Диана Джонс - Волшебные одежды

— А Джей тебе нравится? Ты бы вышла за него замуж? — спросила я у Робин.

Робин содрогнулась.

— Нет! Я не выношу, как он машет своим обрубком!

И вправду, казалось, будто обрубок руки Джея живет какой-то своей жизнью. Я тоже не любила на него смотреть.

— Неужели он тебе совсем-совсем не нравится? — спросила я. — Ты ему нравишься.

— Перестань об этом болтать! Я не хочу за него замуж! Я вообще не собираюсь выходить замуж! — выпалила Робин, словно безумная. Я готова была дать самой себе пинка. Лишь после полуночи Робин успокоилась и уснула.

Когда она наконец-то уснула, я открыла дверь, выходящую на Реку, села и задумалась. Похоже было, что все это моя вина, потому что я дважды нехорошо обошлась с Одним. А потом мне показалось, будто я вижу свет в Реке. Я встала на коленки на пороге и в испуге уставилась в золотисто-зеленые глубины. И увидела там огромную тень, напоминающую человека с длинным носом и наклоненной головой. Если бы не Робин, которая только что уснула, я бы точно заорала. Я была уверена, что это Канкредин.

— Этот однорукий шутник сказал, что моей Робин нездоровится, — сказал дядя Кестрел. Он греб прямо к двери, и в его лодке горел небольшой фонарик. Откуда взялась та тень — я не знаю.

Я обрадовалась, увидев дядю Кестрела.

— Сейчас неподходяший момент собирать беззубок, — сказала я ему. — За запрудой разбит королевский лагерь.

— Я знаю, золотце, — сказал он. — Я пришел посмотреть, как вы тут.

Я посидела на пороге, немного поплакала и рассказала дяде Кестрелу про наше путешествие, про нашего Короля и про Одного. Но про Гулла я рассказывать не стала. Дядя Кестрел подумал, что Гулл умер по дороге.

— В этом и король, и Бессмертные одинаковы — им нет дела до трудностей, которые они создают другим. Ты уж сделай как-нибудь, чтобы Робин оставалась здесь до тех пор, пока она не выздоровеет. Иначе худо будет. Может, тебе чего-нибудь привезти из вашего дома?

— Дядя, ты единственный человек в Шеллинге, которого я люблю! — воскликнула я. — А мой ткацкий станок цел? Или они сломали его, как и крышу?

— Да нет, настолько никто не буйствовал, — сказал дядя Кестрел. — Они только выместили злость на стенах и крыше.

А потом он сказал такое, что я до сих пор бешусь, когда вспоминаю его слова.

— Я их не оправдываю, — сказал дядя Кестрел, — но все-таки вы их провоцировали — все, и даже Робин. Вы все знали, что вы — другие, и при этом вели себя так, будто вы — лучше остальных. А люди этого не любят.

Я так разозлилась, что от злости потеряла дар речи.

— Так что, привезти тебе твой ткацкий станок? — спросил дядя Кестрел, и я его простила.

— И еще мои катушки, и челноки, и иголки, и прялку! — сказала я. — И не забудь про пряжу!

— Да ты, никак, хочешь утопить мою лодку! — сказал дядя Кестрел. — Иногда ты разговариваешь точь в точь как твоя тетя.

Но он привез все, что я перечислила, и даже веретено, про которое я забыла. Я никогда еще не видела лодки, настолько набитой шерстью. На самом верху груды возлежал ткацкий станок. Мне пришлось разбудить Утенка, чтобы он помог мне занести все это внутрь. Утенок удивился, из-за чего я так волнуюсь, но, похоже, дядя Кестрел меня понял.

С тех пор я сижу за станком, кроме тех моментов, когда шум начинает слишком сильно раздражать Робин. Король поражается моему трудолюбию. На самом деле, я часто очень устаю, хотя тканье дается мне все легче и легче. Но я боюсь, что Робин умрет, а за работой как-то отвлекаешься от этих мыслей. Я воображала про себя, что когда накидка будет закончена, Робин выздоровеет. Но она не выздоровела. А вскоре после того, как я закончила первую накидку, мне снова приснился тот сон, в котором мама велела мне думать. И я поняла, что придется снова приниматься за работу.

Тем утром, когда я начала вторую накидку, я окончательно надоела Утенку. В последнее время Утенок прял для меня шерсть, потому что ему все равно было скучно. Он работал на свежем воздухе, у мельничного колеса, среди зарослей незабудок.

— Как мне надоели все эти нудные, глупые, мрачные люди! — сказал Утенок. Он швырнул веретено на землю и махнул рукой куда-то в сторону всей этой зелени, усеянной солнечными пятнами.

— Ты только посмотри на это все! Посмотри на себя! Ты еще хуже, чем Хэрн!

Я разревелась и сказала, что ненавижу короля.

— А кого это волнует? — спросил Утенок. — При нем Гуллу ничего не грозит, а нам не грозит Звитт. Чего тебе еще надо?

— Это все я виновата! — всхлипывая, сказала я. — Я выдала ему Одного. И я заставила вас оставить Одного в костре, а нам надо было взять его с собой, когда мы плыли к Канкредину. Если бы тогда Один был с нами, все обернулось бы иначе.

— Да ты просто допустила, чтобы король заморочил тебе голову всей этой чушью! — возмутился Утенок. Он подобрал веретено и мрачно воткнул его в землю.

— Я знаю, что не послушалась Одного, — сказала я.

— Ага, как же! Не будь дурочкой! — сказал Утенок, то втыкая веретено в землю, то вытаскивая его оттуда. — Да Один все это подстроил! Он был недостаточно силен, чтобы встретиться с Канкредином. Если бы мы принялись его ждать, он, возможно, вообще не вышел бы из костра. Только Одному и известно, что бы произошло, если бы Хэрн залил костер!

— Перестань портить мое веретено, — сказала я. — Ты что, утверждаешь, будто Один — трус?

Утенок искоса посмотрел на меня из-под волос. Он подвязывает волосы лентой, но они вечно выбиваются и белыми прядями падают на лицо.

— Нет, — сказал он, присел на корточки и принялся вырисовывать моим веретеном узоры на земле, вокруг травянистой кочки. В этот момент он кого-то мне напоминал. — Один глубок, как Река, — сказал Утенок. — Танамил это знает. Вот кого надо было бы распросить.

— Так ты чего-то в этом всем понял? — ехидно спросила я. — Тогда расскажи мне!

Утенок снова посмотрел искоса.

— Ты все равно мне не поверишь, пока сама до этого не дойдешь.

Тут я поняла, кого мне напоминает Утенок: Кеда, того неблагодарного варварского сопляка — в те моменты, когда тот принимался врать. Мне захотелось сбросить Утенка в пустой мельничный лоток, в самую грязюку, чтобы он надо мной не потешался. Но вместо этого я только пихнула его, за то, что он портил мое веретено, и злая ушла в мельницу.

Я так разозлилась, что сняла мою накидку с ткацкого станка и отнесла к двери на Реку, чтобы перечитать ее и убедиться, что Утенок несет чушь. Для начала я развернула ее и осмотрела. Это была очень красивая накидка, выполненная в темных тонах, с вкраплениями ярко-желтого и обжигающе красного. А еще она была очень большая. Впереди темные краски образовывали в середине нечто вроде силуэта, и у этого силуэта тоже был длинный нос и склоненная голова — в точности как у той тени, которую я видела перед появлением дяди Кестрела. Едва лишь я увидела этот силуэт, как тут же быстро перевернула накидку другой стороной. На спине, с того момента, как мы встретили Танамила, краски сделались посветлее. Я сперва не заметила, что силуэт есть и на этой стороне. Но он там был. На этой стороне преобладал серый и желтовато-зеленый цвет, и на их фоне разглядеть фигуру было труднее. Вокруг шеи этой длинноносой тени, неподалеку от подола, обвивалась лента, сотканная тем выпуклым плетением, которое мне показал Танамил. Она говорила об ужасе, который навел на меня Канкредин и его душесеть. Больше ничего через всю накидку не тянулось — кроме того места, где я выткала свой долгий плач об отце. Но я думаю, даже Робин этого не увидела бы, пока я бы ей это не показала.

Я так испугалась, увидев эту двойную тень, что выронила накидку. По спине у меня побежали мурашки, и мне захотелось разбудить Робин. Но я сказала себе, что это я соткала эту накидку. И воткала в нее смысл нашего путешествия. Никто не боится вещи, которую сам же и сделал. Прочти накидку, Танакви, и разберись, что же ты имела в виду.

Я села прямо на пол у двери и прочла то, что сама соткала. Это заняло у меня почти всю ночь, хотя через некоторые места я проскакивала очень быстро, просто припоминая, что я тут ткала. Сперва это чтение утешало. Мы все — Робин, Хэрн, Утенок, я и даже бедняга Гулл — все были сами собою, и повсюду присутствовала моя любимая Река, неотъемлемая часть нашей жизни. И я многое заметила. И думала о том, что заметила, все те три дня, в которые ткала вторую накидку.

Я дочитала до того места, где мы нашли кошку Лапушку, и тут — я готова в этом поклясться! — я услышала чаячий крик. Я сперва посмотрела на красного, песчаного Гулла, стоявшего у меня под ткацким станком. Потом выглянула наружу и посмотрела на усеянную листвой зеленую Реку. Но возле Шеллинга никаких чаек не было и быть не могло. Тогдя я подумала, что мне это просто померещилось, из-за того, что я как раз читала про чаек на острове Лапушки.

Тут с лестницы, ведущей на второй этаж, спрыгнула Лапушка. Кошки вообще часто появляются, стоит лишь о них подумать. Это одна из их странностей. Лапушка принесла мышь. Она вспрыгнула к Робин на кровать — чтобы предложить мышку Робин.