– Бабуль, я у Сани ночевать останусь, к завтраку буду.
Что бабушка мне ответила, я уже не слышал.
Мы неслись по городу, а за нашими спинами, не поспевая за нами, зажигались фонари. Ночь входила в свои права, укутывая город бархатной летней темнотой – новолуние. Нам было не до неё и вообще не до всего мира.
Отдышаться мы сумели только в машине, пока Саня, тихо матерясь, заводил упрямый мотор. Наконец, Шумахер сумел извлечь из нивы необходимы утробный рёв и газанул так стремительно, что мы с Лизкой на заднем сидении повалились друг на друга.
– Гальцев, маршрут проложи, – не оборачиваясь, потребовал Саня, выруливая на улицу и, пугая мирно ложащихся спать горожан воистину драконьим рыком мотора, помчался на другой конец города. Лизка только успела пискнуть:
– Сейчас…
Ночь провожала нас растерянным взглядом: и куда несётесь?
Глава 12. Добрый лес, беспокойный день…
Первым сел телефон у Лизы. Устал грузить Яндекс.Карты, ловить сигнал спутника, жалобно пискнул пару раз и умер. Мы к тому времени как раз успели свернуть на просёлочную дорогу через лес, позволяющую срезать километров тридцать, и катили в полной темноте, если не считать достаточно узкого участка, освещаемого заляпанными грязью фарами. Впрочем, выбирать маршрут возможности особо не было – из колеи мы никуда деться не могли.
Мой телефон продержался дольше. Километров этак на пять. Потом сказалась моя забывчивость, телефон сообразил, что не питался уже два дня, и тоже решил потихоньку умереть. Напоследок высветил, что сеть потеряна – и превратился в мёртвый кусок пластмассы, внутри которой были всякие мелкие, непонятные и совершенно в таком случае бесполезные детали.
Одна допотопная Санина «труба» искала сеть как ни в чём не бывало. Толку от этого динозавра фирмы «Nokia» не было – ни сети, ни GPS… Хотя, с другой стороны, встроенный фонарик и аккумулятор, которого ещё на сутки хватит – это тоже неплохо. И иногда даже лучше способности подключаться к Wi-Fi, умению проигрывать ролики с ютуба и возможности установить тридцать три крутых игры. К тому моменту, по крайней мере, меня начали терзать смутные сомнения об этом.
Потом мы упёрлись в шлагбаум и хорошенечко пробуксовали на заднем ходу. Дорога вообще становилась чем дальше, тем хуже – в лесу меньше солнца, и последствия недавнего наводнения ещё до конца исчезнуть не успели.
Пытаясь объехать препятствие, Саня, разбрызгивая грязь с диким рёвом, вывернул-таки ниву на дорожку помельче, оттуда ещё на какую-то, потом снова попытался вернуться на крупную… Когда мы окончательно засели в грязи по самое брюхо, ни для кого из нас не было секретом, что дороги мы больше не знаем и до утра не доедем – в свете фар даже по собственным следам не выехать. Но озвучивать это никто не стал – побоялись. Каждый из нас робко надеялся: а вдруг всё-таки всё исправится как-то само собой, а?
– Вставайте, граждане, приехали, конечная, – сообщил Шумахер с деланной бодростью после пятой попытки вызволить машину своим ходом. – Вылезайте и толкайте…
– Поезд дальше не идёт, просьба освободить вагоны, – заученно откликнулась «метрошной» фразой Лизка, опасливо выпрыгивая из чрева нивы в кромешную темноту. Я выбрался следом и зябко поёжился. Летняя ночная прохлада показалась ледяным дуновением зимы, и я пожалел, что надел жилетку, а не ветровку. Наличие холодной воды по щиколотку, радостно перебравшейся из лужи в мои кроссовки, тоже не порадовало.
Нет, мы вытолкали машину. Сколько времени в этот момент было на часах – никто не смотрел, мы уже не думали, что потерялись и что Андрей с Ильёй нас не дождутся. Пределом наших мечтаний был ровный шум мотора и четыре колеса на твёрдой земле – и вот, наконец, это сбылось. Кричать от радости мы не стали, совершенно убитыми заползли в ниву, и в тот момент, когда я устроился на заднем сидении и стянул кроссовки, я, кажется, отрубился.
Мгновение четырнадцатое
Долго дремать у меня не вышло. Я только успел сквозь сон порадоваться, что удобно устроился – Лизка легла на меня, грея бок, – как почувствовал, что мне кто-то светит фонариком прямо в лицо.
– М-м? – невразумительно спросил я, разлепляя глаза.
– Приехали, – мрачно отозвался Саня.
Я прислушался и понял, что для работающего мотора слишком тихо вокруг.
– Застряли опять? – сквозь сон спросила Лизка.
– Нет, – Саня вздохнул и, наступая нам на ноги, перебрался тоже на заднее сиденье. – Хуже. Мы заглохли, а в темноте фиг разберёшь, что там с мотором. Простите, ребят, но, кажется, мы влипли и застряли здесь до утра.
Итак, это прозвучало. То, в чём мы так боялись признаться. Мы – трое малолетних идиотов, рванувших среди ночи почти в другой город, заблудившиеся в лесу и сломавшие машину. Конечно же, теперь предложение Андрея про утренний автобус выглядело разумным, адекватным и прекрасным… вот только ничего поделать было нельзя. Мы-то были в лесу…
– Как связь?
– Ноль, – отозвался Саня, устраиваясь между мной и Лизкой. – Ой, батя меня убьёт… Я, конечно, сказал ему, что я к вам ночевать отправился, но если не починю машину – он ведь узнает…
– Тебе-то что. Вот если бабуля узнает, что я не у тебя, а Бог знает где, – я сглотнул. – Не дай Бог, ой, не дай Бог… Ей же плохо станет. У неё в сосудах эти, опасные… угроза инсульта и всё такое.
Лизка заворочалась, пододвигаясь к Сане, и тихо попросила:
– Давайте не будем о таком, ладно?
Я не увидел, а скорее почувствовал, как рядом усмехается Саня:
– Не дрейфь, Лёва. Всё пучком будет. Рассветёт – починимся и быстренько вернёмся домой. Родители и не проснуться даже, вот увидишь.
Убеждённости в его голосе хватило бы на основание новой религии. Но увы, я всё равно ему плохо верил. А вот Лизка даже спорить не стала, вздохнула и, устраиваясь на тёплом Санином боку, пробормотала:
– Спокойной ночи.
… Проснулся я от оголтелого крика птиц. Как будто все пернатые твари, что обитали в лесу, слетелись к машине, скребли по ней когтями, орали, пищали, скакали, хлопали крыльями, а декорациями ко всему этому служило огненное зарево за нашей спиной. Я несколько секунд пытался понять, где я и что за пожар, но потом сообразил, что это всего-навсего восход солнца, и успокоился. Постепенно птичий гомон утих и бо́льшая часть пернатых разлетелась по своим делам; я подхватил свои сырые кроссовки и, преодолев заграждение в виде Саниных и Лизиных коленок, перебрался на переднее сиденье и вылез на улицу, как был, босиком. И оказался прав – пробуждение от того, что оказываешься по голень в воде, прочистило мозги лучше чашки крепкого кофе.
Воздух был – упоение. Чистый кислород, так, что даже в ушах звенит, в городе такого нет и быть не может. Саня с Лизкой спали в обнимку, очень трогательно, и я не стал их будить, решив, что это всегда успеется, а пока можно разведать местность. Найдя подходящую сосну, я бросил последний взгляд на белую ниву, с отвращением натянул кроссовки на босу ногу, мысленно пожелал себе удачи и, подпрыгнув, ухватился за узловатую сухую ветку. Крякнув, словно бы от удивления, она всё-таки согласилась выдержать мой вес, и восхождение началось…
– Ну что, нашёл, где мы? – раздалось снизу, когда я осторожно спускался. У сосны стояла Лизка, потягиваясь с недоступной для мальчиков гибкостью. Я спрыгнул, поплевал на ободранные ладони и отозвался:
– Ну, похоже, что мы на верном пути вчера всё-таки были. Километрах в пяти отсюда шоссе, правда, почему-то в той стороне, откуда мы приехали. А ты чего вскочила?
Лизка зарделась и буркнула себе под нос нечто невразумительное. Я вспомнил, как она обнимала Санину руку во сне и только хмыкнул.
– Ну что, Шумахера будим, чинимся и вперёд? – я, не дожидаясь Лизкиного ответа, залез в машину и гаркнул: – Саня, подъём! Нас ждут великие дела, и без твоих золотых ручек мы не справимся!
Шумахер заворочался, потом с трудом разлепил веки и вперил в меня свой сонный, бессмысленный взгляд. Спустя секунд десять игры в гляделки, Саня моргнул, протёр глаза и, зевая во весь рот, отозвался:
– Ага-а…
Потом зажмурился, ещё раз зевнул и сполз обратно на сидение. На последовавшие за этим попытки его опять растолкать, мой друг только мычал и просил дать ему «ещё полчасика».
– Ну что ты его мучаешь, – с упрёком сказала мне Лизка, тоже заглядывая в машину. – Он вчера совсем измотался, пусть отоспится! А то со сна он нам такого начинит…
– Я… я не сосна, – внятно проговорил Саня, не открывая глаз. – Я, этот… который с иголками… Ливанский… Столетний… Дуб, короче…
Пришлось в срочном порядке выбираться из машины, чтобы без помех поржать. Отсмеявшись, я махнул рукой и оставил «дуб с иголками» отсыпаться. Лизка отправилась на поиски речки, явственно журчащей неподалёку, а я уселся на солнышке, прислонился спиной ко всё той же облюбованной мной сосне и, прикрыв глаза, подставил лицо теплу, надеясь, что Лизка не заблудится.
