного фолианта, или пара сложенных вместе надушенных листков, исписанных тончайшим женским почерком, оказавшаяся в игривом, судя по картинкам, французском романе, – разрозненные кусочки чьей-то жизни. И Оля вздыхала, думая, как хорошо было в то время, когда не придумали еще электронную почту и мобильные телефоны, когда чувства выражались красивыми словами, а не дурацкими смайликами, а для того, чтобы пообщаться с дорогим тебе человеком, волею случая оказавшимся вдалеке, приходилось писать письма, думая над каждым словом и знаком препинания.
