— Видите ли, доктор, — толковал торговец, — вы смыслите в животных больше любого ветеринара. Вы написали о кошках замечательную книгу, от нее просто не оторваться. Сам я, правда, не умею ни писать, ни читать, а то тоже наверняка сочинил бы пару-другую таких книжек. Но моя жена Теодора — очень образованная женщина — прочла мне вслух вашу книгу. Откуда вы так хорошо знаете, о чем думают кошки? Можно даже подумать, что вы сами — кошка!
И он еще долго расхваливал доктора на все лады, а потом сказал:
— Доктор, вы заработаете уйму денег, если станете лечить не людей, а животных. Я буду посылать к вам старушек, чьи кошки или собаки болеют. А если они будут болеть слишком редко, я кое-что подмешаю им в еду, чтобы у них разболелись животы. И денежки — хи-хи! — сами поплывут вам в руки!
— Ну нет! — возразил доктор. — Это нечестно! Нельзя ради денег мучить несчастных животных!
— Нет-нет! — бросился оправдываться торговец. — Я вовсе не хочу, чтобы они не на шутку расхворались! Так, легкое недомогание, не больше. Но вы, конечно, правы, лучше не делать этого, тем более что кошки и собаки все равно будут болеть — хозяйки их перекармливают. А если у кого-нибудь из крестьян в окрестных деревнях захромает лошадь или заболеет теленок, я тоже будут посылать их к вам. Послушайтесь моего совета и начинайте лечить животных.
Когда он ушел, Полли перепорхнула с подоконника на стол и проговорила своим скрипучим голосом:
— Этот кошачий кор-р-рмилец совер-р-ршенно пр-р-рав. Стань звер-р-риным доктором. У людей не хватило ума понять, что ты лучший в мире доктор. Насильно мил не будешь, поэтому отдай свои знания животным, они умеют быть благодарными.
— Э-э, ветеринаров и без меня хватает, — с сомнением ответил доктор и выставил горшки с цветами за окно, чтобы их полил дождик.
— Хватать-то их хватает, — настаивала Полли, — но все они вместе взятые гроша ломаного не стоят. Знаешь ли ты, что звери умеют говорить?
— Я знаю, что попугаи говорят, — сказал доктор.
— Мы, попугаи, очень умные птицы, — ответила Полли и надулась от важности. — Мы говорим по-человечески и по-птичьи. Когда я говорю: «Полли хочет печенья», тебе все понятно. Но вот послушай это: «Ка-ка-ой-и фи-фи».
— Боже! — воскликнул пораженный Джон Дулиттл. — И что же это значит?
— «Каша уже готова».
— Ты не шутишь со мной, Полли? Почему ты раньше не рассказала мне о птичьем языке?
— А зачем? — ответила Полли, стряхивая с крыла крошки сухарика. — Раньше ты бы меня не понял.
— Погоди, погоди.
В возбуждении доктор подбежал к буфету, вытащил из ящика карандаш и книжечку, где записывал свои долги мяснику и другим лавочникам, и сел за стол.
— Я должен все записать, — сказал он. — Просто поразительно! Сначала продиктуй мне птичью азбуку, только не торопись, пожалуйста.
Вот так доктор Джон Дулиттл узнал, что у птиц есть свой язык. Все время, пока шел дождь, Полли просидела на столе и учила доктора птичьим словам, а тот прилежно заносил их в записную книжку. Вдруг на кухню вбежал пес О’Скалли, сел на пол и принялся почесывать задней лапой ухо.
— Смотри, О’Скалли хочет тебе что-то сказать, — проскрипела Полли.
— Сказать? — удивился Джон Дулиттл. — Он молча чешет себе за ухом!
— Зверям не обязательно раскрывать рот, чтобы что-то сказать, — объяснила Полли. — Они могут говорить ушами, лапами, хвостом — кому чем удобнее. Видишь, как О’Скалли морщит нос и как у него подрагивает правая ноздря?
— И что же это значит? — еще больше удивился доктор.
— Он спрашивает: «Ты знаешь, что дождь уже кончился?» Собаки всегда морщат нос, когда о чем-нибудь спрашивают.
Скоро Джон Дулиттл с помощью Полли так хорошо выучил язык зверей, что все-все понимал и даже сам с ними разговаривал. И тогда он и вправду стал звериным доктором.
А когда «кошачий кормилец» рассказал всем сразу, а потом и каждому по отдельности, что Джон Дулиттл теперь лечит животных, у доктора не стало отбою от пациентов. Молодые и старые дамы приводили к нему своих объевшихся пирожными болонок и пуделей, крестьяне из ближних и даже дальних деревень шли к нему с больными коровами и овцами.
Как-то к нему привели старую лошадь. Она много лет верой и правдой служила своему хозяину, а теперь стала плохо видеть. Как же она обрадовалась, что ее понимают и можно наконец пожаловаться на судьбу.
— Доктор, — сказала лошадь, — меня уже водили к тому ветеринару, что живет за холмом, но он ничего не смыслит в наших болезнях. Он подумал, что у меня больны ноги, и шесть недель кряду заставлял меня глотать горькие-прегорькие порошки. Ему даже в голову не пришло посмотреть мои глаза. Доктор, я слепну на правый глаз, и все, что мне нужно, — это очки. Почему людям можно носить очки, а нам, лошадям, нельзя?
— Вам тоже можно, — отвечал ей доктор Дулиттл. — Я непременно закажу тебе очки.
— Мне бы хотелось такие, как у вас, но чтобы стекла в них были зеленые.
— Ну конечно, — согласился доктор, — очень приятно смотреть на мир сквозь зеленые очки.
— Объясните мне, доктор, — продолжала болтать лошадь, пока Джон Дулиттл открывал ворота, чтобы выпустить ее на улицу, — объясните мне, ради бога, почему все считают, что животных легче лечить, чем людей? Не потому ли, что мы не можем пожаловаться? Я уверена: звериный доктор должен быть много умнее обычного врача. Представьте, даже бестолковому мальчишке, сыну моего хозяина, взбрело в голову, что он может лечить лошадей. Жаль, что вы его не видели: толстые щеки, глаза заплыли от жира. Уже большой, а ума — кот наплакал. На прошлой неделе ему вздумалось поиграть в ветеринара и поставить мне горчичник.
— И куда же он его тебе поставил? — полюбопытствовал доктор.
— Никуда. Ему вздумалось поставить мне горчичник, а мне вздумалось побрыкаться. Обычно я веду себя кротко и послушно и никому не доставляю хлопот. Но я и так уже была зла на ветеринара за то, что он измучил меня своим горьким лекарством, а когда мальчишка подошел ко мне с горчичником, мое терпение лопнуло. Я лягнула его, и он свалился в пруд с утками.
— Ох! — воскликнул добрый доктор. — Ты его не ушибла?
— Не думаю, — ответила лошадь. — Я лягнула его куда следует. Теперь у мальчишки синяк пониже спины, и ветеринар ставит ему туда примочки. А когда будут готовы мои очки?
— На следующей неделе. Приходи за ними во вторник. До свидания.
Через неделю доктор Дулиттл вручил лошади огромные очки с зелеными стеклами. Лошадь водрузила их себе на нос и стала видеть так же хорошо, как и в молодости.
Вскоре добрая половина лошадей в окрестностях Паддлеби ходила в очках, и никто из местных жителей уже не удивлялся при виде запряженной в воз лошади с зелеными стеклами на глазах.
И так было со всеми зверями, которых к нему приводили хозяева. Доктор выслушивал их и прописывал нужное лекарство. А звери возвращались домой и рассказывали своим друзьям и знакомым, что в маленьком домике с большим садом живет самый что ни на есть настоящий звериный доктор. И скоро не только коровы и лошади, но и мелюзга вроде ежей или мышей — летучих и полевых — потянулась к доктору. С самого утра в саду сидели больные звери и ждали, когда доктор их примет и вылечит.
А потом к доктору Дулиттлу стала приходить такая тьма зверей, что ему даже пришлось устроить отдельный вход для разных животных. Над парадной дверью он повесил табличку «Для коров», над черным ходом — «Для лошадей», над кухонной дверью — «Для овец». А для мышей была прорыта под землей широкая и удобная норка прямо в подвал, где они мирно ждали, когда доктор спустится к ним.
Несколько лет спустя все живое в окрестностях Паддлеби было лично знакомо с доктором Дулиттлом или хотя бы наслышано о нем. Каждую осень птицы улетали зимовать в теплые края и рассказывали там о замечательном докторе. «Представьте себе, — чирикали они по-птичьи, — он выучил язык зверей и может вылечить любую болезнь». Так о докторе Дулиттле узнали звери во всем мире, и теперь его слава стала намного громче, чем раньше, когда он лечил людей в Паддлеби-на-Марше. А доктор был счастлив, что у него есть пациенты, и не отказывал в помощи даже самой маленькой букашке.
Однажды после обеда Джон Дулиттл читал книгу и делал пометки на полях, а Полли, как обычно, сидела на подоконнике. За окном кружились на ветру осенние листья. Вдруг она расхохоталась.
— Что тебя рассмешило, Полли? — спросил доктор и посмотрел на нее поверх очков.
— Знаешь ли, я тут задумалась… — ответила Полли, не отрывая глаз от кружащихся за окном листьев.
— О чем же ты задумалась?
— О людях. Когда-нибудь они сведут меня с ума. Как же, человек — венец природы! А ведь миру не одна тысяча лет. Почему же они не научились языку зверей? Очень просто догадаться, что если собака виляет хвостом, то она хочет сказать: «Мне весело». И что же дальше? Ты первый из людей заговорил на нашем языке. Боюсь, что и последний. Представляешь, как я злюсь, когда слышу на каждом шагу. «Бедные бессловесные звери, все понимают, а сказать ничего не могут». Я была знакома с попугаем по имени Макао. Эта удивительная птица умела говорить «здравствуйте» на семи языках, а понимала все языки мира. Однажды Макао купил старый седой профессор. Уж не знаю, профессором чего он был, но греческий он коверкал так, что Макао не выдержал и сбежал куда глаза глядят. Я частенько потом думала, куда же подался мой друг Макао? Уж во всяком случае не пропал, географию он знал лучше любого человека. Ах, люди-люди! Если они когда-нибудь поднимутся в воздух, то сразу же задерут нос. А чем гордиться? Летать умеет любой воробей.
