— Значит, найдете их? — спросил Эдька.
— Найдем! Но когда — вот вопрос. Район у нас знаете какой? По площади равняется Дании, Швейцарии и Нидерландам, вместе взятым. А такие страны, как Болгария, ГДР или КНДР, поодиночке полностью умещаются, по бокам их можно еще присыпать островами Фиджи.
Потрясенные, ребята молчали.
— Как же мы без камеры? — протянул жалобно Дрововоз. — Нам снимать надо, а…
— Из-за нее-то вы и раскричались? — улыбнулся лейтенант. — Сижу в милиции, слышу крик: «Пропал! Пропал!» И тут телеграмму приносят из Черского…
— От Ксаныча? — привстал Василек. — Когда он прилетит?
— Он не прилетит, — хмуро сказал Гусятников. — Самолет на подходе к хребту Черского накрыло туманом, и он сделал вынужденную посадку. Когда вылетит, неизвестно.
А Ленька и Светка в это время топтались на окраине города, у автобазы. Они поджидали попутную машину, идущую на прииск.
— Ты не ошибся, Ленечка? — в десятый раз спрашивала Светка. Щеки ее раскраснелись от утреннего холодка, густые ресницы вздрагивали. — Может, отсюда машины не идут?
— Трасса одна, — бубнил Ленька, озираясь. — Слыхала, что лейтенант Гусятников вчера говорил? Эта трасса связывает все прииски района с центром.
— А если Ксаныч действительно приедет?
Ленька на минуту задумался. Видно, и раньше такая мысль приходила ему в голову.
— Ну и что? — сказал он как можно беспечнее. — Ругать не будет. Он всегда говорил нам: «Проявляйте инициативу, не сидите на месте, ожидая указаний и инструкций». Это Дрововоз любит дремать на ходу. А мы к приезду Ксаныча уже сюжет отснимем… Золотоискатели! Золото! — мечтательно протянул он.
Но тут же ему пришлось отскочить в сторону. Рядом, подняв облако пыли, затормозил голубой сверкающий бензовоз. Из кабины показалось скуластое лицо шофера:
— Куда собрались, ребятня? На Северный полюс?
— На прииск… — перхая от пыли, как овца, еле выговорила Светка. Шофер присвистнул и сбил кепчонку на короткий широкий нос.
— Эге! Бедовые… Одни?
— Одни, — оробев, пробормотал Ленька. — А что, далеко этот… прииск?
— По нашим масштабам — недалече, — махнул рукой шофер. — Ну, ладно, коли так, подброшу вас. Как раз места двоим хватит. Садись!
Ленька обежал машину, рванул дверцу и помог забраться Светке. В кабине было чисто и уютно, пахло бензином. Светка плюхнулась на широкое сиденье, одернула брюки на коленях, поправила голенища сапожек.
— Эх, люблю таких бедовых! — воскликнул шофер, широко улыбаясь. — Тронули!
Бензовоз мягко сорвался с места и с могучим ревом принялся набирать скорость.
Знакомство с говорящей собакой
Подняв вверх пухлый указательный палец, Степа Дрововоз по обыкновению разглагольствовал:
— Так подвести киногруппу! Где честность, порядочность, где…
— Какая мы киногруппа? — неприязненно прервал его Эдька. — Беглецы…
— Ну и что? — вскинулся Степа. — Мы беглецы в творческих целях!
Они стояли у гостиницы и вяло спорили. Куда идти, что делать? Странное дело — без кинокамеры они как будто утеряли смысл поездки. На все вокруг они уже привыкли смотреть как бы через глазок видоискателя и прикидывали: стоит это снять или не стоит и как снимать, при каком освещении.
А сейчас они просто приходили в отчаяние. Вокруг столько интересного, а они лишь глазеют, да изредка Степа нацарапает что-то в записной книжке, но при этом лицо у него такое кислое, будто записывает он условия задачки из учебника.
Вдобавок ко всему не появлялся лейтенант Гусятников. Как ушел утром, только его и видели. А без него ребята почувствовали себя вовсе неуютно.
И вскоре они поссорились. Когда Степа принялся нудно рассуждать о товарищеской спайке, взаимовыручке и доверии друг к другу, Эдька оборвал его:
— Что ты в этом понимаешь?
— Грубиян! — крикнул Степа.
Тогда Эдька покраснел, молча повернулся и пошел куда глаза глядят. Он очень не любил, когда его называли разными нехорошими словами. И бывало так, что и в драку лез, не глядя на то, что обидчик сильнее его. Но с Дрововозом он не хотел связываться — все-таки столько дружили!
Не успел он, однако, пройти и двадцати шагов, как сзади опять послышался бас Дрововоза:
— Хам!.
Этого Эдька не мог простить даже Степе!
Он круто развернулся, приготовившись к бою.
Но сзади никого не было!
То есть не было никого из людей, зато была собака. Большая лохматая собака с белым пятном на груди и умными блестящими глазами. А на шее у нее висела сумка, обычная продовольственная сумка, с которой женщины ходят в магазин.
Эдька смотрел на собаку, а собака на него. Потом она открыла пасть и сказала:
— Хам!
Вернее, она сказала «гам», но бас собаки жутко напоминал Степин.
— Чего тебе? — спросил Эдька, хотя это и было глупо: спрашивать собаку.
— Она говорит: дай дорогу.
Эдька поднял глаза и увидел перед собой смуглого мальчишку. Тот широко улыбался. Но главное, что поразило Эдьку, — это поблескивающая в его руках кинокамера «Лада». Эдька настолько опешил при виде ее, что сморозил новую глупость.
— Откуда у тебя кинокамера?
— Из киностудии «Северное сияние», — по-прежнему улыбаясь, ответил тот.
— Какое… — начал было Галкин, но спохватился. — Здесь есть киностудия?
— Есть, — мальчишка опустил кинокамеру, и Эдька увидел, что кожаная петля от ручки захлестнута вокруг кисти, как у заправского оператора. — При школе-интернате.
— Вот здорово! — обрадовался Эдька. — А мы и не знали!
Он тут же засыпал мальчишку вопросами: сколько на студии человек, сколько фильмов снято, кто руководит.
— Фильма мы еще не сняли, — застенчиво ответил мальчишка. — Только снимаем. Называется он «Мы живем у кромки льдов».
— Хорошее название, — важно похвалил Эдька. — Интригующее. Сколько же вас человек?
— Двенадцать… То есть сейчас я один, потому что все остальные разъехались на каникулы. А руководителя у нас нет, все осваиваем по учебникам.
— Молодцы! — сказал Эдька и тут вдали увидел Дрововоза. Мгновенно созрел план. Он схватил мальчишку за руку и потянул за угол. Собака, разлегшаяся было на коробе, пока они разговаривали, поднялась и грозно зарычала на Эдьку. Но мальчишка прикрикнул на нее, и она покорно затрусила за ними.
Все трое спрятались за угол дома. Мимо, пыля ботинками, задумчиво протопал Дрововоз. Лицо у него было страдальческое. Эдька понял, что Степа ищет его, чтобы извиниться. Дрововоз был добрый и не выносил, если на него кто-то обижался.
Но Эдьке было сейчас не до него, он посмотрел на мальчишку и шепотом спросил:
— Тебя как зовут?
— Миша.
— А меня Эдик.
Собака молча стояла рядом.
— Ее зовут Лада, — указал на нее Миша.
— Как кинокамеру? — удивился Эдька.
Миша засмеялся:
— Она родилась, когда колхоз подарил школе-интернату кинокамеру. Нам так понравилось ее название, что и собаке мы дали кличку Лада.
— А почему у нее сумка на шее?
— Она идет в магазин за продуктами.
Стремительно бросился под колеса машины отчаянный «смертник»…
Но шофер был начеку, он нажал педаль тормоза, Леньку и Светку швырнуло к лобовому стеклу. А «смертник» благополучно проскочил перед самыми колесами и, вильнув рыжим хвостиком, исчез в придорожной канаве. Но тотчас встал столбиком и невозмутимо огляделся.
— Хитрее суслика-евражки нет на земле зверя, — проговорил шофер, отпуская педаль тормоза. — Даже лисе не тягаться с ним. Куда-а… А вот единственную слабость имеет: под колеса кидаться с маху. Может быть, храбрость свою испытывает, а?
— Может быть, — засмеялся Ленька. — Или правила уличного движения не изучал.
Голубой бензовоз летел по насыпной тундровой дороге и, почти не сбавляя хода, пересекал мелкие речки со звонким галечным дном. Вода во всех речках была мутная.
— Почему это? — спросила Светка.
— Золото, — коротко бросил шофер.
— Что — золото?
— Золото моют. Тут ведь ни одной речушки не найдешь, где бы не сидела драга, либо гидроэлеватор промывочный, либо колода старателей. Моют золотишко, всю грязь с него смывают. А грязи много! Еще какой-то поэт сказал: «Грамм добыча, а грязи — тонны!»
— В грамм добыча, в год труды, — поправила Светка. — Это Маяковский сказал.
— А хоть бы и Маяковский, — согласился шофер. — Маяковский сказал, а Шастун взял да и пересказал.
— Какой Шастун?
— Я, значит.
Светка покосилась на него. Странный какой-то шофер. Почти на глаза надвинута кепочка-восьмиклинка с пуговкой, глаза хитрые, быстро шарят по дороге, жилистые большие руки цепко держат баранку.
Мимо промелькнул столбик с цифрой «21».
— Зимой тут самая гибель, на этом вот отрезке до самого тридцать третьего километра. Как рявкнет пурга, как возьмет разгул! Груженая машина не идет, порожнюю кувыркает…
