– А можно мне увидеть Раису?
– Укатила вместе с Евдокией, неразлучная парочка, – уперла Марина руки в бока. – Ты давай, собирайся скорее, мне тут с тобой особо рассусоливать некогда! Да не заправляй постель, сама уберусь, все равно белье менять за тобой…
Спустя минут десять, не больше, я, наскоро умытая и причесанная, уже торопилась вслед за Мариной к выходу. Эта спешка, с которой меня выдворяли, показалась не столько странной, сколько невежливой. Впрочем, в чужой монастырь со своим уставом не ходят, ночлег предоставили – и на том спасибо.
Коридор по-прежнему был тих и безлюден. Марина с какой-то опаской посмотрела в сторону лестницы – но и там никого не было. Тогда Марина отперла входную дверь. Тем же спешным шагом мы пересекли столь же безлюдный двор и вышли за ворота.
Путь оказался долгим. Чуть-чуть не доходя до болота, Марина свернула на еле заметную тропку среди зарослей, которую я сама бы ни за что не нашла. Это даже слишком громко сказано – тропка. Просто место, где можно спокойно пройти, не ободравшись о кустарник.
– Че, небось заблудилась тут вчера? – хохотнула моя провожатая.
– Ага. И чуть в болото не провалилась, – призналась я.
– А, это здесь так. Шаг влево, шаг вправо – и никто потом не найдет! – Она сделала страшные глаза. – Ой, да ладно, не трусь, я тут выросла, все дороги знаю. Но одной ходить не советую.
Я ничего не ответила, и долгое время мы шли молча. Марина по-прежнему двигалась первой – энергичным, размашистым шагом, и в ее движениях угадывалась немалая физическая сила. Деревенская девчонка, подумалось мне, наверняка привыкла с детства к тяжелой работе. Я с трудом поспевала за ней.
Мы обогнули небольшой лесочек, немного прошли потом вдоль берега реки, а дальше река свернула вправо, а мы – влево. Светало. Местность, расстилавшаяся вокруг, была идеально ровной. «Как на скатерти», – вспомнились слова из старого мультика.
– Ну, вон там и Холмище, – обрадовала меня, наконец, Марина. – Дальше сама дойдешь, вон, вишь, дым из труб виден, туда и направляйся.
За небольшой рощицей в небо действительно были устремлены несколько легких струек дыма.
Я снова огляделась вокруг, но никакого намека на возвышенность нигде не было.
– А где же холмище?
– Да вон, не видишь, что ли, дым!
– Дым-то вижу, – засмеялась я. – Но не вижу холма, в честь которого деревню так назвали.
– Ишь ты, куда загнула! Холм ей подавай, фу-ты ну-ты! Что ты к названию ваще прицепилась? Мало ли, как называется. А в деревне Стародурово – есть тут такая – одни старые дураки живут, по-твоему?
– Ну, наверно, есть и молодые дураки, – важным тоном изрекла я. – Но все они состарятся когда-нибудь, а значит – правильно назвали.
Марина захохотала:
– А ты прикольная! Да-а, жалко будет, если… Ой, ладно, ну тебя. Иди себе к своей бабке, а мне пора бежать. А то сейчас Раиска проснется и опять заведет свою старую песню, где я вечно шляюсь…
– Ты же говорила – она уехала?
– Ой, тьфу ты! Это, как его… Ты думаешь, у нас одна Раиска? Да их в монастыре штуки три, нет, четыре. И все такие противные, только и знают морали читать!
– А-а.
Марина развернулась и унеслась в обратном направлении.
В предрассветных сумерках, стараясь быть незамеченной, вошла я в деревню Холмище. Впрочем, людей видно пока не было, только где-то залаяла и сразу смолкла одинокая собака. А деревня оказалась небольшой, в одну улицу, которую составляли десятка два или три домов. Впрочем, домов и улиц могло быть и больше, разве с места все увидишь?
Но никакого намека на холм там точно не было.
Зеленая высокая калитка пятого дома открылась от легкого толчка. Так, а собаки во дворе есть или можно спокойно идти? Нет, вроде бы нету. Странно это как-то для деревни…
Я прошагала через дворик и, сделав глубокий вдох, постучала в деревянную дверь.
– Заходи уже! – неприветливо ответил грубоватый голос изнутри.
Я и зашла.
– Здравствуйте.
Высокая худая старуха в платке стояла ко мне спиной и чистила картошку. Услышав мое приветствие, она медленно, очень медленно повернула голову в мою сторону, и от неожиданности выронила картошину из рук.
– Ты… кто такая?!
– Вы – Анна Семенюк? – уточнила я.
– Ну, я.
– А меня зовут Ника, я дочка Таси.
– Ой! – изумленно всплеснула руками старушка, и на глазах ее выступили слезинки. – Тасеньки… Тасеньки моей дочка приехала! Ты ж моя родненькая!..
Она в порыве эмоций крепко обняла меня, и я почувствовала, как у самой глаза мокреют.
– Не думала, не думала, что увижу! Ты проходи, сымай куртку свою, вот. Садись, сейчас я завтрак мигом, проголодалась, поди…
– Извините, мама не смогла приехать, она работает, – промямлила я, не зная, что вообще в таких случаях стоит говорить.
– Ну, мамке твоей здесь, конечно, появляться нельзя, – ответила старуха, ловко накрывая на стол. – Постой, она что, ничего тебе не рассказывала?
– Нет.
– Ну что ж, Тася Куприянова всегда была умной.
– Куприянова? – не поняла я. – Вообще-то наша фамилия – Чернореченские.
– Да, Куприяновой была твоя мать по девичьей фамилии. Не знала, что ли?
– Нет.
– Ишь, Черноречкины – гляди, какую фамилию выдумала. А вообще правильно, хорошая для нее фамилия. Ей здесь появляться нельзя, а с тобой, даст Бог, обойдется, тебя-то здесь в лицо никто не знает. Ты на улице не маячь только.
– Это еще почему? – удивилась я.
– Да так, увидят незнакомую, что ко мне приехала – и могут догадаться. А тогда беды не оберешься, хоть время сейчас вроде бы и зимнее, да мало ли что.
– При чем тут зимнее время?
– Ох… Садись-ка, деточка, кушать, еще успеем наболтаться.
Тут меня дважды приглашать не надо было.
– Тебя зовут Ника, значит? Ну а меня зови – баба Аня, и можешь на ты, как к родной бабушке.
– Э… У меня никогда не было родной бабушки, – промямлила я, чувствуя неловкость – «тыкать» пожилым людям мне никогда не приходилось.
– Да знаю, знаю. Вот и у меня живут в городе внуки и правнуки, а я их вижу раз в сто лет. Мамка твоя, вишь, не забывает. Сама приехать не может, так тебя прислала.
– Если честно, она меня пускать не хотела, – призналась я. – Пришлось убежать, оставив записку.
– Вот как? Но адрес мой все же дала!
– Нет. Адрес я на телеграмме прочитала.
– А, понятно. Посылала я ей телеграммы пару раз, да пару писем за все эти годы, и все. Только адрес вроде свой не указывала… а может, и указывала, старость не радость, запамятовала. Ну да расскажи лучше, как она там поживает…
Не меньше получаса мне пришлось отвечать на вопросы. Бабу Аню интересовало все, что касалось моей мамы, до мельчайших деталей, и я терпеливо все это рассказывала. У меня тоже имелось немало вопросов, но я боялась задавать их напрямую – вдруг баба Аня тоже станет играть в молчанку, как моя мама? Нет уж, информацию о здешних событиях я выведаю аккуратно и потихонечку. А пробыть здесь можно и несколько дней – новоявленная бабушка рада мне и создает приятное впечатление. Вот бы маме позвонить да сказать, что все хорошо… Я вынула мобильник – связи не было. Ох уж эта глухомань!
– Ох, – спохватилась старушка, – я же курам и хрюшке корма не задала!
– Давайте помогу.
Баба Аня покосилась на окно.
– Нет, я сама. Ты, если хочешь помочь, подними, пожалуйста, эти мешки на чердак, а то мне, старой, трудно по лестнице лазить.
Я кивнула и поднялась.
– Вот эти пять мешков, – пояснила старушка, указывая на стоявшие в сенях мешки с каким-то старым хламом. – Они не тяжелые. Поднимешь на чердак и поставь там где-нибудь в уголке.
– Понятно.
Понятно, что бабуля не хочет, чтобы я мелькала во дворе и привлекала внимание соседей. Мне что же, так и придется сидеть безвыходно в доме? Ну, это мы еще посмотрим!
Без труда затащив мешки на чердак, я сложила их в углу.
Динь-динь – донеслось из кармана. Я мигом извлекла мобильник – так и есть, эсэмэска от мамы. Дошла все-таки!
С замиранием сердца я нажала на кнопку, и на дисплее высветилось длинное послание, как раз в мамином духе.
«Так и быть, можешь пробыть там недельку. Но чтобы вела себя прилично, никуда не ходила и ни с кем посторонним не знакомилась. А оттуда – сразу на автобус и домой, никаких самостоятельных походов. Плети свои кружева. А когда вернешься, будем с тобой учить грамматику!»
Я не поняла, о каких кружевах идет речь и при чем тут грамматика. Кружев я плести не умею и с грамотностью проблем не имею. Впрочем, мамины чудачества мне известны с детства, она и не такое могла выдать, ход ее мыслей всегда оставался для всех загадкой. Может быть, это мама решила поэтичным выражением сказать что-нибудь в смысле «занимайся своими делами» или «следуй своим путем», с нее станется. Но все это ерунда – главное, мама разрешила мне погостить здесь! И теперь можно жить с легким сердцем, не ожидая неминуемого возмездия за самоволку.
