Погрузив золото на верблюдов, хорунжий приказал торопливо гнать караван. Да, но в какую часть города? Комиссар вскинул голову, поднялся, подошел к карте области.
Почему старик поселился не на самой станции «Н», где работал, а на солидном расстоянии от нее? Что заставило его ежедневно совершать марш в два с лишним километра, при его возрасте, по жаре и по пыльной дороге? И к тому же два раза в день… В то же время, по наведенным справкам, ему предлагали квартиру вблизи от работы. Отказался, говорит: «привык к хате, бросать жалко».
Комиссар опять заходил по кабинету.
«Почему старика привлекла именно эта станция? Мог выбрать любую другую и работу найти получше…»
— Стой! Стой! — вдруг остановился комиссар и даже хлопнул себя ладонью по лбу. — В былые времена там кустари добывали глину для гончарных изделий! Там же масса подземных ходов сообщения, искусственных полостей! — И нажал кнопку звонка…
— План операции будет таков, — спокойно проговорил комиссар, когда собралась оперативная группа «Золотое дело»…
— Скоро дома будем, — перекрестился хорунжий.
Станция, которая лет пятьдесят назад значилась разъездом с двумя мазанками, разрослась в железнодорожный узел с поселком городского типа.
Автобус, везший компаньонов, миновал широкие улицы и выехал на выжженную солнцем степь. Минут через пятнадцать хорунжий попросил шофера «тормознуть», Собрав свои дорожные пожитки, старики двинулись в сторону от дороги, по едва заметной на галечнике тропинке. День был на исходе. Солнце скрылось за далекими холмами. Хорунжий привел дядю Кузю в свой дом — мазанку с двумя подслеповатыми оконцами.
— Вот Кузьма свет-Никитич, гляди на мои владения, — повел рукой хорунжий. — Им цены нету!
Дядя Кузя сглотнул довольный смешок. Они стояли возле кибитки. Вечер щедро рассыпал огни над поселком, оттуда доносилась музыка.
— Ничего… Придет время, и мы повеселимся, — еле слышно шептал старик больше для себя, чем для дяди Кузи. Вгляделся в темноту, зябко повел плечами. Шагах в стах был вход в штольню, куда казаки внесли золото и откуда назад не вернулись. Тот давний взрыв исковеркал вход в пещеру, десятилетия довершили эту работу. Здесь, почти под ногами, на глубине восьми-девяти метров, покоились солдаты, прапорщик, проводники каравана. И золото тоже покоилось…
Хорунжий все помнил. Подвыпивший прапорщик уселся тогда на мешочек с золотом, рядом лежала холщовая сумка почтальона с драгоценностями. «Офицерик и сейчас на них лежит…» Поднялся, снял соломенную шляпу, трижды перекрестился.
«Слава богу, все хорошо!» — подумал он и подошел к дяде Кузе.
— Пойдем, старина, в хату, спать пора!
Гость шваркнул носом, сплюнул и поплелся за хозяином.
— Спи, Кузя, а я на работу пойду.
Старик прибрал сторожку, приготовился встречать скорый поезд Москва — Ашхабад.
Вышел, осмотрел стрелку. Вот донесся сигнал тепловоза, вдали показалось яркое пятно.
«Идет по расписанию», — подумал старик. Поправил фуражку, встал на рабочее место. Состав, как всегда, стремительно приближался. Но что это такое? Из второго или третьего вагона, метрах в двухстах от сторожки, то ли кто-то прыгнул, то ли упал? Вот он поднялся, проковылял несколько шагов, опять упал. Состав продолжал нестись вперед. На. подножке, вагона — два милиционера. Один что-то кричал, показывая назад рукой, другой пытался на ходу спрыгнуть, но, видно, боялся. До старика все же донеслось:
— Крупный преступник! Лови его!
Промелькнул последний вагон. Только теперь старик понял: тот человек был под стражей. Видно, не укараулили его сопровождающие, сбежал.
Шипение, дикий скрип тормозов. «Сорвали стоп-кран», — мелькнула мысль. Поезд остановился. Старик ринулся в сторожку, схватил берданку и бросился за беглецом. Тот лежал на земле. Увидев человека с ружьем в руках, поднялся, хромая сделал несколько шагов и рухнул на песок.
У старика тут же созрел план: укрыть, спрятать, услугу окажет, будет неплохим помощником. Человек, пожалуй, надежный. Если решился на побег, значит припекло здорово, И крикнул:
— Что лежишь, как корова, вставай! — ткнул концом ствола в спину
— Вставай, дура!
Тот с трудом повернулся, лицо залито кровью. Охая, сел, принялся протирать глаза. Старик стоял рядом и оглядывал пострадавшего. На вид ему было лет около тридцати. Кожа на правой щеке, на лбу содраны, кровь продолжала сочиться.
— Что медлишь, поднимайся, дурья голова, — более дружелюбно проговорил старик, протягивая беглецу руку. — С минуты на минуту нагрянут конвоиры. Ей богу, вот те крест, нагрянут!
Преступнику теперь, видно, было все равно. Он безучастно огляделся, смерил презрительным взглядом старика, потянулся к правой ноге, ощупал ее и опять со стоном упал на спину. Но тут же сел; громко закричал:
— Ну, что стоишь, лягавый? Хватай, вяжи, зови охрану! Эх! Если бы не разбился, несдобровать тебе, старой шкуре!
Беглец вызывающе глядел на старика.
— Ну, ты, что стоишь? Стреляй, зови конвой! В грудь бей, падла, вот она, — рванул на себе рубашку.
Старик бросил берданку за спину, ощупал беглецу ногу. Щиколотка распухла, вывих или перелом — не определил,
— Давай, парень, скорей поднимайся! С ногой-то плохо да и мордой пропахал крепко. Быстрей, быстрей, помогу тебе! Нужный ты мне человек. Бог тебя послал.
Преодолевая боль в ноге, беглец поднялся и, опираясь на плечо старика, двинулся к полотну железной дороги. Неподалеку послышались громкие голоса.
— Скорее, дура! — торопил старик беглеца. — Под полотном железной дороги водосточная труба, лезь туда, укройся! Собак у них нет, да и я отвлеку.
Голоса совсем близко, слышен топот бегущих.
Преступник скрылся в трубе. Старик бесшумно метнулся ь сторону. Закричал, выстрелил в воздух. Подбежали милиционеры.
— Где он?
— Туда побежал, истинный бог, вон туда! К камышам бегите! Скорей, чего топчитесь?! Далеко не ушел, стар я, не управился с ним. — Старик в изнеможении опустился на песок, вытирая пот с лица.
Милиционеры, метнув взгляд на немощного стрелочника, бросились в темень.
Старик проводил их взглядом, передохнул, поднялся и торопливо направился к трубе. —
— Лежи, парень, и жди. Сдам пост — приду.
В ответ человек что-то промычал. Старик зашагал к сторожке, где уже ожидала сменщица. Женщина сидела на скамеечке. Поднялась.
— Поймали?
— Ищи ветра в поле, — покачал головой стрелочник. Дай, Марья, воды. Умаялся с этой оказией, с сердцем плохо. Гонялся… Разве в мои годы за бандюгами бегать?
Сдав пост, направился по тропинке домой. Но, пройдя метров пятьдесят, свернул в сторону, к трубе.
Преступник назвался Иваном, сказал, что очистил квартиру, — застукали. И вот удалось «рвануть когти».
Молча, остерегаясь чужих глаз, стрелочник вел его к себе домой.
— Что делать будешь? Куда пойдешь?
Иван, опираясь на плечо спасителя, заговорил ворчливо, будто старик был виноват во всем происшедшем.
— Куда пойду? А куда я гожусь? Нога пухнет, прыгнул неловко, видно, вывих…
Оступившись, громко охнул.
— Полежу у тебя, кусок хлеба дашь. Паспорт добуду, деньжат и смотаюсь. Дружки есть верные, выручат.
— С деньгами-то, парень, и дурак умный! А вот без денег и умный становится дураком. Так-то… Ладно, полежишь у меня, может, характерами сойдемся, тогда все будет. Бог даст, не найдут тебя, спрячем. Поищут-поищут — и успокоятся…
Комнатушку с низким закопченным потолком освещала керосиновая лампа. В переднем углу, у киота, чадила лампада, бросая дрожащий отблеск на иконы.
Дядя Кузя подшивал ботинок. Виктор Иванович молча наблюдал за ним.
— Пардон, друзья, принимайте гостя, — от двери крикнул старик, проталкивая в помещение беглеца. Виктор Иванович поднялся, оглядел незнакомого. Оставил свою работу и дядя Кузя.
— Здравствуйте, — с трудом проговорил Иван, тяжело усаживаясь на табуретку.
Виктор Иванович стоял, чуть ли не подпирая головой потолок, и внимательно смотрел на пострадавшего. Видел ободранное, в крови лицо, поношенную и грязную фуфайку, стеганые брюки, кирзовые сапоги.
Иван с помощью стрелочника, охая, стянул стеганку.
— Виктор, помогай, — позвал старик, взявшись за сапог беглеца. — Видишь, человек ногу повредил, может сломал, Кузьма, быстрей грей воду. Ногу надо парить, да умыться не мешает человеку.
Виктор Иванович, ни слова не говоря, ножом распорол голенище, ощупал ногу.
— Похоже, обыкновенный вывих, — сказал он.
Скоро пострадавший — обмытый, переодетый, перебинтованной лежал в соседней комнатушке. Виктор Иванович рано утром должен был уезжать и поэтому тоже лег спать. Но еще долго-долго в кибитке слышался захлебывающийся шепот двух стариков: вспомнилась им буйная молодость. А, может, они уже жили в будущем?
