проговорили до самых сумерек.
Никки был поздним и очень желанным ребенком. Его отец, почтенный и уважаемый человек, Димитрий Адварнич, губернатор Полтавца, главного города в этой части страны. Когда-то давно он потерял первую жену и дочь в тяжелых родах, затем долго не мог смириться с горем и посвятил себя карьере. Родом он был из Варениц и дослужился до своего поста благодаря трудолюбию и острому уму. В день назначения его градоправителем на званном обеде со всеми важными чинами и начальниками увидел он тонкую, тихую девушку и влюбился без памяти.
Это была мать Ника, Хелена Милницкая, дочь седовласого генерала, на 12 лет его моложе. Не смотря ни на разницу в возрасте, ни на положение и род, она скоро покорилась силе и заботливой строгости высокого, статного чиновника, отец её одобрил брак и уже весь город ждал появления на свет наследника такой красивой пары. Но шли годы, а в семье губернатора все не появлялись желанные дети. Только спустя пять лет ясным весенним утром родился темноволосый улыбчивый мальчик — и, конечно, стал главным сокровищем для своих родителей.
В Полтавце у семьи Ника был большой богатый дом, с парком, прудом и слугами. Но отец, с таким теплом всегда вспоминавший свое босоногое деревенское детство, не хотел отнимать у сына сельской свободы, ароматного воздуха полей и игристого счастья юношеских шалостей. Поэтому было решено, что до 14 лет мальчик будет жить с ранней весны до поздней осени в доме родителей Димитра, зимой будет заниматься дома, изучать азы риторики, математики, географии и права, а уж после 14 отправится в кадетскую школу. Мама Ника частенько навещала его и проводила в деревне несколько недель, отец приезжал редко, зато зимой часто старался бывать дома и сам учил сына истории и политике.
Семья Влада была обычной, крестьянской. Родителей его по деревенскому обычаю сосватали ещё детьми. У Мирты было ещё три сестры и только один маленький братик и лучшее, что родители могли для неё сделать — это отдать в малолетстве замуж в хорошую семью. В 13 её сосватали за одного из сыновей соседа, а в 15 Мирту забрали жить к будущему жениху. Илий был младшим из трех братьев. Старший, Максут, уже давно был женат и растил четверых детей. На большом дворе в главном доме жил сам брат с женой, детьми и тещей, а в малом домике при бане старый дядька со стороны жены. На такую семью работы хватало и Илий перебрался жить к брату в малый дом, помогать по хозяйству и в поле. В тот же домик поселили и Мирту, когда теща стала подслеповата и медлительна и не могла уже помогать на кухне. Три года они жили и работали бок о бок, а как только Илию стукнуло 18, их обвенчали и поставили им небольшой, но крепкий дом на краю села. Максут всегда жил особняком и с братом, как только появилась у него своя семья, почти не знался. Средний брат, Викентий, ещё юношей уехал на заработки и уж много лет вестей от него не было.
И Илий, и Мирта, работящие, но молчаливые, остались вдвоем и первое время даже стеснялись друг друга. Но вскоре молодые супруги пообвыклись, наладили небогатый свой быт и стали обращаться меж собой с заботой и теплом, а после появления на свет сына медленно и незаметно полюбили друг друга спокойной и тихой любовью. Отец был трудолюбивый, простой и серьезный мужчина, но никогда он не был излишне строг или несправедлив к сыну. Мама Влада, недавно ещё жилистая, изможденная тяжелой работой женщина, неожиданно расцвела со второй беременностью. Сейчас на округлившихся щеках её частенько алел румянец, волосы стали гуще, а голос мягче. И пускай руки её навсегда пропахли рыбой и пальцы огрубели от жесткой пряжи, каждый день она находила ласковые слова и прикосновения не только для маленькой дочери, но и для сына.
А ещё у Влада был дедушка Вукаш. Он жил в самой старой части деревни в ещё более старой, давно покосившейся избе, но любил уединение и ни за что не хотел перебираться к сыну и его семье. Вырастив и устроив в жизни троих детей и похоронив жену, дед мечтал остаток жизни провести как сам того захочет и никому не давал влезать в свой день без разрешения. Это он научил Влада мастерить верши и плести сетки, ставить силки на белок и разбирать съедобные ягоды и грибы среди ядовитых. Каждый день ковылял он неторопливо вокруг дома в тени корявых слив, сплошь покрытых седым лишайником. Опираясь на длинную ржавую мотыгу, выискивал, чего бы подлатать, что прибрать и где почистить. А вечером садился на выбеленный солнцем валун у калитки, лущил семечки или грыз яблоки и смотрел, как возвращаются мужчины с полей.
Но в начале лета Влад прибежал к нему с удочкой, чтобы вместе сплести на неё из соломы новый поплавок, а открыть ему дверь было уже некому. В тот день отец его впервые за многие годы взял бутылку крепкой смородиновой настойки, табаку и ушел за реку, к лесу, а вернулся только с рассветом. Ещё пару дней он почти не разговаривал. А затем, в дождливое промозглое утро, когда работать в поле было нельзя, подошел к сыну, крепко обнял его и неожиданно показал, как вязать самый прочный на свете узел.
Солнце уже закатило свой румяный бок за крыши, в столовой вовсю горел свет и пару раз дедушка Саш выходил на заднее крыльцо и выглядывал в саду мальчишек. Влад и Ник сидели, затаив дыхание, и каждый ждал, когда другой нарушит эту тишину случайным кашлем или незатейливой фразой. Они рассказали друг другу полушепотом всю свою жизнь, без утайки или прикрас, с самого детства и до сегодняшнего дня, когда семьи их собрались вместе и приняли друг друга.
— Ты же хочешь стать военным, да? — робко обернулся к другу Никки.
— Очень. И ты тоже, да? После крепости?
— После крепости… Там всё так… движется! Ну, то есть даже когда все спят, весь мир спит — там что-то движется, что-то делается, по-настоящему! Не то что в городе, где папа работает — там иногда даже днем всё как будто вымерло. Как лягушки в жару — сидят на своих креслах, растекаются кляксами… Противные.
— Да… И мужики там хорошие, сильные, но веселые. Заречемся?
— Заречемся! А как?
— А вот так вот, чтоб не забыли. — Влад выпрямил спину, отклонился в бок и
