Хитрый черт! А я вот слышала, как он по рации договаривался, что завтра его отсюда заберут на Соловки, что у него график – три дня он, три дня другой. И тоже ругался. Все про планы твердил. А еще узнавал, что там с водой на Соловках. Авария ведь была. И ни слова не сказал про нас.
Волны бились. Чайки кричали. Я отправилась смотреть лабиринты.
Белые камни. Деревце. Больше ничего. Я попыталась представить, как Юлечка стоит в центре, как смотрит.
Побежала прочь, топоча ногами.
Не надо представлять! Хватит! А то кто его знает, что еще такого во мне есть. Лыжники с копьями приходили. Их, что ли, к нам в деревню запустить? Для повышения велосипедности.
Шторм шумел. Как же здорово было просто сидеть и смотреть на море, на камни, на выбеленные волной бревна, на ошметки водорослей. Нет, на водоросли смотреть совсем не приятно, какие-то они ошметистые.
Но все равно сидеть было хорошо. Зазвонил сотовый. Вичка. Я на всякий случай посмотрела вокруг, не лежат ли где грабли. Чисто, одни камни.
– Ну ты даешь! – с ходу заорала она. – Тебе писателем надо быть, а не человеком. Вообще – чума! Круть! Я чуть с ума не сошла, а она такое… Полный улет. Я буду своим рассказывать, со мной в следующем году сюда весь класс приедет. Диснейленда с комнатами ужаса не надо. Вот это да! И ведь целый месяц! Нет, целый месяц! Я реально уже с крышей распрощалась.
Вичка орала. А вокруг меня дул ветер, накатывали волны, громыхали камни. Вичка орала и ждала, что я буду задавать вопросы. Ну и фиг с ней. Задам.
– Чего у вас там?
– Это у тебя – там! У нас было все в порядке, пока ты…
– Когда это вы – и без меня?
– Вот именно! Именно! – Какой-то фон у Вички появился. Как будто кричит кто-то. Кто у нее там может кричать? – Говори спасибо Герке. Это все он! Он!
Кто бы сомневался, что все беды от Герки. Кстати, кто это?
– Ты чего? Совсем там ку-ку на своих Соловках? Своих забывать стала?
Я мысленно перебрала «своих». В «своих» у меня была Вичка. Может, у нее есть второе имя? Вичка-Герка Громова?
– Шульпяков! – надрывалась Вичка. – Ну ты совсем! Короче, все не так, как ты думаешь. Никто у нас не тонул. Ее машиной сбило.
Меня немножко заклинило. Кто тонул, сбитый машиной?
– Ну, твоя Юлечка. Пять лет назад авария сильная была. На повороте одна машина въехала в другую. А там парень с девчонкой были. Она из машины выпала. Он ее пытался к нам в деревню отнести, но не успел. Она померла у него на руках. В том месте парень как раз и поставил памятник. Ну, чтобы место запомнить. Деревенские и не знали, что он это делает. Герка вчера в город ездил, в похоронную контору. Они нашли ему – кто и когда поставил памятник. Там даже вспомнили, почему она умерла. А похоронили ее под Вязовней. Мы с Геркой ездили сегодня утром. Сейчас фото пришлю. А этот дом – там не дед жил, а бабка. Ее три года назад увезли родственники. Она до сих пор у них живет. Я адрес знаю. Дом продают, но все никак не могут продать. Теперь уже и не продадут. А штаны синие – мы выследили: рыбаки переодеваются. Сейчас там, конечно, ничего не осталось, но они все равно на крылечко приходят.
– Вы всю ночь следили?
– Это Герка. Холодно было. Он насморк заработал.
Блямкнул телефон, сообщив о пришедшей эсэмэске. Нет, не эмэмэска пришла. Фотка. С кладбища. Серый камень и овальная картинка. На ней улыбающаяся светловолосая девушка. Кудрявые летящие волосы. Полноватая.
– А что тогда было? – вклинилась я в Вичкино щебетание.
– Да ничего не было! Все тебе показалось! Роман пиши, полегчает.
Фотка. Круто. Мы же ее вызывали. Она же пришла. Юлечка. Хмурая черноволосая девчонка!
Если это всего лишь мои фантазии, то какой же силой они обладают! И почему мои фантазии не помогают, когда я не хочу, чтобы меня вызывали к доске?
Я вскочила. Села. Снова встала.
Надо все вспомнить. Как это произошло? Почему именно так?
Помчалась по мосткам к нашей церкви. Не добежала. Остановилась около домика смотрителя.
– Бумага есть? – налетела я на Полосатого, сидящего за столом.
– Ноутбук есть, – грустно ответил он. Ноутбук был. Он стоял перед Полосатым, на экране белел чистый лист – что-то он там, видимо, писал. Или пытался писать. – Мне роман заказали, по игрушке одной. А меня что-то не прет.
Ладно, потом как-нибудь скину себе текст. В крайнем случае попрошу Полосатого, пришлет. А сейчас писать, писать!
Я столкнула печального писателя с лавки. Открыла на его ноуте новую страницу.
Началось все… началось все с того дня, когда Вичка куда-то умотала по своим делам, а я, поругавшись с бабушкой, пошла на затон. Одна. И там впервые представила Юлечку.
– А тебя, я смотрю, прет, – заметил Полосатый, отвлекая меня от долбления по клавишам. – Я же говорил…
Тут я тоже вспомнила, что он говорил, и руки мои сами свалились с клавиатуры.
Это может быть с каждым! Вот так удариться в фантазии, чтобы они однажды стали явью, когда придуманное вдруг превращается в реальность. Не важно, какая там умерла Юлечка. Она появилась, потому что она была заново придумана. И уже потом зажила своей жизнью. Жизнью обыкновенного призрака со своими законами.
Ой, как хорошо, что мы здесь оказались и что я нашла, куда Юлечку деть. А сколько людей так и бродят со своими призраками!
– До фига, – грустно ответил Полосатый.
Я посмотрела на него. Шлепнула губами. Разве я вслух говорила? Разве мне что-то отвечали?
– Они вообще жутко мучают, эти демоны. Становится легче, когда пишешь.
Он кивнул на открытый ноутбук.
Писать было непривычно. Хотелось рассказывать. Но не Полосатому. Этот был какой-то совсем уж печальный и непонятный.
Рингтон у Вичкиного телефона зубодробильный, из «Убить Билла». Старье, конечно, но от неожиданности вздрагиваешь. А еще вздрагиваешь, когда в трубке незнакомый голос появляется.
– Она телефон забыла, – сразу сообщил голос. – Вместе с сумкой. Она только вечером…
– Гера? – осторожно спросила я.
Черт! Гера – это Герман или Герасим? Он же говорил, наверняка, а я забыла. Шульпяков, Шульпяков! Как я рада тебя слышать!
– Привет, Маш! Как там?
– Шторм. Мы скоро домой поедем. И тут еще эти, писатели.
– Ну… нормально так.
И замолчал.
С парнями по телефону я раньше не разговаривала. Чего он молчит-то?
– А у вас там как?
– Так ведь это… жара. И это… Юльку твою нашли.
– Ну да, круто.
Разговор опять застопорился.
Я смотрела на далекие Соловки.
– А ты там как? Выздоровела?
– Ну да, – буркнула я. – Почти. Вернее выздоровела, но потом… Хочу все описать. Поможешь?
– Конечно! – обрадовался Шульпяков. – Возвращайся! Надо было раньше что-нибудь такое сделать, чтобы ты не уезжала.
– Велосипедист ты недобитый, – завелась я с полоборота – мне не хватало только, чтобы теперь Шульпяков меня угробил. – Чтобы он у тебя там навсегда остался! Чтобы цепь у тебя проржавела и руль покривел… Чтобы ты всю жизнь на самокате ездил!
Я долго говорила, пока не поняла, что на том конце тишина. Дунула. Потом вспомнила, как в трубке что-то перед этим пискнуло.
Минута. Деньги кончились. На самом важном месте. Как всегда. Успела пожалеть, что не все сказала. Потом сразу пожалела, что сказала не то, что Шульпяков теперь неправильно все поймет. Или вообще обидится. Потянулась перезвонить. Но подумала про деньги, что надо идти к маме, просить, чтобы перевела.
Я загрустила. Все неправильно. Середина августа. Теперь меня мама вряд ли отвезет в деревню – оставит в городе. Перед этим еще надо вернуться в этот город.
Закрыла написанное на ноутбуке, отдала его хозяину и пошла к мосткам. Гигант Володя стоял у спуска к воде, уперев руки в бока, и смотрел на Соловки, куда нам не суждено было сегодня попасть.
– А вообще я считаю, что все правильно, – пробасил он. Не мне, а так, мирозданию. Из всего мироздания откликнулась одна я:
– Что правильно?
– Все! Что ни делается – все правильно. Ну и не попадем мы на эти Соловки, ну и ладно. Что скажешь?
Я зажмурилась. Сказать хотелось сразу и обо всем:
– Мы проводники душ мертвых в иной мир.
Лицо Володи дернулось. Он погрустнел, пошарил взглядом по горизонту.
– Ну, – начал он, – и так можно.
А я ведь никогда не узнаю, что произошло. Зачем Юлечка приходила и ушла ли она насовсем. Полосатый сказал, что поведение мертвых не объяснить логикой живых. Да и у живых с логикой тоже не очень.
Мама в предбаннике церкви сворачивала выданные нам на ночь спальники, шуршала пакетами, закрывала сумку. Я потянула за кончик свое одеяло. На деревянном полу было спать жестко, но удивительно приятно.
Мама долго, очень долго молчала. С икон осуждающе смотрели глаза святых.
– Ты знаешь, когда я была маленькая, у нас в деревне парень один был. Такой настойчивый. Сережка. Он любил истории страшные рассказывать. И вот он рассказал выдумку, что по нашей стороне реки ходит призрак, ищет того, кто его убил. Черный призрак, а в руках у него нож. Я тогда несколько ночей не спала. Может, у тебя то же самое?
