— Видимо, да, он привел с собой какую-то девушку, которую называл Спящей Красавицей, но, по-моему, это была просто негритянка-альбиноска. У нее были рыжие волосы и невероятно огромные ступни. А Бампо все никак не мог на нее нарадоваться и в конце концов ко всеобщему восторгу женился на ней. Празднества продолжались семь дней. Она стала главной женой принца и называется Принцесса Короны Бум па, ударение на последнем слоге.
— Скажи-ка, а его лицо так и осталось белым?
— Месяца три еще оставалось, а потом постепенно приобрело свой естественный цвет, — ответила птица. — И хорошо, что так вышло, а то он был очень заметным, когда появлялся в купальном костюме — сам весь черный, а лицо белое.
— А как поживает Чи-Чи? Чи-Чи, — пояснил мне Доктор — это маленькая обезьянка. Она раньше жила у меня и тоже осталась в Африке вместе с Полинезией.
Полинезия нахмурилась:
— Чи-Чи не очень-то счастлива. Мы с ней часто виделись в последнее время, она страшно тосковала по тебе и по дому, и по нашему саду. Удивительное дело, но и я тосковала. Помнишь, как я хотела остаться на родине, просто с ума сходила. И Африка — такая чудесная страна, что бы ни говорили! Мне казалось, что моя жизнь там будет просто потрясающей. Но уже через несколько недель все это стало мне надоедать. Я себе места не находила. Короче говоря, в один прекрасный день я решила, что непременно должна вернуться к тебе. Я разыскала старушку Чи-Чи и поведала ей о своих планах. Она сказала, что нисколько на меня не в обиде, наоборот, и сама чувствует то же, что и я. После жизни у тебя Африка оказалась такой скучной! Чи-Чи тосковала по тем историям, что ты, бывало, читал нам из Книги зверей, и вспоминала, как мы собирались зимними вечерами у камина и болтали обо всем на свете. В Африке все звери были к нам очень добры, но эти милые существа несколько глуповаты. Чи-Чи того же мнения. Но дело, думаю, не в них, это мы уже стали другими. Когда я улетала, бедняжка Чи-Чи не выдержала и разрыдалась. Она говорила, что прощается со своим самым дорогим другом, хотя родни у нее там пруд пруди. И еще говорила, это нечестно, что у меня есть крылья, и я могу улететь, когда мне только вздумается, а она вынуждена оставаться. Но попомни мои слова, я нисколько не удивлюсь, если в один прекрасный день она объявится здесь. Она ведь молодчина, эта Чи-Чи.
В эту минуту мы подошли к моему дому. Мастерская отца была уже заперта, но мама стояла у порога, выглядывая на дорогу.
— Добрый вечер, миссис Стаббинс, — приветствовал ее Доктор. — Ваш сынишка задержался по моей вине, простите великодушно. Я оставил его ужинать, пока сохла его одежда. Мы с ним до нитки промокли. Столкнулись друг с другом во время грозы, и я просто настоял, чтобы он переждал дождь у меня.
— А я уж начала волноваться, — ответила мама. — Благодарю вас, сэр, что вы были так добры к Тому и привели его домой.
— Что вы, что вы, — сказал Доктор, — мы чудесно поговорили.
— Простите, сэр, а с кем я имею честь? — спросила мама, уставившись на птицу, сидевшую на плече Доктора.
— Я — Доктор Дулитл. Надеюсь, ваш супруг помнит меня. Года четыре тому назад он смастерил мне отличнейшие башмаки. В самом деле, превосходные ботинки, — добавил Доктор, с удовлетворением глядя на свои ноги.
— Мама, Доктор пришел посмотреть моего бельчонка, — объяснил я. — Он знает про зверей все на свете.
— Ну что ты, Стаббинс, — запротестовал Доктор, — далеко не все, это уж точно.
— Как любезно с вашей стороны идти в такую даль, чтобы посмотреть зверька, — сказала мама. — Том вечно приносит зверюшек из леса.
— Правда? — проговорил Доктор. — Возможно, в один прекрасный день он станет натуралистом. Кто знает?
— Пожалуйста, проходите в дом, — пригласила мама, — тут немножко не прибрано, я еще не закончила убираться к весне. Но в гостиной горит камин.
— Благодарю вас, — ответил Доктор, — у вас просто замечательный дом.
И аккуратно вытерев свои огромные ботинки о коврик, великий человек прошел в дверь!
Когда мы вошли, отец, сидя у камина, упражнялся в игре на флейте. Он всегда играл на флейте, закончив рабочий день. Доктор тут же завел с ним беседу о флейтах, пикколо и фаготах, и тут отец предложил:
— Не поиграете ли вы нам на флейте, сэр?
— Что ж, — ответил Доктор, — давно не держал инструмента в руках, но с удовольствием попробую. Вы позволите?
С этими словами он взял у отца из рук флейту и заиграл. Он играл и играл без перерыва. Это было настоящим волшебством. Мать с отцом сидели как завороженные, воздев глаза к потолку, словно в церкви, и даже я, который мало интересовался музыкой — разве что дудел на губной гармошке, и то чувствовал, как мне становится грустно и тревожно и хочется быть лучше, чем я есть на самом деле.
— По-моему, это просто прекрасно, — вздохнула мама, когда музыка наконец затихла.
— Вы великий музыкант, сэр, — произнес отец, — величайший мастер. Не сыграете ли вы нам еще что-нибудь?
— С удовольствием, — согласился было Доктор, — но погодите, я совершенно забыл про бельчонка.
— Пойдемте, я проведу вас к нему, — сказал я, — он наверху в моей комнате.
Я привел Доктора в свою спальню под самой крышей и показал ему бельчонка, лежащего в ящике с соломой.
Зверек, который всегда боялся меня, хотя я изо всех сил старался создать ему всевозможные удобства, сразу же сел, завидев Доктора, и между ними завязалась оживленная беседа. Доктор отвечал ему на беличьем языке, и зверек даже не испугался, когда Доктор взял его в руки, чтобы осмотреть лапки. Я держал свечу, пока Доктор накладывал на беличью лапку «шины» — так он называл их, — сделанные при помощи перочинного ножика из спичек.
— Скоро лапка заживет, — проговорил Доктор, закрывая свой портфель, — но следи, чтобы он не скакал и не бегал еще недельки две, держи его на открытом воздухе и укрывай сухими листьями, если ночи будут прохладными. Он жалуется, что ему здесь очень одиноко, и волнуется, как там его родные. Я убедил его, что тебе можно полностью доверять, а сам пошлю белочку, что живет у меня в саду, разузнать, как поживает его семья, и сообщить ему последние новости. Он должен быть в хорошем настроении, это важно для выздоровления. Белки вообще очень жизнерадостный подвижный народ. Но ты не волнуйся. Он обязательно поправится.
Потом Доктор вернулся в гостиную, и мама с отцом упросили его еще поиграть на флейте. Так он пробыл у нас допоздна.
Моим родителям Доктор понравился с первого взгляда, и они страшно гордились, что он играл на флейте для них (ведь мы были очень бедны). Но в то время они еще не знали, каким великим человеком станет их неожиданный гость. Теперь вряд ли отыщется в мире хоть один человек, не слыхавший о Докторе Дулитле и его книгах. Если вам случится быть в тех краях, над старой дверью дома, где отец держал обувную мастерскую, вы увидите каменную доску, надпись на которой гласит: «Великий натуралист Джон Дулитл играл на флейте в этом доме в 1839 году».
Я часто вспоминаю тот давний вечер. Стоит мне закрыть глаза и задуматься, как перед моим внутренним взором возникает наша гостиная. Возле камина забавный круглолицый человечек во фраке играет на флейте, а мои мать и отец, расположившись по обе стороны от него, сидят затаив дыхание и внимают ему с закрытыми глазами. Я сам здесь же, рядом с Джипом, который растянулся на ковре и неподвижно глядит на горящие угли, а Полинезия, усевшаяся на каминную решетку рядом с потрепанным цилиндром Доктора, степенно покачивает головой в такт музыке. Я вижу все это так ясно, будто эта картина и сейчас стоит перед моими глазами.
Потом я вспоминаю, как, проводив Доктора, мы все уселись в гостиной и долго-долго говорили о нем. И когда я, наконец, отправился спать (а до этого я ни разу так поздно не ложился), я видел его во сне, и всю ночь напролет оркестр ученых зверей играл мне на флейтах, скрипках и барабанах
На другое утро я проснулся необычайно рано, хотя поздно заснул накануне. Первые воробьи еще только начинали чирикать у меня за окном, а я уже бодро вскочил и натянул на себя одежду.
Я никак не мог дождаться момента, когда вновь попаду в маленький домик в огромном саду и увижу Доктора и его собственный зоопарк. Впервые в жизни совершенно забыв про завтрак, я на цыпочках прокрался вниз по лестнице, стараясь не разбудить маму и отца, отворил входную дверь и выскочил на пустынную улицу.
Примчавшись к заветной калитке, я вдруг смутился — удобно ли приходить к человеку в гости в такой ранний час, может быть, Доктор еще спит. Я заглянул в сад. Он казался пустынным. Я отворил калитку и зашел. Не успел я свернуть на тропинку между кустов, как голос рядом со мной произнес:
