— Ещё ладно, не по Невскому проспекту поедем: столько бы народу за животики держалось!.. Зато в лесу ни один зверь нас не тронет: как увидит мою шляпку, за тридевять земель убежит.
«Вот оно, прав был Сенька, начинается… — думал своё Вовка, сидя на подводе. — Только въедем в лес, а белые медведи тут как тут… Высунет лапу из-за сугроба и… будь здоров! Не кашляй!..»
Сразу же за посёлком дорога нырнула в такой темнющий и дремучий лес, что Вовка аж в комочек собрался и пододвинулся ближе к ездовому.
— Вы, ребята, держитесь покрепче. Дорожка тут, прямо скажем, не бархатная… — сказал ездовой. — Сядьте рядом и держитесь друг за дружку…
— Не, я за вас буду держаться. — И Вовка ещё дальше отодвинулся от Светки.
Если бы Вовка сумел пересчитать все камушки, все кочки и выбоины на этой дороге, все бревенчатые мостики через ручьи и деревянные настилы через болота, то Сенька, наверно, почесал бы затылок: «Ну и Вовка, ну и голова!» А если б Вовка порассказал Сеньке, что дорога то и дело петляла, огибая то огромные гранитные валуны, невесть как попавшие в лесные дебри, то мохнатые выступы сопок, то озеро, то озерцо, тогда Сенька и вовсе бы обозвал Вовку великим учёным!
В одном месте солдатам пришлось спешиться, чтобы убрать с дороги упавшее дерево. Даже топоры пустили в дело.
— Куда это ты нас завёз? — шёпотом спросила Вовкина мама отца.
— Э-э, Маруся! Дальше ещё красивее будет — такая дичь и глушь, — ответил отец. — Заповедные места, никакого курорта не надо. А рыбалка какая, а охота!..
Вовка ожидал, что Светка запищит от этой трясучки — всё же девчонка как-никак! Но Светка даже и внимания не обращала на то, что подводу швыряло из стороны в сторону или встряхивало на какой-нибудь булыжине. Она почему-то не взлетала над чемоданами и узлами, как он, Вовка.
Не очень-то смотрел Вовка на Светку, а всё ж успел заметить, что нос у неё был пуговкой, короткие белые косички с голубыми бантами жёстко и прямо торчали из-под красного берета. Больше всего Вовке не понравились Светкины глаза. Уж очень большие, не то серого, не то синего цвета — и не поймёшь. Вовка недолго думая окрестил её «лупоглазой», а ещё «длинноногой».
Вовка не собирался с ней разговаривать, а не разговаривать Светка не могла. На все её вопросы пришлось отвечать ездовому. А он отвечал охотно, по всему видать, дяденька добрый. Наверно, это был у них не первый разговор: у Светки как будто развязался мешок, до краёв набитый вопросами: они так и сыпались.
— А на нашем участке происшествий никаких не было? — важнецки начала Светка и стрельнула глазищами в сторону Вовки.
— Всё в порядке, товарищ дочка заместителя начальника заставы! — длинно отрапортовал солдат. — Граница на замке!
А дальше пошло:
СВЕТКА, А контрольно-следовую полосу ещё не пахали? — И опять глазами в Вовкину сторону: вот-де, мол, дорасти ещё до меня!
СОЛДАТ. Никак нет. Рановато ещё. Вот стает снег, тогда и примемся за дело. И плуги готовь! и бороны…
СВЕТКА. А сержант Куликов на рыбалку ходит?
СОЛДАТ. А как же! Окунями и кумжей балует нас исправно…
СВЕТКА. Я кумжу люблю… И окуни вкусные, а плотва невкусная. В ней костей много. И у лещей кости… А красный уголок уже отрен… уже отер… фу, уже отремонтировали?
СОЛДАТ. Порядок… Потолок побелили, стены масляной краской покрасили, полы перестлали… Вот ковровые дорожки везём, уют будет стопроцентный…
Вовка насторожил уши, как только разговор зашёл о рыбалке. Он был заядлым рыболовом, даже не помнил себя без удочки. Мама, смеясь, говорила, что это у него наследственное, папино, но приучил Вовку к удочке не папа, а всё тот же двоюродный Коля. Он сам просиживал с удочками день и ночь. Вовку он начал брать с собой, как только двоюродный братишка ходить выучился. Таня смеялась:, когда-нибудь Коля перепутает, нанижет на крючок Вовку вместо лягушонка и забросит закидушку на сома…
Однажды рыбацкое счастье и к Вовке повернулось лицом: он подцепил здоровущего голавля, леска не выдержала, и, вероятно, голавль до сих пор гуляет в реке с Вовкиным крючком в губе. Голавль этот потом в рассказах Вовки всё рос и рос. Сначала он был с локоток, потом с руку, а потом и размаха обеих рук не стало хватать. Пришлось на этом остановиться. Да и Коля подсказал не перебарщивать, чтобы люди не стали называть Вовкин рассказ врушиным «охотничьим рассказом»…
— Я тоже один раз в Кубани голавля поймал… — решился вставить он, как только Светка на секунду замолчала, и хотел было развести руки, но они у него были заняты — держался за чемодан и узел. К тому же Вовка вспомнил Колин совет и скромненько добавил — Большого-большого… Только он опять в Кубань упал, потому что леска была тонкая, а кабы она была толстая, я бы его совсем поймал…
— Если бы да кабы… — вставила Светка. — Дядя Куликов как говорит: «Рыба в реке — не в руке, чтобы рыбку съесть, надо в воду лезть!» Разве это считается, что поймал, когда ты совсем его не поймал?
— И пусть не считается… — сказал Вовка. — Я и не говорю, что считается. А пескари и усачики считаются!.. Знаешь, я сколько их наловил за свою жизнь? Сто, да сто, да ещё сто раз по сто… Вот сколько. Мы их потом жарили и все ели, даже маме досталось! А ты небось и одного пескарика не поймала.
— Подумаешь! Зато я прошлым летом с мамой сто да сто грибов и ягод насобирала, они и сейчас у нас есть. Правда же, дядя Самохин?
— Что правда, то правда… — подтвердил ездовой. — Грибы сушили и солили, из ягод варенье варили… Ну, кажись, приехали… Скоро заимка лесника, а там до заставы рукой подать.
Бабушка Марфа и дедушка Матвей Спиридонович
За разговором Вовка и не заметил, что в лесу по бокам дороги сгустились сумерки. Дорога, правда, видна была ещё хорошо. Хорошо были видны стволы сосен и особенно берёз, стоящих у самой дороги, но в глубине леса всё сливалось в сплошную тёмную массу, пугающую своей тишиной. И только где-то впереди, булавочной головкой, мерцал огонёк. Так в летние вечера в Армавире мерцали в темноте жучки-светлячки, охотиться на которых у ребят было (разлюбимым делом. Самым удачливым охотником был Вовка. У него была фуражка, а ловить светлячков фуражкой было куда сподручней, чем, например, тюбетейкой: фуражку можно было держать за козырёк.
И теперь Вовке показалось, что он видит старых знакомцев. Он даже попытался вскочить на ноги и завопить:
— Светлячок! Светлячок!
Но тут подводу швырнуло в сторону, и он чуть не слетел.
Нет, то были не светлячки. И опять эта всезнайка Светка выставилась.
— Это бабушка Марфа и дедушка Матвей Спиридонович там живут! — сказала она. — Это они лампу зажгли…
— Всё равно, как светлячок… — проворчал Вовка. — Мы их фуражками и тюбетейками ловили. Если тысячу наловить в бутылку, ими можно, как фонариком, светить…
А светлячок становился всё ярче и ярче, то появляясь, то исчезая, и вдруг превратился в обыкновенное окошко деревянного дома, стоящего посреди полянки. За домом, чуть поодаль, виднелись сараи. На поляне было светлее, чем в лесу, и Вовка увидел на крыльце дома высокого старика с широкой бородой, наполовину белой, наполовину жёлтой. Старик курил трубку.
— Здравия желаем, Матвей Спиридонович! — Вовкин папа легко соскочил с лошади и приложил руку к фуражке.
— И вам желаем здоровья! — степенно ответил старик, вынимая изо рта трубочку. Он открыл дверь и зычно крикнул в дом: — Гости!
На пороге появилась хозяйка в чёрном платье и сером пуховом платке на плечах. Она была маленького росточка: головой еле доставала до кончи-ка дедушкиной бороды.
— Бабушка Марфуша! — закричала Светка.
И хозяйка дома заспешила к подводе.
— Приехала, стрекоза, приехала, егоза!.. — напевно приговаривала она, снимая Светку с подводы. — Ну, как ты гуляла там, в своём городе Ленинграде? Веселенько тебе было у родимой бабушки?..
Поставив Светку на крыльцо, она сняла с подводы и Вовку.
— Так, прибавка у меня, одним внучком поболе! — сказала она. — Тебя вроде как Владимиром нарекли?
— Нет. Меня Вовкой зовут. Папа с мамой меня аж из Армавира привезли…
— Батюшки! — всплеснула руками бабушка Марфа. — Далече, наверно, от нас — почитай, на самом краю света… Ну, детоньки, заходите в избу.
Но пришлось чуток задержаться: как раз подъехали Клавдия Петровна и Вовкина мама. Клавдия Петровна, хоть в туфельках, а ловко соскочила с лошади, а вот Вовкину маму пришлось папе снимать с седла и вести к крыльцу. Сама она не могла и шагу сделать: ноги не слушались!
— Ну вот! — посмеивался папа. — А ещё кубанская казачка…
— А что тут смешного?.. — и сердилась и смеялась мама. — Теперь и казаки-то разучились на лошадях ездить, а не то что казачки… Мы теперь к тракторам приучены да к машинам…
Бабушка Марфа расцеловала в обе щеки и Вовкину маму и Светкину маму и повела всех в избу. Про избы Вовка знал доныне только то, что в сказках про них говорится. А в сказках говорится, что избы стоят на курьих ножках… Где ж они, эти курьи ножки?
