Когда Лера включила, наконец, какой-то кислющий медляк, народ снова заспорил-заколобродил. Оказалось, у Витали-Попкорна скопилась коллекция из сорока вариантов «Дома восходящего солнца», и никто из одноклашек не мог выслушать все варианты до конца.
— Если штук по пять-семь в день — еще можно, а все сразу — крыша съедет.
— Я тоже пробовал…
— И чё, съехала?
— Не видно, что ли! Гля на него, глаза, как у нарка!
— На себя гляньте, валенки!
— Я тоже слушал… Туфта полная. Даже «Дэк энд Даун» лучше…
— Сам ты даун!
— Я про другое, осел! Там же скорпы с пинками, Джим Хендрикс, прочее старье. Чего там слушать?
— Там рэпус есть.
— Какой рэпус, чё ты гонишь?
— Точняк, есть. Я слышал. Реальный музон.
— Да какой реальный… Полный отстой. Отстойняк!
— Отстой, конечно!
— Ваще тошниловка! — заблажил Москит. Все снова зареготали, и Гришка засмеялся вместе со всеми. Это он тоже давно заметил: проще и надежнее ставить на обсуждаемом клеймо. То есть одни копаются да вникают, анализируют что-то, а потом приходит какой-нибудь Москит и заявляет: «Фуфло и отстой!», и все разом соглашаются. Потому что лейбл, потому что проще старательной резинки. Шлеп, и нет тебя. Что-то вроде клейма невидимости.
— Не-е, «Jet» — нормальные, — продолжали обсуждать музыкальный рынок одноклассники. Головы в такт кивали, большинство соглашалось.
— Только зря в клешах.
— Да ладно, тоже нормально…
— A «Nirvana» все равно круче.
— Реально, круче…
— Да вы шизанулись на своей нирване-оборване, — ляпнула расставлявшая на столе посуду Даша. На нее взглянули, как на сумасшедшую.
— Ты чё, Дашук? Баскова перекушала?
Москит картинно выкатил глаза.
— На кого косичкой замахнулась?
Громко фыркнув, Даша подхватила поднос, величаво поплыла из комнаты. На ходу все же развернула личико, пальнула в ответ:
— Нормально поет. Получше ваших дефектов!
— Ооо! — взревел изумленный народ.
— В кёрлинг иди поиграй!
— С Басковым…
— Он сядет, штаны лопнут…
— Опасна-а!..
Народ снова заржал. Стадия серьезности сменилась стадией изгальства. Ребята живо и со смаком взялись перемывать кости всему телевизионному бомонду. Не пропускали практически никого. И слово: «клоун» было самым мягким из определений, какими потчевали героев эфира. Гриша на секунду представил себе, что все это слышат эстрадные звезды, и нервно хихикнул. Вот уж точно кому стало бы тошно. Прямо до обморочной дурноты. Они же там думают, что симпатичнее лемуров с павлинами, а тут, понимаешь, такое надругательство. Даже стало на мгновение их жалко. Будто не за глаза топтали, а наяву…
Костяй снова попытался поставить на видак свои ужастики, но девчонки его просто оттолкнули. Им давно уже не терпелось потанцевать. Это у всех девок шиз такой. Чуть какой музон, их прямо в дрожь бросает, коленками начинают дрыгать…
Наконец заиграло что-то бойкое с ударником. Окна тут же прикрыли шторами, и пацаны нехотя потянулись с дивана. Гришка не танцевал, только смотрел. Даже стул свой отставил подальше, чтобы не мешать. На Алку, первую красавицу класса не глядел, — страшно было. Зато смотрел на Дашу с Катькой и любовался грациозной Ульяной. Почему-то хорошо было и здорово от созерцания чужого слитного движения, от колыханья локонов и вскинутых рук. И музыка была не такая уж плохая, пусть и понтовая. Зато ударник старался вовсю — так и вколачивал в виски ритм. И было в нем что-то непривычное, по-мартышечьи задиристое.
На этот раз зажигала Уля. А ведь нигде никаким танцам не училась! Но все равно выходило клёво. Точно таилось это у нее в крови. У Гришки даже руки занемели от восторга — так у Ульки здорово получалось! И все эти изгибы с извивами — прямо в змею ее превращали. Кажется, и другие это видели. Девчонки пытались ей подражать, — и Катька с Дашей, даже Алла! Но получалось бледно и смешно. Хорошо, хоть сами девчонки этого не понимали.
Грише показалось, что Ульяна взглянула на него с особой благосклонностью — даже подмигнула кокетливо. А может, просто развеселилась, заметив его раскрытый от восхищения рот. И тут же по-цыгански мелко и часто заиграла плечиками — туда-сюда. Как будто специально для Гришки. У него даже дыхание остановилось. Глаза сами вильнули в сторону, он бы отвернулся, да не успел. Кто-то, неслышно подойдя сзади, прикрыл лицо широкими ладонями. Чужие тяжелые руки настолько испугали Гришу, что он непроизвольно дернул локтем и попал в мягкое. Шуточка не удалась, и подкравшийся сзади шутник скрючился подобием запятой. Ну, а Гриша, оглянувшись, подумал, что лучше ему было бы умереть на месте. Потому что локтем он угодил не кому-нибудь, а самому Лехе Сомову. Лешему. А уж с Лешим не ссорился даже бугай Дон.
— Размажу… — губами протянул Леший и стал потихоньку выпрямляться. Точно Терминатор после выстрелов из помповика. — Гимадрилыч долбанный… Закопаю…
— Леший ща Крупу убьет! — пискнула Танюха.
— Ага, насмерть… — всклокоченный и страшный, Леший шагнул вперед, но перед ним выскочила Катя.
— Мальчики, не здесь!
— А где, в натуре? — изумился Костяй. — В туалет им, что ли, идти?
— Почему в туалет? Хотите выяснять отношения, пожалуйста, на улицу.
Катька явно метила в начальницы. И голос хорошо поставлен, и фразочки выверенные, отточенные. Даже в грохоте музыки ее отлично поняли. Криво ухмыльнувшись, Леший кивнул Гришане. На выход, мол, сява…
Одеваться не стали. Конечно, зима, но ведь не сорок градусов. Для короткой дуэли — в самый раз, а в том, что дуэль не затянется, никто не сомневался. Да и не дуэль это — расправа скорее. Наказание кокоса, свалившегося на голову бабуину…
Секундантами во двор выкатилось с полдюжины парней. Хотя этим, скорее всего, хотелось просто курнуть. Мать Алки курить в комнатах не разрешала, вот и пользовались моментом. Ну а чем закончится то, что и дракой именовать было сложно, знали все наперед.
— Не кексуй, Крупа. Реанимация круглосуточно работает! — хохотнул кто-то из секундантов. — Ребцы, у кого зажигалка?
— Трением давай, неандертал.
— Я тебя самого ща потру…
— Ну? И что с ним делать? — Леший оглядел присутствующих, легким джебом мазнул Гришаню в челюсть. Зубы парнишки отчетливо клацнули. — Его же бить скучно.
— Пусть просит извинения, — хмыкнул Москит. — Кстати, чё он сделал-то? Я даже не видел.
— Он знает, что сделал. — Леший со скукой пнул противника в живот, и Гриша шмякнулся в снег.
— Извини, — просипел он. — Я же не знал.
— Видишь, говорит, что не знает! — заржал Москит.
— Да холодно, блин. Давайте быстрее! — заторопили ребята. Они уже вовсю дымили сигаретками, притаптывали и подпрыгивали на снегу.
— Пачкаться неохота, — Леший сунул руки в карманы. — Костяй, ты говорил фофаны умеешь ставить.
— Ага, круче крученого.
— Вот и работай. У нас сегодня что?
— Что? — ребятишки озадаченно уставились на Лешего.
— Именины у Алки. Сколько ей брякнуло?
— Четырнадцать?
— Это тебе, фуфломет, давно четырнадцать, а ей тринадцать. Вот и выдай ему тринадцать фуфырей. А мы поглядим.
— Несчастливое число! — хохотнул Димон. — У него голова лопнет.
— Голова не арбуз, не лопнет.
Костяй, разминая пальцы, шагнул к Грише.
— Встань, блин. Неудобно…
Гриша послушно поднялся, склонил голову.
Ставить фофаны Костяй, в самом деле, умел. В детском лагере научили. Там по его рассказам объявился мастер, с одного удара мог вырубить. Обычным взятым на оттяг пальцем! И их, добросовестных учеников, этот красавец целую смену учил. Почти месяц ходили за ним, как обкуренные, в синяках да шишках, с туманом перед глазами. А главное, у другого пальцы давно бы онемели, а этому ничего. Потому что Мастер… Сэнсей, блин…
Голова у Гриши загудела после второго щелчка. А после четвертого или пятого пацаны взяли его под локти, чтоб не упал. И держали до самого конца. Гришке ничего не оставалось, кроме как стискивать зубы. Казалось, в голову методично и неспешно вколачивают гвозди. Бэмс, бэмс! — и по самую шляпку.
— Больно на морозе! — Костяй подул на палец. — Фаланга будет болеть.
— Молоток! — похвалил Леший. — Только ошибся на раз.
— Да не-е, вроде тринадцать.
— Кто-нибудь считал?
— Да кому охота…
— Опана! Паца, у него кровь пошла!
— Ты чё, где? Изо лба, что ли?
— Из носа.
— Во, дает! Лупят в лобешник, а кровь из носа…
Хрупая снегом, Леший шагнул ближе, прищурил серые глазенки.
— Точно, капает… — сплюнув под ноги, он достал из кармана платок, сунул Грише. — На, утри сопли.
Гриша взял платок, онемевшими пальцами прижал к носу.
И тут же Дон, не выдержав, сгреб Москита поперек туловища, подняв, побежал к подъезду.
