Через час Талиб сидел на табуретке против открытой двери и смотрел на пробегающие мимо поля, арыки, кишлаки.
К счастью, удар, сваливший его с ног, не был очень страшен, крови он потерял немного, но она перемешалась с красной краской, изображавшей шрам, и все это вместе с тем, что Талиб долго не приходил в себя, очень напугало машиниста и кочегара.
— Мы думали, что не очухаешься, — говорил ему машинист. — Минут сорок, как мешок. Хорошо еще, что дышал. Молчи, тебе нельзя болтать. У тебя, наверно, мозги стряслись.
Талибу захотелось есть, и это очень обрадовало машиниста и кочегара; они накормили его холодной бараниной и русским хлебом, которого Талиб не ел с самого Ташкента.
Во время еды Талиб сказал, что помнит машиниста, что он играл в домино, когда поезд дергал, что тот показывал ему паровоз.
— Верно, — удивлялся машинист. — Верно. Значит, крепкая у тебя память, если такой палкой нельзя ее отшибить.
К вечеру Талиб вполне освоился на паровозе. Ему разрешили давать гудки, переводить ручку регулятора и заглядывать в топку.
Талиб всем интересовался и сказал, что хотя паровоз ему очень нравится, но трамвай лучше. Его не нужно топить, не нужно заправлять водой, он не дымит и не шумит. Вот бы вместо паровозов пустить трамваи.
— Мудрец! — усмехнулся машинист. — Это невозможно. Ведь нельзя же по всем железным дорогам провода развесить. Да и электричества не напасешься.
Так они разговаривали.
Талиб почти не думал об утренних своих несчастьях, и голова почти не болела, хотя шишка на бритой макушке была огромная.
— В Самарканде я пересажу тебя на другой паровоз, там у меня приятелей много, — сказал машинист. — Приедешь ты в Ташкент и забудешь про Бухару. В Ташкенте Советская власть крепкая.
— Про Бухару не забуду, — покачал головой Талиб. — Никогда не забуду.
Глава двенадцатая. Возьми свою тетрадь
Всю дорогу до Ташкента Талиб думал об одном, верил в это и точно знал, как это будет.
Вот он приехал, сошел с поезда и идет к себе домой. Возле чайханы его встречают люди: продавец овечьего сыра, извозчик Нурмат, сам чайханщик.
Все говорят одно и то же:
— Спеши домой, Талибджан. Где ты пропадал, дорогой? Твой отец давно вернулся и ждет тебя.
Поезд пришел поздно вечером, и, пока Талиб добрался до улицы Оружейников, наступила ночь. Ни один человек не встретился ему на пути к дому, даже сторожа не было у казенного склада.
Талиб хотел побежать, когда увидел свой дом и калитку в углублении стены. Но не побежал, наоборот, пошел медленно-медленно и, когда оставалось два шага, незаметно для себя почему-то зажмурился. Талиб толкнул калитку вытянутой рукой. Она не подалась. Тогда он, все так же не открывая глаз, провел рукой по крайней доске.
На калитке висел тот самый замок, который Талиб навесил, уезжая в Бухару.
«Отец не приезжал. Ничего не случилось за это время. Все как и было». Эти мысли пришли позже, а пока они не пришли, Талиб сидел на порожке и ждал их.
«Ничего не случилось. Все как и было… Но, может, отец прислал письмо?»
Через несколько минут Талиб стучался в дом Тахира-почтальона.
Бабушка Джамиля сразу узнала его по голосу и распахнула калитку. Вскоре вся ее семья проснулась и собралась вокруг Талиба.
— Отец скоро приедет? — спросил мальчика Тахир-почтальон и, увидев, как удивился он этому вопросу, добавил: — Ты получил письмо? Я передал его Усман-баю.
— Когда было письмо? — задохнувшись от волнения, выпалил Талиб.
— Давно уже, — тоже удивился Тахир. — Я не знал, куда его девать, сказал Усман-баю, он говорит, дай я отправлю его с верными людьми в Бухару. Прямо из рук в руки попадет.
Всего, чего угодно, мог ожидать Талиб, только не этого.
— А где Усман-бай? — спросил он.
— В Ташкенте, — ответил Тахир. — Он за последнее время часто уезжал на две-три недели, но сейчас, кажется, в Ташкенте. Рахманкула тоже долго не было, а недавно вернулся, правда, старается меньше показываться на улице. В чайхану его не заманишь, где был, не говорит.
Талиб ничем не выдал своего интереса к возвращению Рахманкула. Он и не очень удивился этому. В дни, когда он был поводырем бухарского нищего, Талиб боялся встречи с бывшим полицейским и потому зорко искал его глазами везде, где тот мог оказаться. Рахманкула нигде не было.
«Это хорошо, что они оба в Ташкенте, — решил про себя Талиб. — Только бы не убежали, когда узнают, что я вернулся».
Странно, что мальчик не удивился и этим своим мыслям. В Бухаре присутствие Рахманкула пугало его, грозило гибелью. В Ташкенте он чувствовал себя сильнее и хитрого Усман-бая, и здоровенного полицейского.
«Только бы они не убежали», — с этой мыслью он и заснул.
…С утра в дом к Тахиру стали приходить гости. Никогда Талиб не думал, что его так любят на улице Оружейников. Взрослые разговаривали с ним, как с равным, сверстники-мальчишки, с которыми еще недавно он играл на улице, запускал коробчатого змея и забирался в большой байский сад на берегу Анхора, теперь стеснялись его. Почти все, кто приходил навестить Талиба, приносили гостинцы: кто лепешку, кто сыру, кто пирожки с мясом и луком. Почти все соседи приглашали Талиба жить у них, но он отказывался.
— Дядя Тахир, — сказал он после завтрака, — помогите мне открыть калитку, я буду жить у себя.
Замок пришлось сломать, потому что ключ от него остался в темнице бухарского эмира. В доме было сыро, и Талиб, распахнув дверь и окно, проверил, все ли цело в кузнице, есть ли еще саксаул, заготовленный прошлой осенью.
Тахир-почтальон побыл немного с ним вместе, а потом сказал:
— Я пойду к Усман-баю, может, вернулось письмо?
Талиб был рад остаться один. Он развел огонь в очаге, поставил на огонь кумган и решил выпить чаю. У себя дома выпить чаю. Он сел на террасе, стал ждать, пока закипит вода.
Тахир вернулся быстро.
— Усман-бай еще не знал, что ты приехал, — взволнованно сообщил почтальон. — Представляешь, никто из всей улицы не сказал ему, что ты приехал. Он мне не поверил. Он говорит: «Не ври, этот волчонок никогда не вернется». Тогда я ему: «Прошу вернуть письмо!» Он на меня глаза вытаращил, хочет улыбнуться, но только зубы показывает. «Ты шутишь», — говорит. А я ему: «Если ты не вернешь письмо, я пойду на почту, там есть телефон, и сразу в ЧК!» Тогда он поверил. Стал объяснять, что письмо отправил в Бухару, стал аллаха в свидетели звать. Только он врет.
Тахир-почтальон даже немного обиделся на то, как спокойно выслушал мальчик такую важную новость.
— Вы сказали какие-то две буквы, дядя Тахир, — после небольшой паузы сказал Талиб.
— Какие?
— Не знаю какие, вы сказали про телефон и про две буквы.
— ЧК?
— Да, ЧК. Что это такое?
— Сам не знаю. На почте сказали, если буржуи (так по-русски баев называют) не будут слушаться, говори: в ЧК пожалуюсь.
Талиб молчал, думал о чем-то. Тахир с уважением смотрел на мальчика. Он понимал, что мальчик думает о чем-то, чего он, взрослый, не знает и не может знать.
— Вы помните того кожаного человека, который привозил меня на мотоцикле?..
— Конечно, помню, — обрадовался Тахир. — Говорят, он приезжал к тебе осенью, но с тех пор не показывался.
— Ладно, — сказал Талиб. — Все ясно. Найдите, пожалуйста, замок или у соседей возьмите и закройте дом. Я вернусь поздно.
Талиб не стал пить уже вскипевший чай, снял кумган с огня и решительно направился к калитке. Он не заметил ни своего повелительного, даже несколько неучтивого по отношению к взрослому человеку тона, ни того, как еще сильнее, чем прежде, удивился его словам Тахир-почтальон.
— Талибджан, если вернешься поздно, приходи к нам. Мама будет ждать.
— Спасибо, — сказал мальчик и, на минуту отвлекшись от своих мыслей, еще раз благодарно поглядел на почтальона, повторил: — Большое спасибо, дядя Тахир!
…В саду за дощатым забором было так же тихо и пустынно, как прошлой осенью. Только выглядел он совсем иначе. Дорожка к дому расчищена, нет и следа прошлогодних листьев, которые так грустно шуршали под ногами. Молодые вишенки все усыпаны начинающими наливаться краской ягодами, вдали на веревке сушится белье.
«Значит, здесь она», — обрадовался Талиб.
Олимпиада Васильевна тоже ему обрадовалась, узнала сразу и хотела тут же усадить за стол, но Талиб решительно отказался.
Он сказал, что ему нужно поскорее увидеть дядю Федора, что он не может ждать до вечера, потому что сейчас еще нет одиннадцати.
— Ну что же, — согласилась Олимпиада Васильевна и, по своему обыкновению ни о чем не расспрашивая и не говоря лишних слов, объяснила, где искать Федора Пшеницына. — Может быть, ты и прав, что не ждешь его. Он теперь иногда за полночь возвращается. У них в ЧК ни дня ни ночи не ведают.
Второй раз слышал он сегодня эти две буквы, но не спросил о том, что они означают. Главное — он знал теперь, как найти своего друга.
