Он растерянно толкался в суетливой толпе, со страхом поглядывая на проходивших мимо чинов контрразведки: ему все казалось, что за ним следят со всех сторон. Горло перехватывало от волнения, коленки дрожали. В каждом подходившем к пристани ему мерещился проклятый шпик. Надо было на что-нибудь решаться, так как без толку торчать здесь казалось опаснее всего.
Он уже решил махнуть рукой и вернуться в город, как вдруг заметил возле самых дверей худое сероглазое лицо Егорки: верный друг не вытерпел и пришел поглядеть, как Следопыт отправится в путешествие.
Какое счастье! Макар готов был кинуться ему на шею. Но усиленная осторожность была необходима. Поэтому он, постаравшись принять на себя беспечный вид, не торопясь прошел мимо друга и только бросил ему вполголоса:
— Я засыпался. За корзиной следят шпики. Бросил ее к чорту. Удрал. Спроси Анастаса, что делать?
И, напевая песенку, вышел на площадь. Сморчок побледнел, соображал одну минуту, а затем, сорвавшись с места, вихрем умчался в город.
Следопыт расположился в густой тени акаций неподалеку от фруктовой лавочки, стараясь не терять из виду подъезжавших к пристани, готовясь удирать во все лопатки при появлении своего шпика. Но тот не показывался: очевидно, он потерял Макаров след и решил ждать возле корзины, а быть может забрать ее. Так прошло около часа. Уже загудел пароход басистым протяжным гудком; еще пуще заволновалась публика на пристани. Макар совсем решил, что путешествие его провалилось, ругал себя на чем свет стоит — и дураком, и олухом, и молокососом; теперь он замарался, за ним будет слежка; и прощай все блестящие планы: придется просто-напросто удирать отсюда подальше.
До отхода парохода оставалось не более двадцати минут, когда показался торопливый извозчик, подгонявший из всех сил свою лошаденку. В пролетке сидел Егорка с чемоданчиком и тревожно озирался, высматривая своего друга. Макар тотчас пошел к входу на пристань и, как только Сморчок отпустил извозчика, приблизился к приятелю. Тот страшно обрадовался.
— Я уж думал, не сцапали ли тебя! — шепнул он торопливо и добавил громко: — привез ваши вещи, сударь. Барин велели кланяться, желают счастливой дороги. Пожалуйте на пароход, я донесу.
— Значит, еду! — загорелся радостно Макар, но тотчас же опять нахмурился: надо еще сесть на пароход да отчалить: неровен час, в самую последнюю минуту задержат!
Они смешались с толпой, всходившей на сходни. Здесь Егорка успел еще шепнуть на ухо Следопыту:
— Анастас собрал все, что под руку попалось. Если тебя сцапают, стой на своем, ни в чем не сознавайся.
Макар кивнул головой: его ли этому учить! Уж, конечно, не выложит же он шпикам всей правды-матки! Ну, держись, брат-Следопыт, до желанного парохода осталась еще одна преграда, — цепь контрразведчиков и контролеров у конца сходен.
Егорка отдал ему чемоданчик и затерялся в публике. Макар с тяжело бьющимся сердцем подошел к последнему порогу: а что, если шпик дал знать сюда? Он сделал самое беспечное и веселое лицо, какое только мог сделать, протянул контролеру свой паспорт и билет. Три пары внимательных, недружелюбных глаз впились в него; старший из контрразведчиков медленно-медленно перелистал паспорт и пристально взглянул в лицо мальчику, словно стараясь его запомнить. Потом сухо сказал:
— Проходите.
Ноги сами внесли Макара на пароход. Уф, отделался! Вот-так была переделка! Обессиленный, он прислонился на палубе к перилам и перевел дух. Сердце часто-часто билось, коленки противно дрожали… Скорей бы уж отчалить!
XIV. Страна звезды и полумесяца
Мало-по-малу он пришел в себя: никто не обращал на него ни малейшего внимания. Огромный трехэтажный пароход под желто-красным полосатым флагом уютно сверкал огнями своих иллюминаторов. На певучем, непонятном языке перекликались черноволосые испанские матросы. Все было невиданно и чудесно.
Следопыт с изумлением глядел на блестящую чистоту и роскошь этого пловучего дома. На палубе толпилось много народу, — все беженцы из России. Эти оторванные от родины, заброшенные сюда, люди горько плакали, расставаясь с последним клочком своей земли; многим из них не суждено было вернуться сюда, — для них страшна и ненавистна была революция. Макар не жалел их, но понимал, как им должно быть тяжело. Когда пароход в последний раз загудел низкой, могучей сиреной и ловкие матросы начали отдавать концы, даже у него екнуло сердце; жутко уезжать в неведомую, чужую страну.
Медленно поплыл мимо усыпанный огоньками ночной город. Впереди вспыхнула яркая звезда — Херсонесский маяк. Потом огоньки начали все тускнеть и уменьшаться и, наконец, утонули в темной пучине воды и неба. Одни звезды, огромные, лучистые южные звезды, глядели на пароход с бархатного неба.
Ровный смутный шум пароходного винта, тихое покачивание, свежий, соленый морской ветер скоро сморили Следопыта. Он сошел в каюту и завалился спать, бережно сняв и сложив свой костюмчик. После бессонной ночи он заснул, как убитый.
Яркое солнце, ударившее ему в глаза, заставило его проснуться. Пассажиры кругом подымались. Умывшись в белоснежно-чистой фарфоровой уборной, Макар поднялся на палубу.
Пароход шел в открытом море. Куда ни взглянешь, — одни только синие-синие волны с белыми барашками да с алмазными отблесками солнца на гребнях. Жаркое небо шатром опрокинулось над этой водяной пустыней, где пароход казался затерянным и маленьким, как скорлупка. На палубе, на длинных креслах-лонгшезах дремали пассажиры. В столовой пили кофе. Следопыт зашел туда, заказал себе завтрак и не без удовольствия ел незнакомые ему вкусные кушанья.
День прошел однообразно. Мальчик из осторожности не заговаривал с пассажирами, они же им не интересовались вовсе. Один только раз пожилая дама, взглянув на него, спросила с участием:
— Беженец? Куда ж ты один, такой маленький?
— Что делать, сударыня, — отвечал Следопыт. — К родителям еду.
Он рассказал свою выдуманную историю, барыня поахала, пособолезновала, и на том разговор кончился. Незаметно подкрался вечер, и Макар опять улегся спозаранку. Ночью немножко качало: казалось, пароход ехал с горы на гору; когда он опускался, сердце слегка сжималось. У многих пассажиров началась морская болезнь: их тошнило, бедняги очень мучились. Следопыта же качка не брала, и он храпел во всю мочь.
Так благополучно протекал путь, и вот наконец показался берег. Сперва далеко на краю неба появилась тонкая черная полоска. Она начала расти и шириться, стала серо-зеленой, и мало-по-малу вырисовывались холмы и скалы, заросшие лесами, а между ними — узенький проход. Это был Босфорский пролив. Скоро пароход шел уже будто по широкой реке с крутыми зеленеющими берегами; они то сходились, то расходились, и вот мало-по-малу на них стали появляться роскошные белые здания, тонущие в зелени дворцы, виллы. Картина ежеминутно менялась; вся публика высыпала на палубу любоваться красивыми берегами. Навстречу проходили пароходы, парусные суда, лодки сновали с берега на берег; ярко трепались разнообразные флаги на них, но чаще всего попадался ярко-красный, со звездой и полумесяцем, флаг Турции. По правую сторону лежала Европа, по левую — Азия.
— А вот Ильдиз-киоск! — сказал один из пассажиров, указывая на красивый дворец, высившийся среди зелени. — Здесь живет султан.
Все оживленнее и оживленнее становились берега и воды пролива, и вот, наконец, огромный город раскинулся перед путешественниками. Он занимал обе стороны Босфора, пестрея своими крышами, белея прямыми, как свечи, минаретами.
Левая, азиатская, сторона города носила название Скутари, а правая делилась в свою очередь на две части длинным узким заливом-бухтой, так называемым Золотым Рогом. Через этот Золотой Рог висели мосты; ялики и фелюги шныряли с одного берега на другой. Множество шлюпок окружило пароход; в них сидели черномазые турки в красных фесках с черными кисточками на головах, в пестрых одеждах; они на перебой лопотали, ссорились друг с другом, кричали что-то пассажирам.
— Что это они? — спросил кто-то с недоумением.
— Они думают, что пароход остановится на рейде, и предлагают перевозить нас на берег, — пояснил какой-то бывалый путешественник.
— А вон Айя-София! — указал третий на большую красивую мечеть с круглым куполом. Макар долго смотрел на нее. — Вот она, знаменитая «Святая София», выручать которую из-под власти турок ходил его дед-баштанник! Вот он — драгоценный город, мозолящий глаза всей Европе, благодаря своему удивительно удобному положению при входе в Черное море и на скрещении великих торговых путей из Европы в Азию. Теперь, как говорили кругом пассажиры, он весь был во власти Антанты, турецкое правительство оставалось только для виду, как верный слуга французов и англичан.
