Павлик сказал:
— А давайте кого-нибудь напугаем?
— Кого?
— Ну, например, сторожа дядю Гошу на большом деревенском огороде. Там, говорят, арбузы посадили для опытов.
— Да, я сама видела, когда с мамой туда ходила, — подтвердила Сардана. — Они круглые и размером уже почти с кулак. Вкусные, наверное…
Мы облизнулись.
— Огород расположен у озера — так? — задумался Павлик.
— Так.
— А напротив огорода, на том берегу, стоит дерево. Кажется, берёза…
— Ну стоит.
— Пусть Васька вечером залезет на берёзу и спрячется в ветвях. Внизу прислоним чучело…
— Зачем?
— Васька окликнет сторожа и станет вместо чучела с ним разговаривать. Дядя Гоша близорукий, ничего не заметит. А пока Васька будет его отвлекать, мы заберёмся в огород и…
— Ясно!
— Много брать не будем, по одному арбузу.
— О чём мне со сторожем говорить-то? — забеспокоился Васька.
— О чём-нибудь. О погоде там, о политике всякой, о чём угодно. Главное, чтобы повежливее. Если что, вставь где надо «извините, простите, спасибо, пожалуйста». И смотри, не называй «дядей». Сторожа Георгием Витальевичем зовут. Не забудь, что пугало — бабушка…
Чучело мы приставили к дереву так, чтоб заметно было с другого берега. Васька устроился сверху, положив для удобства дощечку на сук, и закрылся ветками.
Мы ползком подобрались к огороду в том месте, где забор был пониже, и прильнули к щелям. Дядя Гоша прохаживался по дорожкам между теплицами. Они были огромные, прозрачные, целые дома из стекла. У нас на огороде огурцы только-только начинают вызревать, а тут вон какие большие, да как много! Их здесь высаживают весной и согревают теплицы газовыми печками. Вечером у озера всё далеко слышно — звук от воды отскакивает. Васька на другом берегу закричал противным голосом:
— Георгий Витальевич, добрый день! То есть, простите, пожалуйста, вечер! Как, извините, жизнь?
Дядя Гоша подошел к краю озера, где стоит насос. Это для нас сигнал. Мы через забор — шмыг — и к теплицам!
— Да так, ничего себе жизнь, — послышался глуховатый голос сторожа. — Нормально.
— А погода-то, глядите, какая сегодня, Георгий Витальевич! — заливался Васька. — Благодать, а не погода!
— А-а-а?
— Благодать, говорю! И всё такое! Цветы цветут, арбу… деревья растут! Зелено кругом! Лето!
— Да-а-а.
— И политика всякая, извините, делается, — надрывался Васька.
— Ага-а-а.
Мы уже в теплице и, забыв уговор брать по одному, набиваем полные пазухи тёплыми круглыми арбузиками.
Васька, кажется, исчерпал разговорные темы. Сторож заоглядывался, собрался обратно в огород, а мы ещё не успели вылезти из теплицы.
— Георгий Витальевич! — отчаянно завопил Васька. — Скажите, пожалуйста, вы в Дом культуры завтра пойдёте?
— Чего я там потерял?
— Ну, на дискотеку, извините, например.
— На дискотеку? — усмехнулся сторож. — Старый я уже для дискотек-то.
Ох!.. Мы выползли из теплицы. И вдруг… Что это?! Прямо перед нами возник чёрный человек! Чёрный, длинный, страшный, в шляпе и солнечных очках! Мы прямо обмерли. А чёрный человек смотрит на нас из-за кустов и машет руками — прыгнуть готовится! Он показался нам страшнее сторожа. Почти не таясь, мы во все лопатки помчались к забору. Не к тому месту, где залезали, но и здесь забор, к счастью, был невысок. Мигом перемахнув через него, мы понеслись к кустам. Я бухнулась в шиповник, но со страху даже не ощутила колючек.
Издали доносился тоскливый Васькин крик:
— Георгий Витальевич, завтра, говорят, в клуб кино привезут! Про «Титаник»! Как этот корабль, извините, утонул!
Хорошо, сторож нас вроде бы не заметил.
— Что это за жуткий дядька в очках? — схватила меня за руку Сардана. Пальцы у неё были холодные, а губы синие, будто после купания.
— Наверное, огородный барабашка, — предположила я.
— Какой там барабашка, целый барабан, — содрогнулся Павлик. — Ещё немножко, и он бы нас вместе с арбузами слопал.
Мы подсчитали добычу. Девятнадцать штук! Пожадничали…
— Мы же только один-один раз, — словно кого-то уговаривая, сказала Сардана. — И никогда больше не будем. Я в этот огород ни за какие арбузы не полезу. Пусть они хоть до потолка вырастут, хоть до неба.
— И я тоже.
— И я…
— А я тем более, — выдохнул только что прибежавший Васька. — Чего только я не болтал — ужас!
Мы рассказали ему об огородном барабане, и он порадовался, что отсиделся на безопасном расстоянии.
Вернувшись в наш огород, мальчишки установили чучело на прежнем месте, а мы с Сарданой нарезали арбузы на дольки. Внутри они оказались не красные, а еле розовые, почти белые и совсем несладкие. Но мы всё равно их съели. Корки, будь здоров, схрумкал поросёнок Борис Иваныч.
А ночью у меня ужасно разболелся живот. Выходить во двор было страшно, но другого пути не было. У нас в деревне туалет во дворе, в специальном маленьком деревянном домике. Помаявшись, я всё же решилась и вышла.
Надо мной расстилалось небо — жуткое, огромное и таинственное, как озеро. Кругом чудились шорохи и всхлипы, а ветер в кустах палисадника шумел, будто кто-то там лазил. Проходить надо было возле пугала. Я прекрасно знала, что бояться нечего, но всё равно трусила. От страха даже понять не могла, то ли сама иду навстречу чучелу, то ли оно на меня надвигается. Поэтому быстренько придумала заклинание:
— Ах ты, волчья сыть, травяной мешок, ты уйди от меня, барабашечка, не боюсь я тебя, таракашечка…
Вернувшись, я плотно закрыла окна шторами и потихоньку, чтобы не разбудить взрослых, придвинула к двери тумбочку с книгами. А под утро мне приснился кошмар. Огородный барабан гнался за мной по пятам, а из грядок выглядывали, ухмыляясь, круглые головки арбузов. Снилось, что ноги у меня стали ватными, а голос куда-то пропал. Вдруг прогремел гром и…
— Валентина! Зачем ты сюда тумбочку поставила? — сердито закричала мама.
Я открыла глаза и увидела утро, маму и опрокинутую тумбочку у двери. И кошмар кончился.
У ребят ночью тоже болели животы, и родители отправили их лечиться к моей бабушке. Она всех лечит, как настоящий врач, а может, и лучше.
Мы расселись за столом на веранде. Бабушка заварила травки, дала нам горькую водичку, и тут в дверь кто-то постучался. Как только я увидела входящего, в животе у меня сразу снова всё завертелось и заурчало. Понятное дело, почему — это был сторож дядя Гоша!
Он сначала поздоровался, а потом говорит бабушке:
— Вроде бы давно вас знаю и мужа вашего хорошо знал… И не стыдно? А ещё пожилая женщина!
Мы разом уткнулись носами в стол.
— Я что-то не понимаю, Георгий Витальевич. В чём дело? Почему мне должно быть стыдно?
— Разве не вы мололи мне вчера чепуху о дискотеках и цветочка х?
— Я?! — удивилась бабушка. — Да вы, Георгий Витальевич, с ума съехали!
— Я с ума съехал?! — закричал сторож. — А это что?! Только у вас есть такой платок! Узнаёте? — и положил перед бабушкой на стол египетскую шаль с кистями!
Бабушка тоже закричала:
— Да, это моя шаль! Я её два дня назад потеряла!
— Я вас вчера на другом берегу видел! — вопил сторож. — И разговаривал с вами! А в это время из теплицы кто-то опытные арбузы спёр!
На крики прибежал дядя Сеня.
— Погодите-ка, Георгий Витальевич, сейчас разберёмся, — спокойно сказал он и обратился к бабушке: — Так! Дети где?
А мы в тот момент уже сидели под столом, изо всех сил вцепившись друг в друга, и никакая великанская сила нас не могла бы оттуда вытащить. Сквозь бахрому скатерти мне, тем не менее, было хорошо видно всё, что происходило на веранде.
— Я этот платок возле дерева нашёл, где вы стояли, — продолжал сторож, — а когда за ним нагнулся и об дерево опёрся, на меня сверху дощечка упала! И прямо на голову! Во! Больно ведь! Видите, шишка какая?
Он снял кепку, нагнул голову и повертел ею. Шишка сияла в волосах, как светлячок в траве. Я загляделась и не заметила, как подошёл дядя Сеня, поднял и переставил стол… Не знаю, что почувствовали другие ребята, а мне показалось, что я стала ужасно маленькая и вообще сижу голышом. Сдержаться было невозможно, и мы дружно заревели.
— Мы… не хотели… много брать, — всхлипывал Павлик.
— Чучело — это бабушка была, а не ты… Ой, наоборот, бабушка — это чучело было, а не ты… — плакала я.
— Арбузы были незрелые, и от них живот боли-ит… — рыдала Сардана.
— А дощечку я не для вашей головы положил, а для своего другого места! — голосил Васька.
— Ну-ка, ну-ка, любопытно, — оживился дядя Сеня, — расскажите-ка, молодые люди, как всё случилось.
