Анна Кальма - Вернейские грачи

Мальчик покраснел.

— Всегда вы надо мной смеетесь, Мама, — пробормотал он. — Где вы были, почему я не видел вас весь вчерашний вечер? — Он посмотрел на нее требовательным взглядом.

— Я была в городе, у наших друзей. А ты искал меня? — с живостью спросила Марселина. Корасон кивнул.

— Да. Нужно было посоветоваться… И потом вообще… — он смутился.

Что-то кольнуло Марселину: неужели она была невнимательна к Корасону? Неужели из-за ее желания быть справедливой, поровну распределять свою любовь и привязанность между детьми Корасон почувствовал себя заброшенным?

Она сказала поспешно:

— Ну конечно. Я сама чувствую, у нас с тобой давно не было хорошего разговора. Ты знаешь, как я была занята. Эти ребятишки с Заречной стороны… Словом, я жду тебя сегодня после обеда. Идет?

— Идет, — кивнул Корасон.

Марселина старалась не слишком нежно смотреть на мальчика. Но когда Корасон отправился в гараж, она проводила его долгим взглядом.

— Корасон, а ты сменил масло, не забыл? — донесся из гаража голос Клэр, властный, требовательный.

Клэр помогает Корасону: моет машину и попутно учит Полину Кюньо.

— Сколько будет трижды три? Ну-ка, Полина, подумай хорошенько. Вот видишь, здесь три кнопки. А если еще три и еще три, сколько это будет, а?

Клэр сама придумала эти «уроки на ходу» для малышей Гнезда, и ребята незаметно для себя усваивают много нового.

Мысли Марселины тотчас же устремились к девочке. Трудная девочка Клэр… Богатейшая внутренняя жизнь, талантливость во всем, за что берется. Упрямство. Вспышки гнева, сокрушительные для нее самой. Желание властвовать. Мечты о геройстве, которые она тщательно скрывает от всех, кроме нее. Какое будущее ждет эту девочку? Сумеет ли она — Марселина — направить ее силы по верному пути?

— Госпожа Берто, я пришла, как вы сказали. Вот он, мой Жанно.

К Марселине подошла большая костистая женщина. Она вела тощего мальчугана и во все глаза смотрела на Мать.

— Отлично, давайте его нам. — Марселина взяла на руки чумазого малыша. — Сейчас я позову кого-нибудь из старших, они его устроят в спальне и покормят. Вы сможете его навещать когда захотите. — Она оглядела женщину. — Что, очень туго приходится?

Женщина молча кивнула.

— Еще троих ребят хорошо бы к вам привести, — сказала она, — моих соседей Гюнаров. Его с братом тоже уволили с завода. Придрались, будто они запороли какие-то детали, и выгнали вон. А все дело в том, что Гюнары кое-что знают о Фонтенаке. О том, как он помогал бошам и здесь и в соседнем департаменте. Конечно, языки они на привязи не держат, все рассказывают, кто такой этот господин…

— Постойте, я запишу, адрес. Может, удастся что-нибудь сделать. Я скажу Кюньо. — Марселина вынула из кармана брюк записную книжку, разбухшую от адресов, телефонов и имен: одному помочь лекарством, другого устроить на работу, третьему выдать пособие, четвертого просто подкормить…

Женщина с жадностью следила за тем, как она вписывает адрес в эту чудесную книжку: у нее была безграничная вера в Марселину. Уж если госпожа Берто записала…

— Мой Арман упрям, как мул, — сказала она ворчливо. — Если что вобьет в голову, нипочем оттуда не выбить. Говорит, собирал подписи под Воззванием и буду собирать. Говорит, выступал, чтобы выбросить Фонтенака из правительства, и буду выступать. Добьюсь, говорит, чтобы не было больше разговоров о военных договорах, о вооружениях. Такой упрямый, страх!

В ее воркотне слышалась гордость за упрямого мужа. Вероятно, и она такая же, как Арман.

— Так я скажу Гюнарам…

— Клэр, — позвала Мать, повернувшись к гаражу, — выйди-ка на минутку!

Показалась Клэр, чумазая, в каких-то немыслимых штанах. В руке у нее был гаечный ключ. Она быстро глянула на женщину, на малыша, прикорнувшего у Матери на плече.

— Понятно, — весело сказала она. — Новый птенец прилетел к нам в Гнездо, да? Только как же я возьмусь за него в таком виде? Ведь мне надо бензином отмываться. — Она закричала жалобно: — Корасон, Полина, помогите мне отмыться, полейте меня бензинчиком! Мне надо устроить на жилье нового птенца, а я не хочу его измазать!

Женщина вдруг улыбнулась.

— Ну, госпожа Берто, уж никак нельзя сказать, что вы воспитываете белоручек, — сказала она одобрительно.

Марселина засмеялась, кивнула.

— Да, кажется, никто так и не говорит.

Лолота прошла по дому, погасила все огни. Наступил тот тихий, темный час, о котором Жюжю написал в песне, посвященной Матери:

Теперь было темно даже в кладовой, где Лолота обычно дольше всех сидела за счетами. И только в самом конце коридора, там, где была комната Матери, под дверью лежал тонкий золотистый лучик света, точно положили на порог волшебную палочку. Кто подымет палочку, сможет переступить заколдованный порог и найдет за дверью добрую фею, и фея сделает все, о чем мечтается…

Рамо на секунду замедлил у луча. Но тут же заставил себя постучать.

— Ты, Гюстав? Войди! — отозвался голос Марселины.

Рамо вошел. Был он плечистый, большой, с резкими, грубыми чертами лица, седой, с пронзительными, как у птиц, черными глазами. Смуглая кожа, сверкающие молодые зубы. Не воспитатель детей, а скорее пират, морской разбойник. Грачи прозвали его Тореадором то ли за смуглоту, то ли за рассказы об Испании, где он воевал с фашистами.

Комната Матери самая маленькая в Гнезде. Белые стены. До самого потолка книжные полки, сделанные руками грачей. Смешанный запах сандалового дерева, цветов и еще чего-то неуловимо-прелестного, присущего самой Марселине. Из окон открывается вид на виноградники и пастбища, темные в этот час. На подоконнике зеленеют змеевидные амариллисы и склоняют бархатные колокольцы глоксинии. Цветы — единственная роскошь, которую позволяет себе Марселина.

Все в этой комнате-келье говорит о труде, о размышлении, о чистой, умной жизни. Со стены смотрит на входящих лицо красивого человека с высоким лбом, перечерченным у виска белым шрамом. В Гнезде знают: это Александр Берто, он погиб за Францию, казненный фашистами.

Войдя, Рамо тотчас заметил приколотый у портрета эдельвейс. Его крупные губы чуть дрогнули. Марселина сидела в низком креслице, уже переодетая по-домашнему — в пижаму. В этом одеянии она была похожа на маленького серьезного мальчика.

— Ага, я вижу, ты на сон грядущий опять читаешь свое евангелие, — поддразнил ее Рамо.

Марселина кивнула.

— Понимаешь, каждый раз я нахожу в этой книге что-то новое, — она пододвинула Рамо круглую скамеечку, его обычное «вечернее» место. — Вероятно, если бы у нас с тобой был опыт Макаренко, его глаза… — она вздохнула, не договорив.

— О чем ты? Что тебя тревожит? — с живым участием нагнулся над нею Тореадор.

— Наши старшие… Что из них выйдет? На Клэр, кажется, снова находит «бес». Вчера вдруг набросилась на Сюзанну, накричала на нее, налетела как буря. И все из-за пустяка, из-за Мутона, которого Сюзанна будто бы приучает быть подхалимом — униженно просить у каждого подачки. И при этом град оскорбительных слов: «Ты, видно, и сама такая же, вот и воспитываешь у собаки такие свойства…» Конечно, Сюзон в слезы, за нее вступился Жорж, а тут прибежал Ксавье и сцепился с Жоржем… Словом, вся наша тишина, весь порядок взлетели в воздух.

— Ага, так вот почему мальчишки не разговаривали между собой вчера после обеда и даже ничего не спрашивали у меня, — задумчиво пробормотал Рамо. Он легонько дотронулся до руки Марселины, заглянул ей в глаза: — И все-таки не стоит придавать этому большое значение. Это все вспышки, Марселина, болезни роста.

— И потом увлечение политикой, всеми наболевшими нашими вопросами, — не слушая, продолжала Мать. — Клэр вбила себе в голову узнать во что бы то ни стало, кто предал ее отца гестапо. Сказала мне: «Хоть всю жизнь на это положу, а добьюсь правды и расплачусь с предателем».

— Она и мне. много раз так говорила, — кивнул Рамо. — Что ж, это ее право, мы не можем ей мешать. Вспомни, ведь она дочь Дамьена.

— Помню, отлично помню, — отмахнулась Марселина. — Но ведь у нас школа, они должны учиться. А они вообразили себя уже зрелыми политическими деятелями, ездят к Кюньо — клянчат поручения: то собирают подписи под Воззваниями Комитетов Мира, то разносят повестки на профсоюзные собрания, то еще что-нибудь. И все уже состоят в союзах молодежи или в союзах «отважных»… Недавно зашла я в лопухи, а у них там, видите ли, идет важное совещание. Оказывается, приехал Этьенн, привез газеты, и они обсуждают последние международные события.