Потом он что-то сказал Николаю и пошел к нам. Увидев нас, сделал радостные глаза, будто только встретился с нами.
— Устроились? Прекрасно! — Он сел рядом. — Будем загорать.
— Пошли купаться, — предложил Вадим.
— Я немного поваляюсь, — сказал Игорь и лег на спину.
Мы бросились в воду. Река здесь широка, но мелковата, почти по колено. Только в середине чуть поглубже, затем опять мелко до противоположного берега.
В этом году я купался впервые. Каждый раз, когда я залезаю в воду, я решаю купаться ежедневно. Разве это так трудно? Некоторые купаются в любую погоду, даже зимой. Но я не выполняю этого решения. Сам не знаю почему. То лень, то некогда. Но теперь все! Теперь я твердо решил: буду после работы ездить на пляж или в бассейн…
— Почему ты ласты не надел? — спросил Вадим.
Я и забыл про них. Даже не вынул из машины. Там они и лежат.
— В машине забыл, — ответил я, — а твои где?
Вадим засмеялся:
— Вспомнил! Обменял давным-давно.
— На что?
— На одну вещь, — загадочно ответил Вадим.
Он не любил рассказывать про свои обменные операции: прогорал на них и боялся наших насмешек.
Мы еще немного поплескались и вылезли на берег. Игорь, конечно, смотался к своим друзьям. Сидел там в компании парня в трусах и девицы в красной резиновой шапочке. Я сразу их узнал. Они приезжали к Игорю на этой самой «Победе». Сейчас они сидели, разговаривали. Только Николай по-прежнему лежал ничком.
Если бы на пляже оказались мои знакомые, я мог бы пойти и посидеть с ними. В этом не было бы ничего оскорбительного ни для Вадима, ни для Шмакова Петра. И, если бы здесь нашлись знакомые Вадима или Шмакова, они тоже могли бы пойти и посидеть с ними. Никто бы из нас не навязывался, не лез бы знакомиться, никак бы не реагировал на это… А в поступке Игоря было что-то подлое. Он, как всегда, старался отделаться от нас.
— Тащи ласты, попробуем, — сказал Вадим.
— Не пойду я туда, ну их к черту!
— Ласты-то твои, — сказал Шмаков Петр.
— Разрешаю тебе их взять.
— Сам боишься?
— Не боюсь, а не пойду. Подумают, навязываюсь.
— Из ложного самолюбия мы должны лишать себя удовольствия? — возмутился Вадим. — Пошли все!
Мы подошли. Игорь с беспокойством уставился на нас. Парень и девица тоже воззрились выжидательно. Только Николай продолжал лежать ничком. Такого волосатого человека я еще в жизни не видал ни на одном пляже. Даже на лопатках у него курчавилась черная борода.
— Ласты возьмем, — сказал я Игорю.
— Бери, — ответил Игорь, обрадовавшись тому, что мы пришли только за ластами. Потом повернулся к своим знакомым и извиняющимся голосом добавил: — Это мальчики из нашего дома, я их привез. Показываю мир божий.
— Игорь — друг детей, — насмешливо провозгласил парень, рыжеватый, длинноносый, с жестковатым и сильным взглядом.
Несмотря на двусмысленность этой фразы, я уловил в ней насмешку не над нами, а над Игорем.
Я открыл машину, взял ласты и маску. Девица протянула руку:
— Покажи.
Николай чуть повернул голову, искоса посмотрел на нас и снова уткнулся в сложенные руки. Я заметил его черные глаза и черные усики. Девица повертела в руках ласты и спросила:
— Можно в них поплавать?
— Пожалуйста, — сказал я.
Все пошли в воду. Кроме Николая. Николай не шелохнулся.
Мы зашли на глубокое место. Девушка, ее звали почему-то Елка, с помощью Игоря и рыжеватого парня надела ласты. Парня звали еще более странным именем — Люся! Мужчина — и вдруг Люся.
Елка натянула маску, повертела головой, показала нам язык и нырнула. В воздухе мелькнули удлиненные ластами ноги. Она вынырнула метрах в десяти от нас, стащила с головы маску и объявила:
— Ничего не видно.
— Не надо глаза закрывать, — сказал Люся, — не надо жмуриться. Давай сюда.
После Люси нырнул я, потом Игорь, за Игорем Вадим. Последним нырнул Шмаков Петр. Но выплыл он почему-то без маски. Держал маску в руке.
Толку в ластах и в маске немного. Короткое время видишь дно и чужие ноги. Может быть, на море они и хороши, но на Москве-реке…
Елка и Люся оказались неплохими ребятами. Они были даже простые ребята. Особенно понравилось нам то, что они относились к Игорю без уважения, не принимали его всерьез. Скажет Игорь что-нибудь, а Люся обязательно ответит: «Ну да?» — с сомнением в голосе. Как говорят с человеком, которому не верят ни на грош.
А Игорь, наоборот, говорил с излишней убедительностью. Как человек, привыкший к тому, что ему не верят ни на грош.
Мы вылезли на берег. Они пошли к своим машинам, мы к своей одежде.
Мы лежали, загорали и говорили об Игоре. Осуждали его прихлебательскую роль. Хорошо, что мы не прихлебатели, никогда ими не были и никогда не будем.
Чувствовали мы себя прекрасно. Солнце пекло вовсю. Ожогов мы не боялись. У Вадима была специальная мазь против ожогов. Мы со Шмаковым выжали на себя весь тюбик, Шмаков даже пятки смазал.
Потом Игорь замахал нам руками. Николай и Люся одевались. Елки не было видно, наверно, тоже одевалась в машине. Игорь натягивал на себя штаны. Они уезжают…
Мы оделись и подошли к ним. Николай и Люся садились в машину. Елка уже сидела за рулем.
Игорь просительным голосом сказал:
— Я только довезу ребят до метро и сейчас же приеду.
— Ладно, — проговорил Люся.
— Только не уходите без меня.
— Ладно, — небрежно повторил Люся, — поехали, Нико!
Они сели в машину. Хлопнули дверцы. Зарычал мотор. Машина тронулась с места, сделала крутой поворот и поехала по пляжу.
Мы проводили ее автоматическим взглядом, каким смотрят вслед всякой уходящей машине. Потом взгляд мой упал на песок… Я вытаращил глаза.
На песке четко отпечатались резкие, глубокие и широкие следы, как будто здесь прошла не «Победа», а «ГАЗ-69». Точно такие же следы, как там, на дороге к карьеру.
Я потянулся взглядом за этими следами и на том месте, где машина круто повернула, увидел рядом со следами вездехода следы «Победы». Потом там, где машина пошла прямо, следы «Победы» исчезли и остались только следы вездехода…
— Крош, поехали, я опаздываю, — нетерпеливо сказал Игорь, снова обретая свой командирский тон.
Мне было стыдно смотреть на Игоря. Не поворачиваясь, я сказал:
— Какие странные покрышки на этой машине…
— Ничего странного! — ответил Игорь. — У нее покрышки с вездехода, для лучшей проходимости.
С замирающим сердцем я спросил:
— На всех четырех колесах?
— Нет! — нетерпеливо ответил Игорь. — Только на задних. На передних у нее обычная резина. Ну хватит, поехали!
Мы думали, что после собрания восстановление нашей машины пойдет медленнее. Ведь раньше мы ее делали в течение рабочего дня, а теперь только два часа после работы. Получилось наоборот — гораздо быстрее. Рабочие стали больше помогать. Некоторые так загорелись, что оттирали наших ребят и все делали сами. Это вызывало наше законное недовольство. Ведь восстанавливаем машину мы!
— Видишь ли, университант-эмансипе, — сказал мне бригадир Дмитрий Александрович, — раньше положение было неопределенное. Бригада не знала, на каких условиях восстанавливается машина. А теперь знает: на общественных. И каждый хочет способствовать общему делу.
Если пренебречь обращением «университант-эмансипе», то мысль Дмитрия Александровича показалась мне очень разумной. Даже глубокой. Во всем должна быть полная определенность.
Наконец мы поставили во дворе раму и начали сборку. Началась сборка — дело идет к концу. Дело идет к концу — все работают быстрее. Приятно видеть, как голая рама превращается в автомобиль.
Вокруг нашей машины толкались люди. Возле других машин никто не толкался, а возле нашей машины толкались все. Даже директор. Честное слово! И, если случался затор, не хватало чего-либо, он говорил: «Сходите на склад, принесите. Скажите — я велел». Дело шло без бюрократизма и бумажной волокиты.
Я думаю, это происходило оттого, что директору было приятнее сидеть во дворе, на солнышке, чем в прокуренном кабинете. Но просто сидеть во дворе неудобно. А сидеть возле нашей машины удобно — она общественная.
А рабочим приятно порассуждать. Когда они ремонтируют другие машины, рассуждать некогда, надо норму выполнять. А наша машина общественная, можно и порассуждать. И еще рабочим было приятно, что они могут поспорить с самим директором. В цехе спорить нечего, надо делать, что приказывают. А наша машина общественная, можно и поспорить. Тем более мы ее оборудовали как учебную, поставили добавочное управление для инструктора. Чтобы инструктор мог исправить ошибку ученика и предотвратить несчастный случай.
Во время обеденного перерыва рабочие сидели со своим молоком и полбатонами вокруг нашей машины и советовали, как что делать, вносили всякие предложения. Тут же стояли свободные от смены шоферы, вспоминали, как они учились на учебных машинах, и говорили, как лучше сделать нашу. И тоже спорили с директором. И когда директор отстаивал свое мнение, то ссылался не на то, что он директор, а на то, что раньше тоже был шофером. В общем, вокруг нашей машины установилась свободная, приятная атмосфера. В этой атмосфере всем нравилось работать. Даже служащие, выходя во двор, смотрели, как мы работаем, слушали рассуждения и споры рабочих, удивлялись тому, что мы, школьники, восстанавливаем настоящую машину.
