Однажды (дело было в августе) на дороге, ведущей со станции, показался военный. Через левую руку у него была перекинута шинель, в правой он нёс чемодан. Издалека видно было, как блестят у него на груди ордена и медали.
Максимка охотился в это время в уголке сада за необыкновенным золотым жуком. Но как только он увидел идущего к детскому дому военного папу, он забыл про жука.
А может быть, этот папа — уже его, Максимкин?
Дорога в детский дом проходила вдоль сада, у самого забора. Максимка, рискуя обжечься крапивой, просунул голову между досками и стал жадно следить за приезжим, который всё приближался; он так быстро переставлял ноги, что только сапоги поблескивали.
Военный был плечистый и очень высокий — если бы Максимка стал рядом, то был бы не выше его сапог. Лицо у военного — светлое, ласковое. На груди блестят ордена и медали. Максимка не мог оторвать от него глаз. Но как узнать, его ли это папа? А может, папа сам узнает Максимку?…
Мальчик старался как можно дальше просунуть голову в щель забора. Лицо его выделялось среди крапивы и лопухов, как белый цветок. Глаза горели, словно угли. И такой призыв был в этих глазах, что большой дядя остановился бы и в том случае, если бы они смотрели ему в спину.
— Ты куда это, брат, втиснулся, а? — сказал военный, смеясь. — Обратно не вылезешь. Помочь тебе, что ли?
— А вот и вылезу! — ответил Максимка, отступив на шаг.
Этим он показал, что никакой беды с ним не приключилось.
Военному ничего не оставалось, как идти дальше. Максимка садом побежал за ним. Он думал только об одном: «Чей это папа?» И тут же сильное желание подсказывало: «А может быть, мой?»
Когда мальчик вошёл в дом, военный дядя уже сидел в столовой и, видимо, кого-то ждал. Не его ли, Максимку?… Сердце мальчика забилось сильно-сильно. Он притаился у дверей и стал следить за дядей, который то вставал и подходил к окну, то снова садился.
Почему никто сюда не идёт? Где тётя Катя? Она всегда знает, чей папа приехал, кого нужно позвать.
Нет, папа, видно, не чей-нибудь, а только Максимкин. Максимка сразу узнал его. О таком папе он всегда думал, он его даже видел раньше, когда был маленьким. И сапоги у него, и медали, и сильный он, и добрый. А папа не узнаёт Максимку потому, что он теперь уже вырос…
Опустив голову, Максимка вошёл в столовую и бочком стал приближаться к военному. Тот сидел, упершись локтями в колени и глубоко задумавшись. Мальчик, робко улыбаясь, протиснулся между его коленями и доверчиво прижался к груди.
Военный обнял его, погладил по голове и сказал:
— Это ты, мой малыш? Тот самый, который застрял в заборе? Боевой парень! А как тебя зовут?
— Максимка, — тихо ответил мальчик, трогая медали на груди военного.
— Максимка? Хорошее имя. У нас на войне Максимки здорово фашистов били. Как дадут им — та-та-та! — фашисты — ходу, вверх ногами летят. Вот какие у нас были Максимки!
— А почему ты меня не взял на войну? — попрекнул Максимка военного.
— Не знал, братец ты мой, где тебя найти! — рассмеялся военный.
Когда он смеялся, лицо у него становилось ещё более красивым и добрым.
Максимка прижимается к нему ещё сильней, перебирает рукой медали, трогает ремни. При каждом движении гостя эти ремни скрипят, и пахнут они так приятно. Никогда ещё Максимке не было так хорошо, никогда ещё у него не было так тепло на душе! Он прижался щекой к руке военного и спросил:
— А корабль мне привёз?
Но тут с военным что-то случилось. Он больше не смеялся. Будто чего-то испугавшись, он отнял у Максимки свою руку. А потом вдруг обнял мальчика за плечи и посмотрел на него уже серьёзными глазами.
Военный встал, склонился над своим чемоданом, заторопился.
В этот момент в столовую вошла тётя Катя и с нею Толя. Толя крикнул: «Папа!» — и бросился к военному. Тот шагнул ему навстречу, схватил подмышки, поднял высоко-высоко, потом прижал к себе, поцеловал и сказал:
— Какой же ты стал большой!
Обернувшись, он снова увидел Максимку. Мальчик стоял возле чемодана, опустив руки, и грустно смотрел на отца с сыном. В уголках глаз его дрожали две слезинки, готовые вот-вот скатиться.
У военного снова весёлости как не бывало.
— Кто этот мальчик? — тихо спросил он тётю Катю. — Родители у него есть?
— Это наш славный Максимка, — шёпотом ответила тётя Катя. — Отец его погиб под Сталинградом, а мать замучили фашисты. У него никого нет.
— Пожалуйста, прошу вас, — сказал военный, — успокойте его как-нибудь. Он, очевидно, принял меня за своего отца.
Военный опустил сына на пол, быстро раскрыл свой чемодан и стал в нём рыться. Он вынул одну за другой две плитки шоколада, книжку с картинками и великолепный корабль.
— На, бери, Максимка, — сказал он. — Это тебе прислали.
Толя чуть не расплакался от обиды:
— А мне? Мне совсем ничего?
— Тебе, брат, обижаться не приходится… — ответил отец.
Максимка даже не пошевелился. Он смотрел куда-то в сторону, и две слезинки уже катились из глаз по его щекам. Он понимал, что никто не может сделать так, чтобы этот дядя стал его папой.
Тётя Катя взяла Максимку на руки, поцеловала его, приласкала.
— Смотри, мой мальчик, какой корабль тебе привезли! — сказала она. — Ни у кого такого нет. А книжка какая хорошая!
Тётя Катя стала так, чтобы Максимка не мог видеть отца с сыном.
Военный между тем с суетливой неловкостью закрыл чемодан, взял Толю за руку и тихо вышел из комнаты с таким видом, будто сделал что-то нехорошее, будто он чувствовал за собой какую-то вину.
В комнате светло, уютно. У Толи здесь свой собственный уголок. И чего только там нет — книжки, игрушки…
За столом сидят папа с мамой.
— Мне до сих пор не верится, что мы все вместе! — говорит мать. — Как будто вчера это было: ты где-то на фронте, я — в госпитале, а Толя с бабушкой — неизвестно где…
Отец поморщился, словно у него вдруг что-то заболело:
— А знаешь, у меня тот мальчик так и стоит перед глазами…
— Я тоже не могу забыть о нём, хотя и не видела, — с мягкой улыбкой заметила мать.
— Ему совсем неплохо там: живёт, как в родной семье. У него много товарищей…
Толя, весёлый, счастливый, подбежал к родителям, прижался к коленям отца и спросил:
— Папа, а велосипед настоящий ты мне купишь?
— Куплю, сынок, обязательно куплю, — ответил отец и обратился к матери: — Вот точно так же прижался ко мне тот мальчик и спросил про корабль. Он был так уверен, что перед ним его отец…
Так Максимка, сам того не подозревая, вошёл в жизнь этой счастливой семьи. Он завоевал себе место не только в сердце отца, но и матери. Ей порой казалось, что она сама присутствовала при встрече мальчика с мужем.
Пришла осень. Деревья вокруг детского дома пожелтели. Опустели «горные разработки». По холмам и перелескам свободно гулял пронизывающий ветер.
Малыши перенесли свои строительные работы в дом, откуда теперь вырывался гул, как из потревоженного улья. Песок им заменяли кубики и другие игрушки.
В один из таких дней к детям подошла тётя Катя и позвала:
— Максимка, иди сюда! К тебе папа приехал!
Максимка не очень удивился. Он всегда знал, что когда-нибудь да приедет папа. И всё же он покраснел от волнения.
Тётя Катя взяла Максимку за руку и повела за собой. А сзади шли Алёша, Юра, Сеня, Боря…
Максимка сразу узнал высокого дядю — того самого, который привёз ему корабль, но почему-то не захотел его тогда взять с собой. Зато теперь он сам подошёл к малышу, поднял его на руки и сказал:
— Ну, Максимка, собирайся! Едем домой, мама ждёт.
И снова Максимка увидел перед собой светлое, ласковое лицо и доверчиво прижался к груди отца.
Одним глазком он лукаво-лукаво поглядывал на товарищей. Не в силах удержаться, он произнёс вслух:
— Ага!..
1946 г.
Года через два после окончания войны мне довелось побывать в колхозе Заречье, Н-ского района. Три деревни, из которых состоял этот колхоз, были окружены лесами — то непроходимым ельником, то светлым сосняком. А отвоёванная у леса земля — или болото, или песок. И одно плохо, и другое не лучше. Испокон веков бедно жили люди в этом краю. От будущего они тоже ничего хорошего не ждали: какова земля, такова и жизнь. Ведь землю не переделаешь!
Но вот пришло время, деревни объединились в колхоз — и тут стало ясно, что совсем не обязательно жить так, как прикажет земля. Можно устроить жизнь по воле человека, колхозными силами землю переделать. Она сама подсказывала, как лучше за неё приняться. Через болотистую низину надо прорыть канал, по которому излишки воды будут стекать в реку. Для этого предстояло перекопать высокий песчаный берег, где стояли две деревни (третья находилась по ту сторону болота). Часть выкопанной земли можно оставить по соседству, на песках.
