похвастал он. — Могу взять в дело. У тебя получится. Пойдёшь?
Гоша смотрел на полянку и понимал, что от этого живоглота с ноздрями ему не удрать. Холодильник в животе гудел и дёргался. От него внутри всё застыло и покрылось инеем. А ноги стали мягкими, как промокашки.
— Ну? — спросил Яшка.
— Чего «ну»? — прошептал Гоша и часто заморгал ресницами.
— Дразнишься? — спокойно поинтересовался Яшка.
— Нет, что ты! — заторопился Гоша, боясь, что вот-вот разревётся. Удирать было бесполезно: он не добежал бы на своих ногах-промокашках и до ближайшего куста.
— Рояль с арбузами, — сказал Яшка. — С ним как с порядочным, а он дразнится. Значит, сейчас уродовать буду.
— Как уродовать?
— Обыкновенно. Ноги выдерну, спички вставлю и скажу, что так было. Могу ещё голову отвернуть. Она тебе ни к чему, всё одно не работает.
Яшка спокойно закатывал рукав пиджака на левой руке.
— Я-а-а-ш! — тоскливо взвыл Гоша. — Не нужно, пожалуйста. Я не буду больше.
— Осознал? — спросил Яшка.
— Конечно.
— Что?
— Что дразниться нельзя.
— Так и есть, не работает, — вздохнул Яшка и правой рукой за отвороты пиджака притянул к себе Гошу. — Начисто не работает, рояль с арбузами.
Ноги у Гоши подогнулись.
— Я маме скажу! — заныл он. — Вот узнаешь.
— Стой! — приказал Яшка и левой влепил Гоше звонкую «пощёчину. — Шлёп! Это тебе, перво-наперво, новогодний привет от Пети, которому очень понравилась пустая коробочка.
Левая у Яшки была жёсткая и горячая, как утюг. Гоша выронил портфель и стал садиться.
— Стой! — тряхнул его Яшка.
На этот раз он влепил Гоше по другой щеке:
— Шлёп! Это тебе за Анну Каренину. Шлёп! А это за хулиганов и бандитов, которых ты ненавидишь.
Голова у Гоши болталась из стороны в сторону, он негромко выл и из глаз у него обильно катились слёзы. Яшка со смаком бил по мокрым щекам и приговаривал:
— Мне терять нечего. Я уже четыре раза в тюрьме сидел. Жалуйся иди. За такого типа посидеть в тюрьме одно удовольствие. В тюрьме три раза в день кофе со сгущённым молоком дают. Я буду кофе пить, а ты в инвалидной коляске кататься. Кому лучше?
Гоша чувствовал, что его голова сейчас отскочит и, как арбуз, покатится по поляне. А Яшка всё бил и приговаривал.
И вдруг кто-то схватил Яшку за руку:
— Наших бить?!
Это был Денис.
— Какой он ваш? — удивился Яшка. — Он…
Но Денис дёрнул его за руку:
— А ну!
— Ты! — вырвался Яшка. — Не лапай.
— Чего?
— Ничего. Слопаешь сейчас.
Быть может, всё так и закончилось бы небольшой словесной перепалкой, но с Яшки не успел схлынуть боевой задор, и он боднул Дениса головой в живот. Денис крякнул и заехал Яшке в ухо. Они обнялись и молча покатились по поляне. Каждый стремился оказаться сверху и утрамбовать траву и листья спиной врага. У Дениса это получалось лучше. Он садился Яшке на грудь, прижимал его раскинутые руки к земле и спрашивал:
— Будешь ещё?
Яшка сопел, собирал остаток сил и вывёртывался из-под Дениса. Они снова катались, а потом Денис задавал тот же вопрос:
— Будешь?
Когда силы у Яшки кончились, он последний раз дёрнулся, сказал «рояль с арбузами» и затих.
— То-то, — подвёл итог Денис и пересел с Яшки на траву.
Яшка отдыхал лёжа. Он устроился, как на пляже, раскинул руки и смотрел в небо. Денис дышал тяжело и часто. У его ног валялся какой-то помятый конверт. По конверту бежал муравей. Адреса на конверте не было.
— Вот погоди, — всхлипнул в стороне Гоша, — тебя ещё в милицию заберут за хулиганство.
Яшка понял, что это относится к нему.
— Моя милиция меня бережёт, — раздувая ноздри, ответил он.
— Погоди, — повторил Гоша. — У Дениса отец в милиции работает. Будет тебе.
— В милиции? — с удивлением приподнялся Яшка.
Денис вынул из конверта записку. Он успел прочитать только первые слова, выведенные кривыми чернильными буквами: «Завтра П 1000…»
— Ты! — крикнул Яшка, вырывая у Дениса листок. — Не лапай!
— Это твоё?
— Нет, Пушкина. А ещё милицейский сыночек.
— Что? — привстал Денис.
— Проехали, — сказал Яшка, пряча письмо во внутренний карман пиджака.
— Ещё хочешь?
— Спасибо, — поклонился Яшка, — с мильтонами дел не имею. Страсть как этот народ не люблю. Пять раз сидел, с меня хватит.
Он скрылся за деревьями достаточно поспешно, чтобы последнее слово осталось за ним, но всё же не так быстро, чтобы можно было подумать, будто он удирает.
Денис взглянул на Гошу;
— За что он тебя?
— Передразнил я его, — шмыгнул носом Гоша.
— Ладно, — сказал Денис, — не распускай нюни. Мы тебя всегда защитим.
Пригнувшись, он побежал через поляну и скрылся за деревьями, где только что мелькнул Яшка.
Засунув руки в карманы видавших виды брюк, Яшка с беззаботным видом шествовал по проспекту. В конце концов ему было плевать на старого Илью и его тёмные делишки. Если бы не мамка, то вообще бы от него ничего не добились. Нашли себе тоже курьера особых поручений!
«Яшенька, — сладким голосом напевал Илья, — это письмо очень важное и срочное. Я не могу послать его по почте. Одна ножка здесь, другая там. В кафе не заходи. Вызовешь его по телефону. Понял?» Как не понять? Всё понятно. Если Яшенька не станет таскать этих писем, то в доме нечего будет класть на зуб. Всё держится на Яшеньке. Так говорит мамка. Почему она не такая, как все? Связалась с этим Ильёй, шепчется с ним по углам. Они думают, Яшка слепой.
Жаль, когда делали обыск, ничего не спросили у Яшки. Он нарочно под ногами вертелся. А эти Шерлоки Холмсы хоть бы что. Чудаки, сами хотели найти. Но Илья не дурак, он умеет прятать. А у Яшки не спросили. Он даже наводящие вопросы задавал. Не помогло. Гордые слишком. А спросили бы, он бы сразу: «Так чего же вы? Это не здесь. Это вот где».
Посмотреть, какие бы тогда у Ильи глаза стали. Наверное, вылезли бы на лоб и полопались от злости. Ведь про тайник только сам Илья знает да мамка. Больше никто.
Мамку жалко, конечно. Только какая она ему мать, если Яшка только затем и родился, чтобы её из тюрьмы выпустили. Сама рассказывала. В тюрьме, если с грудными детьми, то не держат. А кто у Яшки отец, он и не спрашивает. Не Илья же.
Анку, выходит, Яшка обманул. Сказал — не сидел в тюрьме, а сам, когда ещё не родился, уже сидел. Только вообще-то это можно считать, что не сидел. Он Анке про это и хотел
