«Гляди-ка, мне страшно!» Он остановился и начал громким голосом задавать себе вопросы — «анализировать», как, он слыхал, нужно делать, когда тебе страшно.
— Чего я боюсь?
— Темноты.
— Почему?
— Потому что я к ней не привык.
— Может она мне что-нибудь сделать?
— Нет. Это ведь все равно, что среди дня натянуть себе на голову одеяло. В конце концов, все останется по-прежнему, как и днем. 60 минут тому назад здесь было светло. Можно сказать, что ночь — это тоже вроде бы день, только двенадцать часов спустя… То есть — какие там двенадцать? Два часа… даже один… И все-таки мне страшно… Смешно! Я ведь прекрасно знаю, что днем… отсюда видно…
Так он пытался себя подбодрить. И вдруг остановился, задохнувшись:
— Что… что там видно? Что-то белое, скорчилось… Митуш почувствовал в груди нестерпимый жар. То есть странный холод… Он напряг зрение и вдруг… это белое, которое скорчилось там, задвигалось…
Послышался неясный шум. «Что это? Хрип? Шелест? Рычание? Медведь?..»
Он попытался успокоить себя:
— Здесь и днем-то медведей не бывает, а ночью…
Потом снова забормотал, едва шевеля губами:
— Кого я боюсь?
— Скажем… медведя.
— Почему я его боюсь?
— Потому что я к нему не привык, и он ко мне тоже.
— Может он мне что-нибудь сделать?
— Если это медведь, это еще не беда… Я лягу на землю и притворюсь мертвым. А если это что-нибудь другое?
Но он не успел себе ответить. Слева послышался треск и глухой звук падения.
— Медведь!
Он бросился направо, с ужасом оглядываясь через плечо, и вдруг остановился, прижавшись к стволу. Как смешно! «Медведем» оказался белый камень, что торчал посреди поляны. А хрип?
— Надо проанализировать. Камень — это камень. Разве камень дышит?
— Нет, не дышит.
— А если не дышит, может ли он хрипеть?
— Не может.
— А если не может, но все-таки захрипел, значит…
И тут совсем близко он услышал треск сломанной ветки.
— Значит… здесь оставаться нельзя, — продолжал он «анализировать», снова устремляясь вперед. Но вдруг снова остановился и прислушался. Ничего.
— Ух! Напрасно я испугался. Кому за мной гнаться?
Повеселев, он затянул было арию «Тореадор, смелее!» — и опять окаменел.
«Все-таки кто-то за мной гонится. Я слышу шаги. Они приближаются.»
— Сто-о-ой! — срывающимся голосом крикнул он.
— Стою! — послышался вблизи чей-то голос.
«Разговаривает!»— ужаснулся Митуш и быстро забормотал:
— Разве камень разговаривает?
— Нет, не разговаривает.
— Тогда кто же разговаривает?
— Я!
Он сказал «я»… Ничего не видно. Ничего… только какой-то огонек… зеленый и круглый, вот он приближается, ступает по сучьям… И, едва переведя дыхание, он опять начал «анализировать»:
— Разве огонек ходит?
— Нет, не ходит.
— А если он не ходит, почему он приближается? Может, это не огонек?…
— Нет, огонек… я его вижу, слышу… вот он уже в пяти шагах от меня… в трех…
— Я здесь! — снова послышался голос.
— Кто ты?
— Не видишь? Я, Флорин. Я за тобой гонюсь. Ведь ключ-то от спальни у меня… Пошли!
— Подожди! Разве ты не видишь? Там… зеленый огонек… Двигается! Подходит!
— Где? Здесь моя рука!
— Он прилип к твоей руке! Это привидение… вурдалак… Тьфу, тьфу, тьфу! — отплевывался он в ужасе.
— Что это на тебя нашло? Чего ты мне на руку плюешь?
— Огонек…
Брось шутки! Это мои часы с фосфорным циферблатом… Аты говоришь: вурдалак! Ну, пошли, уже пять минут прошло…
Митуш совсем было решился двинуться, как вдруг почувствовал страшный ожог на ноге.
— Не могу! Он меня жалит! Кусает!
— Кто? Что?
— Привидение! Вурдалак!
— Брось болтать глупости! Ты попал в крапиву!
— Ха-ха… — расхохотался Митуш от радости. — В крапиву? Как здорово!.. Значит, это крапива. Крапива!.. И забыв о всех неприятностях, он во весь голос запел: «Тореадор, смелее-е-е!»
Горн посылал свой серебристый привет к звездному небу. На плато Хоморода весело и ярко горел лагерный костер. Звеньевой Миху нагнулся к Митушу и шопотом спросил:
— Боялся?
— Чего?
— Темноты.
— Вот еще! Чего там бояться? В конце концов, ведь ночь — это тоже вроде бы день. Только двенадцать часов спустя… Разве не правда?
Ему вдруг захотелось говорить, хвастаться, но, почувствовав на ноге зуд от крапивы, он усиленно зачесался и замолк — как воды в рот набрал.
ТЕПЕРЬ, КОГДА НАЧАЛИСЬ ВЕСЕННИЕ КАНИКУЛЫ, когда и в самом деле пришла весна, посещение бабушек и дедушек, несомненно, стоит на почетном месте в расписании каждого школьника. И я уверяю вас, что все бабушки всей страны, начиная с сегодняшнего дня, чаще выходят за калитку, по-стариковски, из-под руки вглядываются вдаль.
— Не придет ли сегодня мой внучек?
Или:
— Который из них появится первым?
И я не думаю, что многим бабушкам приходится ждать понапрасну. Не потому, что начались каникулы, и не потому, что пришла весна, а потому что… Но стоит ли перечислять все причины, по которым внуки любят бабушек, а бабушки внуков?
Итак, начиная с сегодняшнего дня на пороге у тысяч бабушек появятся десятки тысяч внуков — ведь молодых побегов всегда больше, чем стволов, — и веселые, раскрасневшиеся, они спросят:
— Как дела, бабушка? Как поживаешь, дедушка?
Ну так вот, об этом-то «как дела», как поживаешь мы и хотим сегодня поговорить.
Бывает, что это «как дела?» говорится только ради красного словца. — Как дела бабушка? Воду носишь? Дрова колешь? М-да… Я только хотел узнать, как ты поживаешь… До свидания, я к тебе еще забегу — посмотреть, как у тебя дела.
Ты поворачиваешься на каблуках — и был таков… Ведь бабушка знает, что ты занят. Иначе, говорит она себе, ты непременно остался бы. Она знает, что во время каникул у школьника много дел: надо поиграть в мяч, погулять с друзьями, порыбачить, покататься на велосипеде… Она радуется, что светит солнце, радуется твоей радости и все же в ее сердце осталось что-то невысказанное, набежала какая-то тень и весна для нее на минутку померкла. Несмотря на все это — можешь быть уверен! — завтра она снова будет смотреть вдоль улицы, козырьком приложив руку к глазам, и ждать тебя. Тебя или другого внучка.
На этот раз, видно, будет дождь, потому что небо обложило. Но ведь уже начались каникулы — и появляется другой внучек. Он тоже начинает разговор с «как дела?», но совсем по-иному. Судите сами.
— Как дела, бабушка? Воду носишь? Дай, я тебе помогу… Принеси мне еще одно ведро, чтобы дело спорилось…
Это нетрудно для довольно большого внучка. Для старого человека, конечно, намного труднее… Не успела бабушка украдкой смахнуть слезу, как внучек принес полные ведра.
— А теперь что ты будешь делать, бабушка? Собираешься на базар? Разреши мне сходить. На дворе дождь. Через пятнадцать минут я вернусь. Все будет в порядке.
Вторую слезу бабушка не смахивает. Да она и не появляется. Разве что так, какой-то туман перед глазами. Бабушка старательно вытирает очки. Но дело, оказывается, не в них… Однако, вот уже хлопает калитка. Бабушка только-только успела надеть очки.
— А сейчас что ты делаешь, бабушка? Готовить обед я не умею, но разреши, я наколю тебе двор — на всю неделю.
Бабушка слушает стук топора. На дворе идет дождь, небо еще не прояснилось. Значит, свет на бабушкином лице — не со двора. Нет, не со двора… А вот и дровишки.
— А теперь как твои дела, бабушка?
Видите? Если хорошенько вдуматься, то совсем другое «как дела?» Если, например, вспомнить, как сказал то же самое вчера первый внучек… «Как дела, бабушка? Воду носишь? М-да… Я только хотел узнать, как ты поживаешь. До свиданья…»
Но бабушка про того и не вспоминает. Совсем забыла… Такие уж бывают иногда бабушки, забывчивые… Теперь она думает совсем о другом.
На дворе сумрачно, и дождь навешивает на окна еще один ряд занавесок. Но в доме, кажется, больше солнца и тепла, чем когда бы то ни было… Бабушка чувствует, как это тепло согревает ей сердце, и даже не слышит, что говорит внучек.
— Ты что-то сказал? — вздрагивает она.
— Да. Что ты будешь делать вечером, бабушка? Пойдем со мной в театр? Я купил два билета…
Теперь бабушка знает, откуда идет свет. В ее доме поселились каникулы. Их принес внучек.
РАННИЕ ЗИМНИЕ СУМЕРКИ. Последние лучи солнца рассеялись и померкли.
В комнате потемнело. Густые черные тени ложатся на подоконник. Только огонь в печке отбрасывает мягкий, красноватый отсвет на лавку, на которой, поджав под себя ноги, сидят два мальчика, Ион и Кулица. На столе лежат раскрытые тетрадки для сочинений. В начале страницы старательно, круглыми, с нажимом буквами выведено слово «Задание», а под ним: «Расскажите об особенном поступке, совершенном вами этой зимой». Но ручки лежат вдоль страниц, как брошенное оружие.
